Середина нулевых. Рассказчик — тридцатидвухлетний преуспевающий москвич, сотрудник медиабаингового агентства — тяжело переживает серию личных драм: измену жены, идиотизм партнеров по работе, психическую неадекватность своих подруг и свинское поведение друзей. Юридические проблемы с купленной по ипотеке квартирой усугубляют его хроническую депрессию. Стандартный аудит личности никаких изъянов не выявил бы: рассказчик свободен, трудоустроен, владеет движимым и недвижимым имуществом, однако под внешней «коркой успеха» таится тотальное неблагополучие. Если в «Елтышевых» еще можно было винить «среду», заевшую героев, то в «Информации» — только самого героя, принадлежащего к далеко не «потерянному» поколению, которое выросло на Егоре Летове и при этом занимается самыми пошлыми вещами из тех, что только можно себе представить; ну вы знаете этот московский типаж. «Информация» представляет собой хронику деградации — или даже мумификации, заживо, — такого существа; велик, впрочем, соблазн описать сенчинского медиабайера тургеневской фразой «да он и был мертвец».
«Информация» — крупный, тщательно выстроенный роман: с хорошим ритмом, из хороших сцен — ни разу за 450 страниц не заскучаешь. Объяснить эффект «прилипания» к сенчинскому тексту несложно — чисто психологически: не просто даже жизнь-как-она-есть (хотя и это тоже), а — роман-зеркало, история существа, у которого и голова устроена примерно так же, и дела обстоят похожим образом; у всех ведь — Сенчин умеет это показывать — все более-менее одинаково; еще бы не интересно. При этом, что любопытно, если бы в типографии перепутали порядок страниц, то ничего, пожалуй, не изменилось бы: «черная полоса» она и есть «черная полоса», с любого места.
Единственный вопрос: эволюционирует ли сам Сенчин — и если да, то какую эволюцию он проделывает? Да, пока сенчинские реквиемы не производят впечатление самоповторов, да, они складываются в галерею героев нашего времени — но сколько еще будет историй деградации нашего современника и 3D-портретов в жанре «гадкий я», прежде чем мы услышим, что он загребает дно? Последнее, чего писатели ждут от нынешних литературных критиков, — это советов, чем им заняться; но в случае Сенчина можно нарушить это табу — просто потому, что когда твои читатели, даже самые лояльные, более-менее знают, о чем будет твоя следующая книга, — это сама по себе слишком «сенчинская», тупиковая, депрессивная ситуация: «щелкают годы, а движения никакого», вперед и вверх на севших батарейках. «Информация» — идеальный финальный аккорд большого цикла; а вот теперь самое время выкинуть фортель, сделать нечто неожиданное. Ну да, «артист обязан перевоплощаться»: «напишите комедию в стихах — как Грибоедов»; ну а что, правда ведь.
В животе у кита,
на котором лежит
Земля
Непечально живёт
всех ушедших людей семья.
Здесь матросы
с «Варяга»,
индейские племена,
здесь Гомер,
Че Гевара,
Бах,
и всегда весна.
В животе у кита,
на котором лежит Земля,
Пишет новый французский эпос Эмиль Золя,
Циолковский скальпелем режет кишки небес,
Здесь Мария Каллас — Алиса в стране чудес.
Для шахтеров небо
в алмазах даёт угля
В животе у кита, на котором лежит Земля,
Здесь твои прабабушки
вяжут огромный шарф,
Здесь Сервантес с Пушкиным выпьют на брудершафт.
Для крестьян плодоносят вечно теперь поля
В животе у кита,
на котором лежит Земля!
К рыбакам прилипают рыбы,
к цветам шмели,
И Рублёву разводит краски вином Дали.
Помирились враги,
обучаясь любви с нуля,
В животе у кита,
на котором лежит Земля,
Здесь для каждого нелегала есть свой сарай,
И своё здесь солнце,
и свой здесь
солдатам рай.
И гремит у бездомных поэтов
в карманах медь,
Они ходят по свету, как будто исчезла смерть,
И Есенину ослабляет петлю Рембо,
И на ослике к ним приезжает под утро Бог.
Сообщает,
что здесь их поэмы нужней, чем там...
И они отвечают: «Мы веруем, Капитан!»
Ной в своём батискафе
опять обогнул Казбек,
С потолка Микеланджело сыпется русский снег,
И с Ландау играет в шахматы Еврипид,
А над крышей Большого Уланова все парит.
И не в том ведь дело, что кровью писал Басё,
А лишь в том, что мы все молекулы — вот и все.
Так волшебные птицы клюют под собою сук,
Так луна себе ухо Ван Гога пришила вдруг.
Мы блокадники, партизаны, мы неба дно,
Мы дерёмся и спорим, язык проглотив родной.
А потом Капитан скомандует «от винта»,
И мы все попадём навечно в живот кита.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.