Несомненный признак истинной науки - сознание ничтожности того, что знаешь, в сравнении с тем, что раскрывается
(Лев Толстой)
Мейнстрим
05.07.2008
Ирвинг верен традициям XIX века
Спустя семь лет после теракта с башнями-близнецами знаменитый американский писатель обращается к теме трагедии 11 сентября…
Спустя семь лет после теракта с башнями-близнецами знаменитый американский писатель Джон Ирвинг завершает работу над новым романом о событиях 11 сентября и предупреждает: цинизм на страницах романа не отражает его личное видение тех событий. В романе представлена позиция литературных героев. Свое мнение о политике и литературе писатель высказал в интервью «РБК daily».
По словам автора, книга станет одним из самых политических его романов. Ирвинг является противником спекуляций на остроактуальных темах, но объясняет, что его видение тех событий принципиально отличается от общепринятого. При освещении важных политических явлений писатель придерживается метода выдержки временной дистанции. Роман «Молитва об Оуэне Мини», посвященный вьетнамской войне, был написан спустя 20 лет после ее окончания, рассказывает Ирвинг в интервью «РБК daily», а действие еще одного произведения, «Правила виноделов», и вовсе происходит в 30-е годы.
Автор не стремится поразить читателя «красочными» подробностями того ужасного дня, считая это дешевым трюком, которым, впрочем, многие не брезгуют. Однако он предупреждает, что не излагает в романе собственную позицию, а все мысли и идеи, которые могут показаться читателю сверхциничными и даже безнравственными, принадлежат героям романа. «Единственная обязанность автора здесь заключается в том, чтобы обеспечить правдивое изображение персонажа, — считает 66-летний романист. — Показав арабских подростков, празднующих смерть в горящих зданиях сотен американцев, мы расскажем о трагедии в тысячу раз больше, чем если бы показывали рушащиеся стены и людей, задыхающихся в дыму».
Джон Ирвинг — автор романов «Семейная жизнь весом в 158 фунтов», «Четвертая рука», «Человек воды» — известен не только читателю, но и зрителю — благодаря оскароносному фильму «Мир глазами Гарпа» и картине «Правила виноделов», за сценарий к которой получил «Оскара». Он не жалует авторов-модернистов и считает себя традиционалистом, пишет рукописи на машинке и ведет затворнический образ жизни.
Современная литература испытывает засилье романов-однодневок, считает он. Писатели стараются поразить собственной эрудированностью, в то время как главной задачей является вырисовка ярких характеров героев, которые заставят читателя переживать вместе с ними за их судьбу. Ирвинг признается, что в этом плане остается верным традициям XIX века.
Лукоморья больше нет, от дубов простыл и след.
Дуб годится на паркет, — так ведь нет:
Выходили из избы здоровенные жлобы,
Порубили те дубы на гробы.
Распрекрасно жить в домах на куриных на ногах,
Но явился всем на страх вертопрах!
Добрый молодец он был, ратный подвиг совершил —
Бабку-ведьму подпоил, дом спалил!
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Здесь и вправду ходит кот, как направо — так поет,
Как налево — так загнет анекдот,
Но ученый сукин сын — цепь златую снес в торгсин,
И на выручку один — в магазин.
Как-то раз за божий дар получил он гонорар:
В Лукоморье перегар — на гектар.
Но хватил его удар. Чтоб избегнуть божьих кар,
Кот диктует про татар мемуар.
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Тридцать три богатыря порешили, что зазря
Берегли они царя и моря.
Каждый взял себе надел, кур завел и там сидел
Охраняя свой удел не у дел.
Ободрав зеленый дуб, дядька ихний сделал сруб,
С окружающими туп стал и груб.
И ругался день-деньской бывший дядька их морской,
Хоть имел участок свой под Москвой.
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
А русалка — вот дела! — честь недолго берегла
И однажды, как смогла, родила.
Тридцать три же мужика — не желают знать сынка:
Пусть считается пока сын полка.
Как-то раз один колдун - врун, болтун и хохотун, —
Предложил ей, как знаток бабских струн:
Мол, русалка, все пойму и с дитем тебя возьму.
И пошла она к нему, как в тюрьму.
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Бородатый Черномор, лукоморский первый вор —
Он давно Людмилу спер, ох, хитер!
Ловко пользуется, тать тем, что может он летать:
Зазеваешься — он хвать — и тикать!
А коверный самолет сдан в музей в запрошлый год —
Любознательный народ так и прет!
И без опаски старый хрыч баб ворует, хнычь не хнычь.
Ох, скорей ему накличь паралич!
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Нету мочи, нету сил, — Леший как-то недопил,
Лешачиху свою бил и вопил:
– Дай рубля, прибью а то, я добытчик али кто?!
А не дашь — тогда пропью долото!
– Я ли ягод не носил? — снова Леший голосил.
– А коры по сколько кил приносил?
Надрывался издаля, все твоей забавы для,
Ты ж жалеешь мне рубля, ах ты тля!
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
И невиданных зверей, дичи всякой — нету ей.
Понаехало за ней егерей.
Так что, значит, не секрет: Лукоморья больше нет.
Все, о чем писал поэт, — это бред.
Ну-ка, расступись, тоска,
Душу мне не рань.
Раз уж это присказка —
Значит, дело дрянь.
1966
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.