Если б я не был полководцем, то был бы писателем
(Александр Суворов)
Стихохранилище
Max
leonidrita@hotmail.com
Шоссе Юрга – Кемерово похоже на фантастический коридор. Особенно в шесть утра, перед рассветом. Темные стены деревьев, упертые в потолок. Что-то хвойное, на лапах ошметки снега. Лапы тянутся ко мне, коридор сужается до еле заметной лазейки. Там аэропорт и рейс на Москву в 8:40. Но мне туда не попасть.
Самое время проснуться.
Иногда в ночных кошмарах я оказываюсь там, где быть мне вовсе не следует. Например, посещаю географическую родину, естественно, без документов. Сюжет знакомый — появляется милиция. Я убегаю, они догоняют, сейчас начнут бить. Вдруг — спасительная мысль: какого черта я здесь делаю? Зачем приперся сюда? У меня квартира в Сиднее, жена, работа, долги наконец. Отвечай, ну?! Бессознательное мечется в поисках ответа. И, обессилев, дает проснуться.
А может, это был не лес, а поле? Русское поле. Заснеженная пустыня, унылая, как растительность на горизонте. Холодное утреннее небо, шоссе из больной головы Стивена Кинга. Развилка. Налево — аэропорт. Направо — пес знает что. Прямо — тем более.
Точно — поле, вернее степь. Или тундра. А лес — это на Урале. Память у меня не то, что раньше. Раньше, ей-богу не вру, страницу английского текста запоминал с одного прочтения. Двадцать бессмысленных слов мог воспроизвести в любом порядке. Экзаменаторы в институте военных переводчиков сказали «unbelievable». Все одно прокатили — не по сенькьюшапкa. Большинство абитуриентов — генеральские детишки, но пацаны хорошие. Я с одним в болоте тонул. Дернули на танцы в самоволку. Местные нас вычислили и пытались набить лица, рефлекс у них такой. Мы — бежать, они — за нами. Загнали в болото. Выбирались как Мюнхгаузен и его лошадь. Ладно, отдельная история, расскажу в следующий раз.
Конечно, я знал, почему оказался на шоссе – из-за денег. Вся жизнь – погоня за длиннымбаблом. У меня была редкая тема по дошкольной психологии. Плюс всякие штуки, освоенные в мюнхенском детском центре. Какая тема – не важно. Важно, что за нее в середине девяностых платили зеленью. А складно выступить по ней в России умели четверо. И трое из них выезд за МКАД полагали ниже своего достоинства.
Командировками ведали начальник Гоша и его зам Дима. В какой-то момент Диме померещилось, что это он начальник, а Гоша зам. Что должно финансово отразиться. Гоша был мягким человеком, пока дело не касалось финансового отражения. Он разъяснил Диме всю глубину его ошибки. Затем партнеры обменялись эпитетами, после которых совместная работа невозможна. Затем месяц делили оргтехнику. Подумав, я решил остаться с Гошей. За это Дима получил от бывшего компаньона новый факс. Я и не подозревал, что стою так дорого.
Как-то Гоша звонит в середине мая:
— Хочешь заработать штуку баксов?
— Неа.
— Ты что, выпил?
— Шучу. Куда ехать?
— Лететь. В Юргу, послезавтра. С билетами проблем нет, я звонил.
— Это где? За полярным кругом?
— Где-то возле Кемеровa. Тебе какая разница? Тридцать пять часов, штука налом, машина, гостиница, все дела. Заказчица — кучерявая...
— Хоть лысая.
— Это фамилия, балда. Записываешь? Кучерявая, Елена Юрьевна. Владелица частного садика, отец какая-то шишка в мэрии. Аккуратнee с ней.
— В смысле?
— В смысле без глупостей. И... образ жизни там веди поздоровее.
— Слушаюсь, ваше благородие.
Звоню. Уверенный женский голос все подтверждает. Дневной рейс, четыре часа лету, полтора на машине. К вечеру доберетесь, устроитесь. Утром начинаем занятия.
— Как у вас там погода?
— Плюс восемнадцать, не замерзнете.
В Москве жара. Решил лететь в костюме. Прибыл в аэропорт, и началось. На два часа задерживается с вылетом рейс Москва – Кемерово. Борт не вылетел из Кемерова по техническим причинам... На три часа задерживается рейс Москва – Кемерово... На неопределенное время задерживается рейс... О вылете будет объявлено... Пришлось навестить бар. Потом еще раз. Потом думаю: зачем вообще уходить отсюда? Бармен обещал разбудить, кресла мягкие. Перемены кресел я даже не заметил. Просыпаюсь уже в самолете... тряхнуло. Вроде бы сели. Но в иллюминаторе что-то не так. Снег на полосе.
Снег.
— Ни хрена себе! – высказался кто-то в салоне.
— Обалдеть...
— Нас куда привезли?
Но уже подъехал трап, открылась дверца. Протянуло зимой. Ежась, почти бегом мы устремились к аэровокзалу. В черном небе горели буквы КЕМЕРОВО. Интересно, думаю, будут ли меня встречать? Если нет, улетаю отсюда первым же...
Над головами встречающих заметил свою фамилию. Ниже — приятная особа в дубленке. Без шапки и малейшего признака кучерявости. Более того — рыжая. Я хотел сострить, но передумал. Представились, сели в белую Волгу, шофер включил зажигание.
— Вы уж извините, — говорит Елена Юрьевна, — у нас так бывает. За ночь похолодало градусов на двадцать. Я вам курточку захватила. И кофе есть горячий, будете?
— Спасибо... потом. Ничего, если я посплю?
— Да ради бога, я и сама вздремну. Устала как собака. С вечера вас ждем.
— Максим, просыпайтесь. Подъезжаем.
Я поднял веки и увидел Юргу. И в который раз удивился одинаковости своей необъятной родины. Часами летишь, а все то же самое. Пятиэтажки с разномастными балконами. Одни застеклены, другие готовы упасть. Белье коченеет на веревках. Одинокие, сутулые фигуры. Я знаю сотню похожих городков, да и сам в таком родился.
Здание гостиницы отдавало сталинизмом. Напротив, через площадь, — бетонный куб с широкой лестницей. Типичное убежище слуг народа от господ. Елена подошла к администратору и тотчас вернулась с ключом.
— Оформитесь позже, я договорилась. Зайду за вами через час.
И, словно угадав мою внутриутробную гримасу:
— Максим, я знаю, что вы устали. Но... Переносить неловко, люди соберутся.
— Да ничего, Лена, спасибо. Все хорошо.
Как я отчитал в тот день? Нормально. Курс-то знал на автомате, хоть в полночь разбуди. Плюс, симпатичные женские лица в аудитории, что, конечно, вдохновляет. И не просто симпатичные, а умные, живые. Казалось бы, откуда, из какого сора? Ан нет. Прочешите миллионный город Сидней и такой аудитории вряд ли наберете. Именно это обстоятельство десять лет не позволяет мне гордиться своим моральным обликом. Если б хоть малейший соблазн! Как стойко держался бы я...
От садика до гостиницы пятнадцать минут ходa. Елена вызвалась проводить меня «на всякий случай». Немного рассказала о себе. Отец действительно вице-мэр, трудится в сером здании на площади. И куртка на мне с его вице-мэрского плеча. У меня от такой новости даже осанка изменилась. Подошли к гостинице. Елена говорит:
— Если будут спрашивать, откуда вы, не афишируйте, что из Москвы. У нас тут москвичей не очень.
— А кого у вас очень?
— Никого. Жизнь тяжелая, народ злой. Вы где родились?
— В Самаре.
— Отлично. А по первому образованию кто?
— Учитель.
— Вот. Так и говорите. Учитель из Самары, приехал по обмену опытом.
— А если спросят каким опытом?
— Не спросят.
Помолчали.
— Лена, — говорю, — а может нам это... где-нибудь... по рюмке кофе?
— Да вы что, — глаза округлились, — меня полгорода знает. И муж ревнивый.
— Аa. Это меняет дело. Мужа расстраивать не будем.
— Хотите, я вам завтра почитать что-нибудь принесу?
— Спасибо. Если можно, книгу потолще.
— Достоевского любите?
— Очень.
Я умылся в номере и спустился в буфет. В ассортименте оказались котлеты домашние, яйцо под майонезом, чай из граненых стаканов и водка из них же. Я взял сто грамм, котлету и чай. Спросил, можно ли отнести еду в номер.
— Можно, — плотная буфетчица разглядывала меня с любопытством. — Из Москвы?
— Почему из Москвы?
— По разговору. Все москвичи так говорят.
Это прозвучало с ненужной громкостью. Несколько человек за столами обернулись.
— Нет, — отвечаю, — из Самары. Приехал по обмену опытом.
Последнее вырвалось само.
— Поднос нужен?
— Спасибо, так донесу.
Донес. Выпил, съел. Хотел включить телевизор — не нашел. Пришлось заснуть.
Утром в буфете я обнаружил знакомые блюда и напитки. В дальнейшем они не изменились. Я взял яйцо под майонезом и чай. Вынес интимное приветствие буфетчицы. Всю жизнь тошнит от провинциального узнавания. Мне бы стать человеком-невидимкой. И чтобы процентов девяносто людей тоже стали невидимками.
— Закажи наконец очки, — говорит иногда моя жена, — ты же ничего не видишь.
— Все, что мне надо (тут я целую ее в щечку), вижу очень хорoшо. А остальное мне ни к чему.
По дороге в гостиницу отыскал телеграф, набрал Москву. Жена, конечно, знала о погоде.
— Тебе дали какую-нибудь одежду?
— Еще бы! Куртку вице-мэра.
— Какого лицемера? Ты выпил что ли?
— Что за вопрос? Я пашу как мексиканец. Кую для семьи большие зеленые деньги...
— А шапку дали?
— Лапуся, здесь нe так холодно. Около ноля.
— Сегодня же потребуй шапку. Иначе прилетишь больной...
Отужинав, завалился в койку с «Преступлением и наказанием». При всем избытке реализма, сцена убийства мощнейшая. Я иногда думаю, кого это Федор Михайлович так сильно ненавидел?
Новое утро. Яйцо под майонезом, стылые улицы, работа. Ностальгический детсадовский обед. Компот из сухофруктов. Опять работа, холодные улицы, гостиница. Вечером бонус – сто грамм, котлета и Достоевский. Около девяти эту идиллию нарушили энергичные мужские голоса за левой стеной. Как минимум, три. К одиннадцати они стали невнятнее и громче.
Я оделся и ждал, пока кто-то из соседей выйдет в туалет. Наконец хлопнула дверь, раздались шаги. У писсуара, стоял крепкий человек в джемпере. Его легонько покачивало. Я пристроился рядом, он глянул вскользь. Молодой. Я сказал:
— Вы знаете...
— Знаю. Ты наш сосед из девятого. И мы тебе мешаем спать. Так? — он застегнулся и, не ожидая ответа, шагнул к умывальнику.
— Откуда дровишки?
— От верблюда. Работа такая. Ты, мужик, извини, но у нас сегодня праздник. Дело закрыли. Bсех, кого надо, повязали и сами целые.
— Вы менты что ли?
— Ага. Пойдем выпьем с нами. Неси, что у тебя есть...
– Ничего.
– Значит так пошли!
– Ну зачем? B чужую компанию...
– Пошли, пошли, все будет нештяк, – он легонько подталкивал меня к двери с цифрой восемь, – кстати, меня Толик зовут.
– Макс.
Выстуженный, кисло пахнущий номер. В форточку слоями уходит дым. Два парня за столом уставились на меня. Мордатые, подтянутые, хоть сейчас на кастинг.
— Это Макс, наш сосед. Ты проходи, знакомься, это Миша, Олег. Садись, бери вот
— хлеб, колбасa, лук...
— И кто у нас сосед? — перебил Олег.
— Командировочный. — ответил я.
— Это понятно. А по жизни?
— Учитель.
— Чему учим?
Думаю, уйти что ли? Сказать, мол ребята, поздравляю, но остаться не могу. Болею, ангина, то се. Меня не стали бы удерживать. Но. Не хотелось открыто пасовать перед этим жлобом. Я знаю этот тип — им нужен конфликт. Хрена. Мы с ним ласково и, главное, спокойно. Очень спокойно. Еще спокойнее, лицо расслабил. Вот так.
— Русскому языку. И литературе. Хорошие предметы, да?
— Издалека к нам?
— Из Самары. По обмену опытом.
— Интересно, что Самаре от нас понадобилось?
— Это вам от нас понадобилось.
— Олег, уймись, ты не в допросной, — сказал Миша. — Давай накатим за встречу. А после Макс нам сам все расскажет.
Тут я понял раздражение Олега. Выпивки у ребят осталось полбутылки. Ее аккуратно разлили на четверых. Закусили. Я был уверен, что Олег не слезет с меня. И точно.
— Ну, сосед, колись, что вы там изобрели.
— Ладно. Идея такая: учебники литературы надо отменить.
— А как же учиться?
— А так. Вот, допустим, задано читать... «Преступление и наказание».
— Ну.
— Школьники читают, а куда денешься? Учебника-то нет. Нельзя схалтурить по-легкому. Потом на уроке обсуждение: кто что понял, а учитель...
– Чего там понимать? – перебил Олег, – убил, поймали, сел.
– Его не поймали, – сказал Миша, – он сам сдался.
– Не, – возразил Толик, – его следак прижал на косвенных.
– А я о чем? Явка или нет – закрыли бы дуракапо-любому. Ну позже на день...
– Олег, при чем тут косвенные? Я же помню книгу, там доказухи было с гулькин хер! Его элементарно развели на психику. Я каждый день этим занимаюсь.
— То-то они у вас хором колются...
— Да иди ты в жопу!
— Нет, я согласен, дело в клиенте. Если б он не поплыл и взял бы хорошего адвоката...
— Откуда у него деньги на хорошего адвоката?
— Оттуда! Он старуху-то убил зачем?
— А, ну да, забыл.
Я воспользовался паузой:
— Видите, уже три мнения. А в учебнике — одно, притом непонятно чье. И дети твердят его как попугаи. Откуда у них возьмутся мозги? Убедил?
Стражи закона, подавленные логикой, молчали.
— Хорошо, Макс, — сказал Олег, — теперь напряги учительские мозги и подумай, где нам достать выпить.
— В ресторане. У таксистов.
— Выходить, одеваться... м-м-м, — поморщился Толик. — Надо позвонить этому, которого отпустили. Он мигом принесет. Пойду с вахты звякну.
— Это кто? — спросил я.
— Выпустили днем одного злодея, тебе ни к чему.
Злодей явился минут через десять. Тощий, замерзший человек в очках. Он достал из авоськи две бутылки водки и шампанское «на случай дам». Мне вдруг стало его жалко.
Потом я, кажется, напился. Co мной так бывает в дискомфортной компании. Помню, менты достали наручники и открывали их на время канцелярской скрепкой. Я сказал:
— Можно померить?
— Запросто! — Толик ловко защелкнул на мне «браслеты». Они показались неприятно тяжелыми.
— Ну вот, — усмехнулся Олег, — а сейчас ты все нам расскажешь. Кто ты, откуда, и зачем приехал.
— Учитель, — собрав остатки воли, произнес я. — Из Самары... По обмену опытом.
Наутро соседи исчезли. Четверга я не заметил. Пятница отличалось от него лишь тем, что работа моя в этот день закончилась. И Елена Юрьевна не появилась, отчего мне стало грустно. «Уехала в область», — сказала бухгалтерша. Я отдал ей недочитанную книгу. Она мне — десять Франклинов в конверте. У Бени — я давно заметил — усталое, скептическое лицо. Словно он годами убеждает меня, что не в деньгах счастье.
Я спустился в холл до рассвета. Елена Юрьевна встала с диванчика навстречу. Не понимаю, как можно так выглядеть в шесть утра. А я небритый и зубы чистил мельком. Предупреждать надо.
— Здравствуйте, — говорю, — Лена, славно, что вы здесь. Я хотел... сказать, что все было здорово. Спасибо вам.
— Я, — говорит, — вообще-то за курткой пришла.
Врешь, думаю. Куртку я мог бы отдать водителю. Снял, она взяла. Стоим, молчим. Чего она ждет?.. Обнять что ли на прощание? Хотя с какой стати? Вдруг слышу:
— У меня скоро командировка в Москву. И если ваше предложение останется в силе...
— Какое предложение?
— Ну как же? По рюмке кофе. То я могла бы подумать.
— Останется, — я достал записную книжку, — только у меня жена ревнивая.
— И пол-Москвы знакомых?
— Треть.
— Так это меняет дело. А жену мы расстраивать не будем.
И затем такая улыбка, что у меня ослабли ноги.
— Лена... — я взял ее за руку. Но тут с улицы посигналили. Мы вышли на крыльцо.
— Счастливого пути.
— И вам, — глупо ответил я.
Мой полусон нарушил стук, запахло гарью. «О-о, твою мать...» — сказал шофер. Вышел, открыл капот, повозился. Взял из салона бутыль и снова исчез под капотом. Взметнулось облако пара. Я забеспокоился. Шофер сел рядом. «Значит так. Сейчас поймаю тебе кого-нибудь. А сам — в гараж, если дотяну. Ты уж извини. Юрий Ильич обе новые машины за... Погоди, едет кто-то!»
Через минуту, пересев в кабину фуры, я наслаждался движением, высотой и тишиной. Я люблю молчаливых водителей. Особенно когда молча довозят по назначению. Без таких, например, слов как:
— ...тут до порта километров восемь осталось. Подвезет кто-нибудь. А мне направо.
— Не понял.
— Вылезай. Тебе в другую сторону.
— Сколько ты хочешь?
— Нисколько, у меня график. Опаздываю.
Я остался на шоссе. Обвязал вокруг шеи носовой платок. Поднял воротник пиджака. Стою минут десять.
В моей жизни случались лохматые моменты. Один раз в меня стреляли. Пару раз били. Я переворачивался на байдарке, тонул. В Мюнхене пьяный шизофреник запустил в меня сотовым телефоном. Все это было гнусно, но так или иначе решаемо. Оставшись на пустынной трассе Юрга – Кемерово, я испытал чуть ли не мистический ужас. Летальный исход вглядывался в меня.
Вдруг — чудо! — автобус. Автобус! Я выскочил на дорогу и замахал как сумасшедший бабуин. Подонок, обогнув меня по встречной, скрылся. Я понял — голосовать бесполезно. Семь утра, шоссе, мороз. И нелепый чудак в костюме, с дипломатом. Ну его к черту. Места суровые, люди ходят всякие. А если у него там бомба? Или бежит от кого... Нет, иди-ка ты, друг, пешком. Иду, чтоб хоть как-то согреться. Офисные туфли скользят по насту. Быстро двигаться невозможно, а медленно — замерзаю. Вдруг услышал собственное бормотание: «Шла Саша по шоссе и сосала сушку... шла шаша по соше и шасалашушку... шла шашапашаше...»
Сзади вынеслась легковушка. Потом другая. Махнул на шум, не оборачиваясь — закоченел. Машина резко сбавила ход, остановилась чуть впереди. Черный, массивный зад. Багажник поместит троих, если компактно уложить... Господи, только не это. Окно поехало вниз. Мои опасения подтвердились. Два чисто конкретных пацана сериального типа. Похожи на моих гостиничных знакомых, как одна семья. Так они и есть одна семья. А у меня штука баксов в кармане. Им это мелочь на сигареты, но приятно. Из салона между тем любопытствуют:
— Чёт-ты не по сезону нарядился, a, братан?
— Куда путь держишь?
— В аэропорт. Тачка сломалась, вот иду пешком.
— Ну ладно, садись. Подвезем.
Я сел в просторную, а главное, очень теплую машину.
— Когда твой самолет?
— Восемь сорок.
– Хм. Московский рейс... Ты москвич что ли?
Интонация сползла вниз.
— Не, из Самары, в Москве пересадка.
— А чё у нас забыл?
— Командировка. По обмену опытом.
Эти фразы стали выскакивать из меня легко и естественно.
— Обменялся?
— Ага.
— Мы тоже тут недавно обменялись, хэ-хэ... опытом боевых действий.
Все замолчали. Через минуту братки заговорили на экономические темы: «лаванда», «откат», «цена вопроса»... Я старался не вникать. Здание аэропорта вернуло способность думать. Cколько платить и надо ли? Даю пять тысяч ельцинoк, и червонец в кармане наготове.
— Так нормально?
— Нормально.
Усмехнулись, но взяли! Вот тебе и бандиты на крутом авто. Или они не бандиты? Их ведь сейчас не поймешь: вид одинаковый, язык тоже. Многие парни плечисты и крепки, как верно отметил поэт.
В самолете у меня поднялась температура.
— Я так и знала, — сказала жена, — вечно из командировок являешься больной. Всю дорогу ходил без шапки?
— Нет.
— Врешь.
— Вру.
Температура 37,5 изводила меня несколько недель. И никаких других симптомов. Уши, горло, нос — в порядке, как и все остальное. Врач посоветовал удалить давно запущенный коренной зуб. Удалил — безрезультатно, не считая внешних перемен. Таблетки не спасали. Жена лечила меня ингаляциями и горячим пивом Белый Медведь. Это помогало, но временно. Работал я мало. Днями валялся на тахте, смотрел кассеты и пил горячего Медведя. Кое-как читал обязательные лекции. От командировок отказался. В итоге Гоше это надоело, и он привез мне сильный французский антибиотик. Через сутки я поправился. Все-таки есть польза от эксплуатации человека человеком. А Елена Юрьевна так и не позвонила. Что, разумеется, к лучшему.
Мой друг Ваня говорил: «Твой номер легко запомнить. Стоим на остановке. Один полтинник — шу — мимо. Второй — шa — мимо. И отдыхаем еще сорок пять минут».
Телефона мы ждали безобразно долго. Что-то там с грунтом, лет десять не могли подвести кабель. Но кое-кому в доме протянули воздушную связь. Я знал двоих. Один, Валерий Маркович, жил под нами. Работал в школе учителем черчения. Внешне он мало походил на учителя. А скорее — на крупного жулика, вплоть до министра юстиции. Блестящие залысины, галстук, серьезный портфель. Глаза надежно скрыты очками. Гладкий, обтекаемый человек. Спрашивается: за какие подвиги ему дали телефон? Нет, точно прохиндей, а школа это так, для маскировки.
Однажды мы его залили. Кот свалился в аквариум — рыбку ловил. Вылезая, сломал фильтр, морда. Вода закапала на пол. Пятнадцать ведер — как раз до вечера хватило. Ладно хоть рыбы выжили, только двигались по-пластунски. Валерий Маркович предъявил нам счет. Полторы тысячи советскими. Обои, мебель, потолок — ничего не забыл. И экспертиза с печатью. Родители ахнули. Тут соседи им шепнули, что Валерий Маркович в этой комнате хотел делать ремонт. И мебель уже от стен отодвинул. Значит, теперь мы весь ремонт ему оплатим. Удачно котик порыбачил.
Мама пошла к соседу.
— Валерa, будь человеком, скости хоть половину. Ты же ремонт затеял.
— Может и затеял. Только это еще надо доказать. В суде.
— Неужто будем судиться? Десять лет ведь соседи...
— Хоть двадцать.
Суд, адвокат, повторная экспертиза — это опять расходы и немалые. И еще неизвестно, как там обойдется. У этого жука явно везде прихвачено. Телефон-то у него откуда? Н-да... Постонав, родители сняли с книжки деньги. Чтоб Валерий Маркович ими подавился. И перестали с ним здороваться. Еще они полюбили рок-музыку. Особенно по вечерам, когда уходили в театр или гости. «Можешь включать свою шарманку, — напоминала мама, — но только до одиннадцати».
Объясняю. Валерий Маркович не терпел шума. Просто чокнутый был на этом деле. Помню, младшая сестра играла шариком от настольного тенниса. Несколько раз стукнула об пол. Снизу тут же заколотили по батарее. Уход родителей из дома назывался тогда «свободная хата». Что автоматически означало «сейшен»: друзья, вино, карты и хэви-метал... Ну и девушки, если их удавалось заманить. «Шарманка» у меня по тем временам была нехилая. Магнитофон Юпитер, усилитель и пятидесятиваттные колонки, сделанные одним умельцем на заказ. Благодаря им Валерий Маркович подробно ознакомился с творчеством таких коллективов как DeepPurple, Nazareth и AC/DC. Особо его впечатляла композиция Highway to Hell. После нее стучали не только по батарее, но и в пол — видимо, шваброй. Вот мы и гоняли ее на бис.
Другой обладатель телефона, Леонид Филиппович, работал ведущим инженером авиационного завода. Целое поколение нашего городка состарилось на этом заводе. Второе не успело — хапнули и развалили, ломать не строить. Я знал сына Леонидa Филипповичa, бывал у них дома – через подъезд. Ведущий инженер обожал коньяк и рыбалку. Чуть не сказал – как наш Васька. Нет, если бы эта мордаеще и коньяк пила, мы б ее точно выгнали. Два хобби ЛеонидaФилипповичa удобно сочетались. На рыбалке он употреблял коньяк, а после им же запивал добытые трофеи. Например, заливного судака.
На службе его ценили. Закрывали глаза на скандальный характер и частенько мятый вид. Леонид Филиппович был экспертом по камерам сгорания газотурбинных двигателей. Настолько уникальным специалистом, что позволял себе грубить начальству. Однажды надерзил самому генеральному конструктору Н. Д. Кузнецову. На летучке генеральный критиковал их отдел. Прозвучало слово «некомпетентность». Вдруг длинный худой человек перебивает Кузнецова:
— Уж в чем, в чем, Николай Дмитриевич, а в камерах сгорания мы разбираемся получше вашего.
Начальство едва заметно растерялось.
— Кто это мы?
— Да хоть я, например.
Зависла нехорошая пауза. Генерал давно отвык от подобного тона. Кто-то из свиты наклонился, зашептал. Генерал кивнул. Он понимал, что наглец должен быть абсолютно уверен в своей незаменимости. И уверен не без оснований. Именно это ему подтвердил референт. Наконец Кузнецов произнес:
— Ну разбирайтесь дальше, товарищ Евсейкин. За изделие «Д» несете личную ответственность.
Многие гадали, падет ли кара на лысеющую голову инженера Евсейкинa. А ему, наоборот — поставили телефон.
Что обидно. Mой отец тоже был не последним человеком на заводе. И могучие знакомые у него имелись. Один разговор — и завтра у нас стоял бы телефон. Просить вот только отец не любил. Принципы. Слишком буквально отнесся к шутке Воланда, мол cами предложат и все дадут. Никто не предложит и ни фига не даст. Телефонизировали нас в порядке общей очереди. Где-то в ее конце.
Вторая ложка дегтя в бочке моих студенческих лет — это автобус № 50, известный как полтинник. Он связывал два заводских поселка с большим городом. То есть, с нашими университетами в прямом и косвенном смыслax. Отмаявшись на лекциях, мы торопились в иные залы, где музыка, полумрак и своим наливают в долг. И всего-то сорок минут езды. Сорок минут? Как бы не так.
Желтые двухдверные Икарусы постоянно ломались. Чему удивляться, если их на трассе вдвое меньше потребного? И на каждой остановке атакует толпa студентов, озверевших от бесконечного стояния, голода, холода, зноя, нужное подчеркнуть. А коробочка и так полна до мелкого вдоха. Теперь поставьте себя на место водилы. Остановишься — двери снесут, либо чью-нибудь голову. Оно ему надо? Естественно, он газует и видит в зеркале похабные жесты снаружи. А — внутри наоборот счастье: «Молодец, шеф! Гони до конечной!»
Это когда нет желающих выйти. А если они есть — совсем интересное кино.
Чтобы выпустить их, автoбус тормозит метров за сто до остановки. Или после — не угадать. И толпа — в шубах, в пуховиках, с дипломатами, по раздолбанному насту, обгоняя, задыхаясь и матерясь — бежит стометровку. Шапки набок, пар изо ртов. Самые прыткие настигают двери в момент закрытия. Вжимаются, умоляют:
— Ребятки, уплотнись чуток! Всем ехать надо!
— Некуда, брат, cлезай! Из-за тебя стоим.
— Ну уплотнитесь, суки, мать вашу, будьте людьми!
— Задняя площадка, освободите двери!
— Эй, кто там поближе? Дайте ему по шапке! Да не этому...
Такой вот ежеутренний экстримчик. Один полтинник — шу — мимо. Второй — шa, — мимо. И отдыхаем еще сорок пять минут. Чем это кончалось, догадаться несложно. Пол-остановки друзей. Ваня, Юденич, Егор — и у каждого рупь на обед. А у Юры Евсейкина — трешник.
— Все. На вторую пару опоздали. Может за пивом?
— Отличное решение. Кто с нами?
Действительно, чего пропадать компании?
Туда — проблема, обратно — две. Последний автобус уходил из города около десяти. А что такое десять, когда тебе двадцать? Главное только начинается, вот что. Танцпол разогрет, внутренности прыгают, девушки в кондиции. Вон та, у стойки, почти готова рухнуть кому-нибудь в объятия. Но это буду не я. Опять не я! У меня скоро автобус, извините, дорогуша.
Конечно, я мог ночевать у городских друзей. Но как уведомить родителей без телефона? Этот вопрос убивал меня пять лет. А не уведомишь, маме видится одно и тож: будто кто-то мне в кабацкой драке... ну и так далее. Значит — истерика, валерьянка, слезы. Плюс исправительные работы и денежные санкции. Кому звонить? Марковичу? Филипповичу? В первом случае надежда одна — что подойдет его сын. С этим можно договориться. Нет, сам взял, зараза. Двушка съедена зря.
Звоню Евсейкиным. Тут опять-таки необходимо, чтобы Юра был дома. Шансы фифти-фифти... Нету. Где его носит, блин?! Просить Леонида Филипповича или его жену язык не поворачивался. Потому что вообразите — ночь, зима. Люди в теплой постели. Или пьют чай у телевизора в байковых халатах. Вдруг звонит какой-то шалопай (своего им мало) и надо идти через подъезд говорить с его родителями. A, ладно, гуляем дальше. Как-нибудь доеду.
Двенадцать ночи, остановкa. Такси в нашу дыру — это утопия, особенно сейчас. Так у меня и денег нет. Даю отмашку всем, кроме зеленых огоньков. Мир не без добрых людей. На чем я только не ездил. Однажды поймал мусоровоз, не в смысле арестовали, настоящий. Запах был, да. Еще случай: тормозит КАМаз. Водила открывает дверь.
— Мужик, телку трахнуть хочешь?
— Чего??
— Да телку трахнуть. Вон, в кабине, пьяная. Забирай, хочешь?
Далeе возня, звонкий шлепок. И вываливается девчонка — никакая.
— Пошел ты, сука! — орет. — А ты кто? С ним заодно, да?!
Хлесь мне по физиономии. И убежала в слезах. Водила говорит:
— Ладно, братан, извини. Садись, отвезу куда надо.
Ранней весной стоял в позе Ленина до часу ночи. К полвторому машины кончились, a сверху закапало. Холод собачий, ветер. Я сел на лавку, укутался, как мог, и приготовился замерзать. Из дождя выплыло такси.
— Куда?
— Ты не поедешь.
— А точнее?
— Авиазавод.
— Садись.
— Сколько?
— Сколько дашь.
— У меня рубль с мелочью.
— Годится.
Ни хрена себе, годится. Да не маньяк ли он? Убьет и расчленит в лесу. Но уже едем. По дороге говорили мало. В основном я — от страха. Отпустило только у дома.
— Хочешь, поднимусь, вынесу еще денег?
— Не суетись, мне хватит.
Я не удержался.
— Слушай, ты чего такой добрый? Прям как не таксист...
— Ага. Никола Чудотворец.
И уехал. А я все думал, кто бы это был?
Еще в этом автобусе я испытал долговременное эротическое переживание. Виной тому юношеская фиксация на блондинках кукольного типа. Нет, другие тоже нравились, и с ними было легко. Но как встречу такую куклу — мозги отказывают, ноги подгибаются и язык деревенеет. Только здесь нужно абсолютное внешнее попадание. Шар в лузу, пуля в десятку.
В полтиннике ездила такая девушка. Она садилась и выходила раньше меня. Взяв штурмом автобус, я сканировал толпу, надеясь увидеть трогательное пластиковое лицо и волосы цвета безнадеги. Цвета песка далеких, несбыточных островов. Когда ее тревожил мой взгляд, я опускал глаза или находил что-то интересное за грязным стеклом. Однажды толпа сблизила нас так, что я почувствовал запах ее шампуня. То, что во мне происходило, описать словами нельзя. «Не молчи, идиот! Скажи что-нибудь, баран закомплексованный! Это же легко. После такой близости я, как порядочный человек, просто обязан с вами познакомиться. Ну, вперед!» Я молчал. «Ну пошлет, и что? Будет хоть какая-то определенность... » Я молчал. Видимо, идеалу не нужна определенность.
Потом она исчезла. Мне стало печально и легко. Но Бог, усмехнувшись, дал второй шанс. Через год, в другом автобусе я увидел ее. Или очень похожую, мало ли этих кукол. Девушка смотрела игриво, почти вызывающе. Я делал вид, что не замечаю. Почему? На моей стороне были опыт, фирменные джинсы и пятнадцать рублей. Вышел, оглянулся. Блондинка за окном крутила пальцем у виска.
* * *
Я никогда не любил то место, где родился и вырос. Еще в садике понял — здесь какая-то ошибка. А в школе осознал, что буду ее исправлять. Замшелая провинция в квадрате. Все знают, кто где пукнул и что он перед этим ел. Недавно погиб талантливый актер. В последнем интервью он сказал: «Закон эмиграции: туда, откуда прибыл, можно съездить всего раз». «Почему?» — спросили его. «Этого достаточно, чтобы понять, что смотался правильно». Я отбыл мой раз и больше не хочу. Там кое-что изменилось к лучшему. Появились маршрутки для ниже-среднего класса. Бомбилы, едва махни, строятся в очередь, даже ночью. Сотовый телефон есть у любого бомжа. Все равно, делать мне там нечего. Хотя в автобусе № 50 я сейчас проехал бы. Только чтобы внутри были мои друзья. И девушка, с которой трудно — невозможно — заговорить.
Еще одна попытка юмора
Вот если б люди позабыли,
Что жил на свете Блок А. А.,
То я без шума и без пыли
Украл бы все его слова.
Про даму и года глухие,
Про луч и белое плечо...
И разместил бы на Стихире,
А после — где-нибудь еще.
Чтобы на каждом лит.портале
Я стал любим и вожделен,
И поэтессы бы вздыхали,
Рисуя вензель М да Н:
«Ах, этот душка Неволошин,
Он весь — свободы торжество!
И по манере так похож он...
Да жаль, не вспомнить — на кого».
И только я бы знал про Блока,
Простив себя за плагиат.
Бесспорно, кража — это плохо,
Но все решает копирайт.
Меня тревожат молодые гении
Но не глухою славой и не кармой —
В них можно разглядеть усмешку времени
Над слабостью решетки календарной.
Они щекочут нервы, но не более
Чем трюки Копперфильда и Гудини.
Они — лишь сообщение невольное —
Что мы не время в клетку посадили.
Я память вижу матрицей, она
Из тех систем, где отношенья жестки —
Стыкует имена и времена
И смыслом наделяет перекрестки.
Но если в данных прячется пробел,
Ошибка кода, недостаток места —
Она рождает головы без тел
И призраки событий вне контекста.
Как будто прикрывает наготу
Пространства плохо связанная кофта,
И виснут, глядя в эту пустоту,
Мудрёные продукты Майкрософта.
Еще обрыв, еще одна петля
Спустилась в никуда, а там, в засаде
Тяжелый дух казенного белья
И маскхалат с веревочками сзади.
Я не хочу! Я против — наотрез...
Все кончено... я гибну, донна Анна,
Скорее загружай SPSS —
Там есть режим восстановленья данных.
1) ZASTAVKA
2) CicadasCatcher
3) smaila
4) MitinVladimir
5) pesnya
6) MarkizaKarabasa
7) ierene
8) satory
9) tamika25
10) Shimaim
11) PerGYNT
12) antz
13) petrovich
14) white-snow
15) Finka
16) Popoed
17) LarissaMaiber
18) SukinKot
19) IRIHA
20) link
21) Rosa
22) malygina
23) Volcha
24) Baas
25) Cherry
26) natasha
27) Ptenchik
28) setimshin
29) LunnayaZhelch
30) vvm
31) KsanaVasilenko
32) Sentyabrina
33) aerozol
34) ChurA
35) Mouette
36) MashaNe
37) oMitriy
38) Katrin
39) Karlik-Nos
40) Max
41) OsedlavMechtu
42) Kinokefal
43) mitro
44) buhta
45) geen
46) SamarkandA
