Смерти меньше всего боятся те люди, чья жизнь имеет наибольшую ценность
(Иммануил Кант)
Мейнстрим
25.10.2008
Задающие палитру
Еще двадцать лет назад комплекты этих изданий были в домашних библиотеках тех, кто относил себя к читающей интеллигенции...
(Цитируется по: О судьбе «толстых журналов» в современной России. — Телеканал «Культура», 22.10.2008)
Недавно из печати вышел тысячный номер «Нового мира», одного из самых ярких представителей семейства так называемых «толстых журналов». В истории отечественной словесности эти издания играют особую роль. Начиная с XVIII века, они были законодателями литературной моды и рупорами самых передовых идей своего времени. В советскую эпоху «толстые» журналы часто оказывались «цензурной лазейкой» для «неблагонадежных» авторов, а позже, в годы перестройки, стали первыми издателями запрещенных произведений Пастернака, Солженицына, Платонова и многих других. Сохраняют ли сегодня «толстые» журналы свой уникальный статус?
Толстые литературные журналы (сокращенно — «толстяки») на балу глянцевых изданий выглядят аскетами. Журнал «Знамя» создавали специально для военных писателей, поэтому и обложка у него цвета хаки. И хотя «Знамя» уже давно носит штатскую форму, название и военную обложку решили сохранить как дань 77-летней истории. Дизайн «Нового мира» — ежемесячного журнала художественной литературы и общественной мысли — не менялся с конца 1940-х. Отсутствие ярких цветов и иллюстраций — это сигнал для читателя. «Никаких картинок, никаких фотографий, что существует для твоего удовольствия и времяпрепровождения. Здесь будут только умные тексты, много-много умных букв», — говорит главный редактор журнала «Новый мир» Андрей Василевский.
«Новый мир», «Знамя», «Дружба народов», «Юность», «Октябрь» — еще двадцать лет назад комплекты этих изданий были в домашних библиотеках тех, кто относил себя к читающей интеллигенции. Тиражи толстяков исчислялись миллионами. Так было до начала 90-х. «С нами остались те, кто любит современную литературу, кому дорого ощущение, что в произведении, которое он читает, последняя точка поставлена два-три месяца назад», — замечает главный редактор журнала «Знамя» Сергей Чупринин. Тираж «Знамени» сегодня составляет четыре тысячи экземпляров. Это в двести пятьдесят раз меньше, чем пятнадцать лет тому назад. Тираж «Нового мира» — семь тысяч, а когда-то был около трех миллионов. Одним из самых востребованных жанров был роман. «Еще недавно был читатель, который готов прочесть начало, потом подождать месяц — прочесть средину, еще месяц подождать и прочесть окончание. Все, сегодня такого читателя больше нет», — утверждает Андрей Василевский.
Последняя рукопись Анатолия Приставкина могла появиться на страницах «Знамени». Писатель присылал в редакцию свое произведение. Однако публикация в журнале растянулась бы на несколько месяцев, а в издательстве книга вышла уже через двадцать дней. А вот всевозможные очерки, эссе, повести, рассказы мало интересны книгоиздателям, и толстые журналы выступают как Ноев ковчег. «Я вообще считаю этот институт литературных журналов очень важной инстанцией, потому что это есть первоначальный и серьезный отбор», — замечает литературный критик, главный редактор журнала «Вопросы литературы» Лазарь Лазарев.
Когда-то толстые журналы были первыми, кто публиковал произведения именитых авторов, а теперь они первыми открывают читателю новые имена. Главные редактор «Знамени» вспоминает, что букеровский лауреат Денис Куценко когда-то дебютировал в его журнале. «Напечатался в “Знамени” никому не известный мальчик из города Ростова -на-Дону— свою первую вещь об Абхазской войне и 1990-х. После этого попал в Липки, напечатал еще одну вещь у нас, в “Дружбе народов”, где-то еще. Потом одна из этих вещей вышла книжкой», — рассказывает Сергей Чупринин.
В списке авторов, которые печатались в течение года в «Новом мире», примерно сто пятьдесят фамилий — известные и начинающие литераторы. Писатели, которые задают палитру современной литературе.
Плывет в тоске необьяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет в тоске необьяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необьяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необьяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
пловец в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не обьясняя.
Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.
Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необьяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
28 декабря 1961
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.