Середина нулевых. Рассказчик — тридцатидвухлетний преуспевающий москвич, сотрудник медиабаингового агентства — тяжело переживает серию личных драм: измену жены, идиотизм партнеров по работе, психическую неадекватность своих подруг и свинское поведение друзей. Юридические проблемы с купленной по ипотеке квартирой усугубляют его хроническую депрессию. Стандартный аудит личности никаких изъянов не выявил бы: рассказчик свободен, трудоустроен, владеет движимым и недвижимым имуществом, однако под внешней «коркой успеха» таится тотальное неблагополучие. Если в «Елтышевых» еще можно было винить «среду», заевшую героев, то в «Информации» — только самого героя, принадлежащего к далеко не «потерянному» поколению, которое выросло на Егоре Летове и при этом занимается самыми пошлыми вещами из тех, что только можно себе представить; ну вы знаете этот московский типаж. «Информация» представляет собой хронику деградации — или даже мумификации, заживо, — такого существа; велик, впрочем, соблазн описать сенчинского медиабайера тургеневской фразой «да он и был мертвец».
«Информация» — крупный, тщательно выстроенный роман: с хорошим ритмом, из хороших сцен — ни разу за 450 страниц не заскучаешь. Объяснить эффект «прилипания» к сенчинскому тексту несложно — чисто психологически: не просто даже жизнь-как-она-есть (хотя и это тоже), а — роман-зеркало, история существа, у которого и голова устроена примерно так же, и дела обстоят похожим образом; у всех ведь — Сенчин умеет это показывать — все более-менее одинаково; еще бы не интересно. При этом, что любопытно, если бы в типографии перепутали порядок страниц, то ничего, пожалуй, не изменилось бы: «черная полоса» она и есть «черная полоса», с любого места.
Единственный вопрос: эволюционирует ли сам Сенчин — и если да, то какую эволюцию он проделывает? Да, пока сенчинские реквиемы не производят впечатление самоповторов, да, они складываются в галерею героев нашего времени — но сколько еще будет историй деградации нашего современника и 3D-портретов в жанре «гадкий я», прежде чем мы услышим, что он загребает дно? Последнее, чего писатели ждут от нынешних литературных критиков, — это советов, чем им заняться; но в случае Сенчина можно нарушить это табу — просто потому, что когда твои читатели, даже самые лояльные, более-менее знают, о чем будет твоя следующая книга, — это сама по себе слишком «сенчинская», тупиковая, депрессивная ситуация: «щелкают годы, а движения никакого», вперед и вверх на севших батарейках. «Информация» — идеальный финальный аккорд большого цикла; а вот теперь самое время выкинуть фортель, сделать нечто неожиданное. Ну да, «артист обязан перевоплощаться»: «напишите комедию в стихах — как Грибоедов»; ну а что, правда ведь.
Я изучил науку расставанья
В простоволосых жалобах ночных.
Жуют волы, и длится ожиданье --
Последний час вигилий городских,
И чту обряд той петушиной ночи,
Когда, подняв дорожной скорби груз,
Глядели вдаль заплаканные очи
И женский плач мешался с пеньем муз.
Кто может знать при слове "расставанье"
Какая нам разлука предстоит,
Что нам сулит петушье восклицанье,
Когда огонь в акрополе горит,
И на заре какой-то новой жизни,
Когда в сенях лениво вол жует,
Зачем петух, глашатай новой жизни,
На городской стене крылами бьет?
И я люблю обыкновенье пряжи:
Снует челнок, веретено жужжит.
Cмотри, навстречу, словно пух лебяжий,
Уже босая Делия летит!
О, нашей жизни скудная основа,
Куда как беден радости язык!
Все было встарь, все повторится снова,
И сладок нам лишь узнаванья миг.
Да будет так: прозрачная фигурка
На чистом блюде глиняном лежит,
Как беличья распластанная шкурка,
Склонясь над воском, девушка глядит.
Не нам гадать о греческом Эребе,
Для женщин воск, что для мужчины медь.
Нам только в битвах выпадает жребий,
А им дано гадая умереть.
1918
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.