Удивительно устроен человек — он огорчается, когда теряет богатство, и равнодушен к тому, что безвозвратно уходят дни его жизни
(Абу-ль-Фарадж)
Блиц-хроники
Хроника тридцать шестая. О житье-бытье
.jpg)
очами повадился приходить Осенник. Лим Коромысельник отсиживался в пыльном чулане среди сухих пучков вкусно пахнущего вересклетника, ёжился и боялся. Было слышно, как поздний гость бродит по влажному изморосному саду, стукается лбом о тяжелые скрипучие яблоки, вздыхает и бормочет. А когда пробудившееся солнышко разгоняло рассветный туман, выяснялось, что желтизны на деревах заметно прибавилось. И еще паутинок с нанизанными на них каплями.Перекусив, Лим перекидывал за спину разноцветные туеса и уже по теплу отправлялся в изобильные орешники на Вертлянку — запасаться. По дороге заглядывал в избушку Лира Лунохода — вдруг да увяжется. А как не увяжется — то хотя бы пойлом угостит. Пойло Луноход варил, что называется, непревзойденное — прозрачное, с прозеленью, с кислинкой... И, что важно, пузырьков было ровно столько, сколь надь, ни отнять, ни прибавить. Прозвище свое он получил за привычку спать на ходу — все добрые суслы дрыхнут в уютной постели, а этот, видите ли, бродит по деревне, то на карниз Большого Амбара взгромоздится, то стратегическую крапиву на околице топчет... Поутру, правда, ничего не помнил и полдня терпеливо выковыривал из шкурки занозы.
С Вертлянки Лим приносил не только орехи да бруснику — главной целью его промысла были славные подосенние орешины, гибкие и крепкие, как стан юной суслы. Наструганные из них плоские заготовки вымачивались в крепком муравейном отваре, перекладывались эластичным стрекозиным крылом и увязывались цепкими заклинаниями. Лимовы наборные коромысла шли нарасхват — в каждой аркадримской избе их было не меньше полдесятка. При малейшей опасности для деревни, будь то нашествие ящерков-топтунов, парад хрюклов или шмелиный нерест, бдительные суслы мигом снимали с них широкие плечевые пластины и накидывали на кольца сплетенную из паутин неизносимую тетиву-тройчатку...
Тропу к орешникам аркадримские суслы почитали самой своенравной. Вроде как еще вчера ты шагал прямиком через кукурузы старого Лупоглаза, а нынче неведомым образом топаешь по заручейной лопуховой роще, которая, по всем правилам географии, вообще должна быть далеко в стороне. Однако время в пути оставалось неизменным — полтора солнечных вершка. Первое правило для путника, ставшего на тропу, это не давать ей воли и правильно ставить ногу, ибо все тропы безжалостны и коварны: чуть зазевался — и вот уже ты неизвестно где, одинокий и уязвимый, вокруг сгущается сумрак, а из колючих кустов неспешно выкарабкиваются зубастые и шипастые... На обратном пути Лим заглядывал к Шестиножке — разжиться нектаром. Шестиножка слыла существом мирным, но сварливым, Лим постоянно забывал возвращать ей пустые горшки и оттого чувствовал себя виноватым.
...Когда кончался день и садилось солнце, Лим брал набитую лепестками подушку и запирался в чулане. Потому что ночью вновь являлся Осенник.
marko
любил бы я село, как папу,
и даже мать так не любил,
во рту торчит зеленым кляпом
огурчик... эх, хватило б сил
пройти Толстым по сизым пашням
в лаптях и старом зипуне
и речь в глаза безликим башням:
— Родился город на гумне!
И валенки на лапти натянув до самых до ушей,
он слез с печи и вышел в снегом убранное поле...
А на завалинке пораньше прилетевшие грачи
друг другу плакались о горькой зимней птичьей доле...
Прикинув ветр, поворошил носком сугроб пушистый...
— Не будет хлеба, — плюнул зло в щербину выбитого зуба.
Как жаль, что не был он идейным честным коммунистом!
Колхозного он не изведал псевдо-пламенного зуда!
И всяким разным словоблудам
Ответить гордо и с ленцой:
— Я клал на вас прибор с причудой,
На ваш бетонный мир с гнильцой!
***
Чепец хлобуча на затылок
И поднимая чугунок,
Ворчала баба:
— Вот обмылок!
Грил, шо смогёт, а ведь не смог!
***
И что теперь, мой добрый пахарь,
Навек позор и забытьё?
Какое! Взял поллитра махом —
И всё путём, и — ё-маё
***
Вот так живет село, пьянея
От лишних денег и мозгов.
Несу, конечно, ахинею,
Но тема...
Что продолжишь, Про?
Гумно скучало на току...
нет, ток сушился на гумне...
В курятнике, всей мордою в пуху,
лиса с гусЕм наедине
решала свой дневной обед...
А снег все сыпал — спасу нет.
На сеновале авто (свой) портрет
писал забивший на хозяйство дед...
Село скудело много лет —
Последний на район сбежал сосед.
Зима... Мороз. Спасенья нет.
Ночь уж пришла, а как рассвет?
Даешь в два года пятилетку,
Зерна — до верху в закромах!
И стадо (донесла разведка)
На комбикормовых кормах!
Довыколачивались, хватит. Ни кулаков, ни лошадей.
Довыкаблучивались, значит, до блеска узких туфелей.
Не сыщешь ноне лапти в доме, вот — на Арбате, разве что.
Не вяжут лыка, в полудреме овес шелушит конь в пальто,
Косу плетет мужик, а бабы надели (тьфу ты, черт) штаны.
Не из деревни ехать надо, деревня едет — там, где мы.
В сугробе отморозил палец,
Забыв про в варежке дыру.
Сам виноват! Дурак-страдалец!
Упившись в хлам, аж поутру.
А че же нам зимой в селе,
Дрова колоть с утра иль че?
Тут ведьма — шмыг на помеле,
И остро пАхнуло мочой...
От так, деревня нынче едет
И крыши едут, и дома,
И дед на синем лисапеде,
И баба в шортах — ну, чума!
Ох, лето красное!.. Хоть лето ни при чем...
И стих не мой… но вонь в селе все та же!
Зима зеленым мухам явно нипочем —
живут в хлеву в навозе коровячем!
Ага, а там еще свинячее амбрэ,
Куриный дух и даже лошадиный,
И дед вдруг требует назвать его «Андрэ»!
Мол, мода нынче, и чепец утиный...
***
На деревне, на селе
Девки ездят в помеле.
А чо делать? Без дорог
Не доедешь до сельпро!
Рассвет туманится, и мягко попрятал скошенный лужок.
Едва сошла роса — по макам и василькам — возник стожок
Сухого клеверного сена... Июль. Страда. Коровам — корм.
Да вот беда — коров, наверное, не кормят больше клеверком.
Видать, из вымени завода, надои выше. Фиолет
Молочный в моде, а погода — нужна. Когда погоды нет,
К стожку не тащатся туристы (кто ж по сырой траве в лаптях?)
Защелкал «Никон» быстро-быстро: рассвет в деревне! Чудо! Ах!
гусь мордой кверху — фуагра —
привязан. В глотке кукурузинка.
в щите пожарном нет багра,
В подпОле мочится арбузинка.
***
От так, деревня нынче едет
И крыши едут, и дома,
И дед на синем лисапеде,
И баба в шортах — ну, чума!
(с)
Как у деревни едет крыша!
Всей кровлей — прямо набекрень!
Сегодня в магазине слышал,
Что у Зимы уже мигрень,
И вряд она чухнется, если
Сугроба крышу сбить снежком.
Она уже почти не дышит.
И на полях лежит ничком.
Сбивайте крыши у соседей!
И рвите дымных труб вершки!
потом сбивайте у медведей —
Они от страха ср...т в горшки!
Пока лишь синий лисапед
не будет плыть в зеленом небе!
со сбитой крышей едет дед —
Майн Рид вздыхает — эка небыль!
ехала деревня мимо бани,
шел из бани мимо мужичок.
почему в окно никто не глянет?
я иду, а бабы вдруг — молчок.
Плывут по небу облака
Белее ваты у медички,
Плывет по озеру рука,
Блестит, как спинка у плотвички.
Плывут далЯми мысли тех,
Кто думать о селе посажен,
Но мысли — тащатся утех
У тех, кто бюрократ и важен.
Плывут дорогою мосты,
По бездорожью — чей-то трактор,
Плывут они.
Плывешь и ты.
И лишь безумствует редактор.
— Проклятый ноут, на селе
Не ловит сеть, вот хоть ты тресни!
Мне, наркоману на игле,
Чем больше слов, тем бессловесней
Хотелось видеть тех писак,
Что отдают на корректуру
Свои «докУменты в штанах».
Не доросли высот культуры!
Село — оно хоть кондовО,
Но изначально и прелестно.
Оно сермяжно и... тово,
Ну, объясненья неуместны...
Николаша и Колян огород делили:
Мой — до леса. Твой кочан — на моем срубили.
Значит — буду шинковать и за зиму квасить
Я, а ты — иди плясать, наточи-ка лясы,
И едай, что бог послал на твою сторонку.
Диафрагма у меня круче, да и пленка.
Свет улавливает враз на листе капустном.
Такшта, Коля, острый глаз — сытное искусство!
Веником в сенях смел снег с калош
Боже! На кого же я сейчас похож!
Латаный зипун и красная ермолка —
Стилист потратил явно время с толком!
Село теперь уже не то,
Не та деревня, то ли хутор.
Дома раздеты и разуты,
И на приступочке пальто
Сто раз дождями перемыто,
Блестит исподним сквозь дыру,
В подштанниках тепло херУ,
И чем-то банечка укрыта —
Таким невзрачным бельецом.
Слепые окна пляшут Витта,
Труба сипит от гайморита
У дома, смятого лицом.
Не то село теперь... не то...
Лепту во поле посею, льном дорожку протяну
До самой зарницы, всея правды вспомню — боль одну.
Куры квохчут, лошадь пахнет жарким потом и трудом,
Рыбам в озере барахтать было воли, а потом
По-советски и совхозно распахали трактора
Землю, вроде бы — народу, получилось — до утра.
Коровенке косит сено в заболоченных лесах,
а наутро и посменно сыплет планы в закрома.
Поменялся вот хозяин — снова собственность у нас.
Иву вырастили сами на земле: сказал Глонасс,
Что квадратики и пашни сократились до «апчхи».
Было — право. Стало ясно, что хозяйствуют лохи.
Ой, какая грустна тема! Со слезою да нытьем.
Это Хе попеременно, то с улыбкой, то с ружьем.
***
Ляккя хейния ниитямях,ниитямях,
конзу ноузоу пяйвяйне, пяйвяйне,
аля, минуу нимиттяу,нимиттяу
уни вуоттав уудимес,уудимес.
пойдем сено косить
когда встает солнце.
Нет, меня зовет-называет
сон на сеновале.
Блицуют рыцари. Ура!
Стучат воинственно мечами.
сердца вскипают, будто чайник, —
Глаза сияют, будто бра,
Блицуют. Торсы оголив,
по деревенским эмпиреям
экспромтом носятся, хмелея,
давя восторженно мотив.
Ы!.. А!.. Качаются домишки,
пейзане в ужасе бегут,
на поле, не закончив труд,
бараны блеют в полустрижке,
мычат коровы, индюки
клекочут грозно, но, куда там...
Колян с Митюхой кроют матом...
Лишь девушки... — плетут венки.
Вы, живущие у океанов соленой воды,
Не считаете дни и часы первородного чуда,
Привыкаете скоро к хорошему, ах и увы,
И в другой океан заплываете — быта и худа.
И уже не от йодного запаха морщат носы,
А тумана табачного, едкого до одуренья,
Не воды килотонны о берег рождают басы,
А электро- из черных тарелок до изнеможенья.
Извиваясь по пробкам, теряя по капле любовь,
На блестящее падко бросаетесь жестко, по-птичьи.
И ревет океан жестяных ненадежных гробов,
Беспардонно и дико охотясь за мелкою дичью.
Антресоли забиты романтикой и чепухой:
Просоленной ветровкой, ракушками, сланцами, галькой.
Но заботы дрожат разъяренной голодной гюрзой —
Нависают и — прямо поддых, подряблевший и жалкий.
И когда вы, иссохшие телом и скудны душой,
Изрыгнетесь ненужными, пастью Большого Дракона,
Доползете до кромки — вдохнете, как будто впервой,
Резкий запах свободы, и скатитесь в мощные волны.
там и травы хрустят по-другому,
по-другому звучат голоса,
а пойдешь до соседнего дома —
десять раз поздороваешься.
там июнь — соловьино-речистый,
а над речкой туман и покой.
возвращаешься с коромыслом:
— сколько можно ходить за водой?
дед Петрович затеял пельмени,
месит тесто артритная кисть.
разве скроешь такое в деревне?
— не пойти ли его навестить?
для меня что деревня, что дача —
просто нет деревенских корней.
оттого-то, наверно, чудачу,
что пресыщенней я и бедней,
чем любой тот, кто вырос в деревне,
кто лугам и озерам родной.
истин храм, настоящий и первый —
лес сосновый над чистой водой.
Ишь, поехали, пошли!
Все деревни обошли.
На крылечках посидели,
Про любовь частушки спели,
Похрустели травками —
травками-муравками.
Поквохтали про курей,
Про потливых лошадей.
Сено нюхали в овине,
Сапоги в дорожной глине
Потеряли по пути.
Как теперь в сельмаг идти?
А! Надену я зипун, красную ермолку —
Залежались в сундуке без делов и толку.
Пусть Колян теперь один квасит и шинкует,
Он в подштанниках несёт ношу дорогую.
Красота у нас зимой!
Еще лучше — летом!
Ходют рыбы под мостом,
В чешую одеты
Можно яблоком хрустеть
кислым, да моченым.
Можно в телеке глядеть
деффектив продленный.
Приезжайте к нам сюды,
Мужики и бабы.
Блиц учиним — хоть куды,
Погудим не слабо!
В сельпо «Рассвет», колхоз «Ромашка»,
Товаров нет... лишь Чебурашка.
Артикул двести тридцать пять.
Он ждет известий, зовет гулять.
Был отбракован — надорван край.
Обидой скован — хоть вой, хошь лай.
Среди бутылок дешевых вин
глядит в затылок ему Павлин.
Павлин Петрович, короче — Пашка.
Не человек, а так — букашка.
Сельпошный грузчик, аферист,
несостоявшийся артист.
(Сдавал когда-то в цирковой
а щас — ныряющий в запой).
Он дружит с белкой, не с Чебурашем,
глядит на стрелки часов и машет
кому-то с кем-то в своих мечтах —
поймал он белку. Увы и ах!
Щас Чебураха вдруг станет фрицем...
— А ну всех на х-р! На пол ложиться!
Всех расстреляю! Едрена мать!
Всех порубаю! Лежать-молчать!
Ты, Чебурахер! Фон или герррр,
Сымай рубаху! Чего так сер?!
Боишьси, сволочь? Развесил ухи!
Вот так орал он, ефрейтор Мухин...
Село молчало — им не впервой.
Росло мочало за мостовой.
Гудели пчелы — мед надо несть.
Эх палы-елы! Благая весть —
Упился Мухин, ефрейтор Пашка.
Ушел с безухим он Чебурашкой!
...
Ну, неужели ударный слог
не перепутал? Ужель не смог?
Писать мне сколько, чтоб вдруг набресть?..
Боюсь я только вам надоесть...
Баю, баю, спит деревня,
Яркий месяц потемнел,
За околицею темень,
И журавель не у дел.
Не ходи гулять до свету,
И со Светой не ходи —
По округе бродит вепрь
Оборотнем, позади
Огородов, бань, сараев
Пробирается тайком.
Эх бы, нам бы самураев
Полгорсточки, да рывком
Доставать катану востру
И на вепря всей толпой,
Да загнать на белый остров,
Разрубить хоть целиком,
Хоть кусочками, неважно,
Лишь бы он не укусил...
Что дрожит листок бумажный?
Кто там бродит?!
У-ку-сил!!!
.gif)
1) Хроника семидесятая. О странностях астрологии
2) Хроника сорок третья. О связях с общественностью
3) Хроника сорок вторая. О лошадиных силах и ослином упрямстве
4) Хроника сорок первая. О Париже и парижанах
5) Хроника сороковая. О переломном моменте
6) Хроника тридцать девятая. О поисках себя
7) Хроника тридцать восьмая. О нелюбви к понедельникам
8) Хроника тридцать седьмая. О единственной функции
9) Хроника тридцать шестая. О житье-бытье
10) Хроника тридцать пятая. О потерянном и найденном
11) Хроника тридцать четвертая. О парадоксальности магии
12) Хроника тридцать третья. О решении всех проблем
13) Хроника тридцать вторая. О странностях общения
14) Хроника тридцать первая. О здравом смысле
15) Хроника тридцать первая (продолжение)
16) Хроника тридцатая. О любви и времени
17) Хроника двадцать девятая. О свободе и необходимости
18) Хроника двадцать восьмая. О преступлении и наказании
19) Хроника двадцать седьмая. О странностях ожидания
20) Хроника двадцать шестая. О сторонах и вариантах
21) Хроника двадцать пятая. О прелестях уличного пения
22) Хроника двадцать четвертая. О счастливом неведении
23) Хроника двадцать третья. О чудесах и возможностях
24) Хроника двадцать вторая. О преемственности
25) Хроника двадцать первая. О пропорциях и стандартах
26) Хроника двадцатая. О незваных гостях и новых землях
27) Хроника девятнадцатая. О бабочках
28) Хроника восемнадцатая. О фиалках и пошлинах
29) Хроника семнадцатая. О силе патриотизма
30) Хроника шестнадцатая. О силе иронии
31) Хроника пятнадцатая. О первом и последнем
32) Хроника четырнадцатая. Об истоках благодетели
33) Хроника тринадцатая. О городах и туманах
34) Хроника двенадцатая. О том, чего боится нечисть
35) Хроника одиннадцатая. О некоторых особенностях кошачьего характера
36) Хроника десятая. О том, как вредно оставаться замку без хозяина
37) Хроника девятая. О дальних дорогах и славных подвигах
38) Хроника восьмая. О парадоксах везения
39) Хроника седьмая. Об истоках фольклора
40) Хроника шестая. О селекции
41) Хроника пятая. Об отпущенном времени
42) Хроника четвертая. О том, как встречали лето
43) Хроника третья. О вечности искусства и свободном времени
44) Хроника вторая. Благочестивые рассуждения о почечной достаточности
45) Хроника первая. О парадоксах досточтимого сэра ХО-ХО
