Как мы можем знать, что такое смерть, когда мы не знаем еще, что такое жизнь?
(Конфуций)
Книгосфера
14.02.2012
Сочувствие с раздражением
Мало кто из сегодняшних писателей так глубоко чувствует единство нашей горькой — и отнюдь не завершившейся! — истории, как Андрей Волос. Дай Бог ему силы договорить до конца...
(Цитируется по рецензии Андрея Немзера , опубликованной на сайте «Московские новости» 09.11.2011 г.)
«Предатель» (М., «Эксмо») — вторая книга трилогии Андрея Волоса о закате советской эпохи. Первая — «Победитель» — увидела свет три года назад. И заставила меня долго чесать в затылке.
Сильное сочувствие к писателю, решившемуся осмыслить и воссоздать время, на которое пришлась наша с ним молодость (взросление), то и дело смешивалось с раздражением от исторических, психологических, композиционных неточностей. Книга была (и осталась!) очень «своей» — тем большую досаду вызывали авторские оплошности. (Или то, что таковыми видится.) Вот как заканчивалась моя рецензия во «Времени новостей»: «...вопиюще противоречивый роман — местами поверхностный, местами грациозно дрейфующий прочь от действительно трудных вопросов, местами откровенно ориентированный на голливудскую завлекаловку, местами просто неряшливый, но сущностно нацеленный на серьезное осмысление нашей истории. И потому требующий обдумывания и взывающий к спору».
Ныне слова эти украшают заднюю обложку «Предателя». С одной стороны, странно: я ведь о другом романе писал. Мало ли как за три года могло трансформироваться художественное мышление Волоса. Да и критики иногда меняются. (Что цитату используют без спросу — привычно. Всякому звонить — на редактуру времени не хватит.) С другой же... Правы издатели: все так и есть. И я, как барон фон Гринвальдус, все в той же позицьи (не думал, что такие прозорливцы в «Эксмо» работают!), и Волос на месте остался. Те же небрежности (ну, не так гнобила в начале 80-х гэбуха строптивых литераторов, и они не так себя вели), то же стремление впихнуть в текст все, от чего болит сердце, та же ставка на «исторический детектив», те же непрописанность второстепенных персонажей и излишество боковых (невнятных и неотыгранных) сюжетных линий, то же сопряжение времен (сталинского и позднесоветского)...
Сохранился и принцип «трехсюжетности». «Победитель»: история лейтенанта ГБ Плетнева, участвовавшего в штурме дворца Амина (пролог афганской авантюры кремлевских старцев), а по возвращении в отечество отправленного на десять лет в лагеря; история писателя Бронникова, выпихнутого из «советской литературы» и взятого на крючок «дорогими органами»; книга Бронникова о другом — 1929 года — опыте вмешательства большевиков в дела южного соседа (роман Бронникова издан в 1989-м, когда советские войска покидают Афганистан, а Плетнев — зону). «Предатель»: продолжение мытарств Бронникова (психушка, запущенный гэбэшниками и радостно принятый братьями-литераторами слух о сотрудничестве с охранкой); история бронниковского свойственника — художника Артема, что загремел в «ограниченный контингент» и к весне 85-го (началу горбачевского царствования) пропал без вести; роман Бронникова о его старшем друге Шегаеве, который якобы был посвящен в тамплиеры, долгие годы провел на островах ГУЛАГа, но сумел оттуда вернуться и дожил до 80-х.
Как бликует смысл заглавия в первом романе (кто здесь победитель?), так дразняще мерцает он и во втором (кто предатель — оклеветанный Бронников? его друг, издавший под псевдонимом книгу за бугром, а потому отправленный в лагеря? пропавший без вести сержант, на что «намекают» в военкомате? или..?). Загадок много больше, чем разгадок. И если «Победитель» виделся вещью законченной (допускающей развитие, но самодостаточной), то «Предатель» буквально взывает к продолжению. Будем надеяться, что Волос доведет дело до конца. Будем надеяться, что он станет экономнее работать с материалом («афганские» ретроспекции «Победителя» гораздо эффективнее работают на смысловое целое, чем иные — тоже страшные и с истинной болью написанные — исторические экскурсы в обоих романах). Будем надеяться, что символическая «многозначность» (часто соскальзывающая в многозначительность) уступит место исторической и психологической точности. Мало кто из сегодняшних писателей так глубоко чувствует единство нашей горькой — и отнюдь не завершившейся! — истории, как Андрей Волос. Дай Бог ему силы договорить до конца.
Лукоморья больше нет, от дубов простыл и след.
Дуб годится на паркет, — так ведь нет:
Выходили из избы здоровенные жлобы,
Порубили те дубы на гробы.
Распрекрасно жить в домах на куриных на ногах,
Но явился всем на страх вертопрах!
Добрый молодец он был, ратный подвиг совершил —
Бабку-ведьму подпоил, дом спалил!
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Здесь и вправду ходит кот, как направо — так поет,
Как налево — так загнет анекдот,
Но ученый сукин сын — цепь златую снес в торгсин,
И на выручку один — в магазин.
Как-то раз за божий дар получил он гонорар:
В Лукоморье перегар — на гектар.
Но хватил его удар. Чтоб избегнуть божьих кар,
Кот диктует про татар мемуар.
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Тридцать три богатыря порешили, что зазря
Берегли они царя и моря.
Каждый взял себе надел, кур завел и там сидел
Охраняя свой удел не у дел.
Ободрав зеленый дуб, дядька ихний сделал сруб,
С окружающими туп стал и груб.
И ругался день-деньской бывший дядька их морской,
Хоть имел участок свой под Москвой.
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
А русалка — вот дела! — честь недолго берегла
И однажды, как смогла, родила.
Тридцать три же мужика — не желают знать сынка:
Пусть считается пока сын полка.
Как-то раз один колдун - врун, болтун и хохотун, —
Предложил ей, как знаток бабских струн:
Мол, русалка, все пойму и с дитем тебя возьму.
И пошла она к нему, как в тюрьму.
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Бородатый Черномор, лукоморский первый вор —
Он давно Людмилу спер, ох, хитер!
Ловко пользуется, тать тем, что может он летать:
Зазеваешься — он хвать — и тикать!
А коверный самолет сдан в музей в запрошлый год —
Любознательный народ так и прет!
И без опаски старый хрыч баб ворует, хнычь не хнычь.
Ох, скорей ему накличь паралич!
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Нету мочи, нету сил, — Леший как-то недопил,
Лешачиху свою бил и вопил:
– Дай рубля, прибью а то, я добытчик али кто?!
А не дашь — тогда пропью долото!
– Я ли ягод не носил? — снова Леший голосил.
– А коры по сколько кил приносил?
Надрывался издаля, все твоей забавы для,
Ты ж жалеешь мне рубля, ах ты тля!
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
И невиданных зверей, дичи всякой — нету ей.
Понаехало за ней егерей.
Так что, значит, не секрет: Лукоморья больше нет.
Все, о чем писал поэт, — это бред.
Ну-ка, расступись, тоска,
Душу мне не рань.
Раз уж это присказка —
Значит, дело дрянь.
1966
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.