Дурной признак, когда перестают понимать иронию, аллегорию, шутку
(Федор Достоевский)
Книгосфера
30.04.2010
Авраменко опять ушел из дома
Самые важные перемены, определившие их судьбу и мировоззрение, случились с ними в те времена, когда они уходили из дома...
Геннадий Авраменко. Уходили из дома. Дневник хиппи. — Астрель, 2010 г. — 352 с.
Известный светский фотограф, колумнист «МК-бульвар» был в начале девяностых самым настоящим хиппи и, разумеется, жил так, как подобает настоящему хиппи: носил длинные волосы и передвигался исключительно автостопом. Роман «Уходили из дома» — это ностальгический дневник, охватывающий полгода и две недели из жизни 18-летнего Ринго Зеленоградского, который в 1992-м путешествует по России, Литве, Латвии, Эстонии, Белоруссии, Украине, долго живет в Крыму, на загадочной горе Мангуп, хранящей древнюю силу. Его гонит в путь желание найти «нового себя, новый дом, любовь, треклятый смысл жизни», и оно же заставляет возвращаться — к городам, горам, морям. И к людям. Потому что стержень романа — люди. Все они стали успешными режиссерами, художниками, журналистами, фотографами, но самые важные перемены, определившие их судьбу и мировоззрение, случились с ними в те времена, когда они уходили из дома.
Да, 18-летний Ринго Зеленоградский из 1992 года и нынешний преуспевающий репортер желтого изданьица могут быть совершенно разными личностями, однако в данном случае реальный, предельно откровенный дневник 18-летнего хиппи всего лишь подвергнут литературной редакции. Слишком многое выдает реакции именно 18-летнего, со всеми минусами и плюсами.
Поскольку такой же автостопный образ жизни вели тогда множество рок-музыкантов (Умка ведет его и сегодня), многие нюансы путешествий, описанные в книге Авраменко, имеют вполне исторический интерес. А пребывание героя в крымских пещерах на Мангупе еще и почти этнографическую ценность, учитывая сегодняшнее положение дел на уникальных памятниках.
Возможно, книга-дневник станет довольно неприятным зеркалом для многих бывших и нынешних хиппи. Например, воровская сторона быта хиппи автором выписана максимально реалистично — хиппи воруют везде и всегда, относительным табу является воровать у «своих». Взаимосвязь воровского, в сущности, образа жизни отечественных хиппи и весьма распространенного в этой среде воровского сленга остается до сих пор малоисследованной областью социума. При этом автор не забывает о возвышенных идеалах хиппи, и в рассказах живописует разницу между интеллигентными хиппи и бандитами-гопниками.
Авраменко ценен именно живой непосредственностью описания текущих событий. Многие герои тех лет либо ушли из жизни, либо страдают провалами в памяти. Книги же и мемуары почти никто не пишет. Отчасти его рассказы страдают естественными возрастными преувеличениями: его героя никто не может избить, он героически бьется со всеми гопниками и даже спасает своих многочисленных «герлушек», — но это только доказывает естественную природу и правдивость дневника. Представьте, каково 18-летнему написать про то, что его побили...
Девяностые пережили немногие. Сейчас непосредственный рассказ Ринго Зеленоградского из 1992 года выглядит не просто уникальным цитатником, но и одним из наиболее реалистичных документов той неформальной эпохи.
«Когда мы уходили из дома…» - в те годы романтично, а теперь ностальгически поет Дмитрий Ревякин. Геннадий Авраменко сделал, кажется, бесценный подарок тем, кто хотел бы поближе прикоснуться к той легендарной эпохе, к ее быту и умонастроениям. Книга рекомендуется каждому, кто хотел бы восстановить детали эпохи расцвета русского рока и атмосферы жизни ее верных адептов.
Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю
Слугу, несущего мне утром чашку чаю,
Вопросами: тепло ль? утихла ли метель?
Пороша есть иль нет? и можно ли постель
Покинуть для седла, иль лучше до обеда
Возиться с старыми журналами соседа?
Пороша. Мы встаем, и тотчас на коня,
И рысью по полю при первом свете дня;
Арапники в руках, собаки вслед за нами;
Глядим на бледный снег прилежными глазами;
Кружимся, рыскаем и поздней уж порой,
Двух зайцев протравив, являемся домой.
Куда как весело! Вот вечер: вьюга воет;
Свеча темно горит; стесняясь, сердце ноет;
По капле, медленно глотаю скуки яд.
Читать хочу; глаза над буквами скользят,
А мысли далеко... Я книгу закрываю;
Беру перо, сижу; насильно вырываю
У музы дремлющей несвязные слова.
Ко звуку звук нейдет... Теряю все права
Над рифмой, над моей прислужницею странной:
Стих вяло тянется, холодный и туманный.
Усталый, с лирою я прекращаю спор,
Иду в гостиную; там слышу разговор
О близких выборах, о сахарном заводе;
Хозяйка хмурится в подобие погоде,
Стальными спицами проворно шевеля,
Иль про червонного гадает короля.
Тоска! Так день за днем идет в уединеньи!
Но если под вечер в печальное селенье,
Когда за шашками сижу я в уголке,
Приедет издали в кибитке иль возке
Нежданая семья: старушка, две девицы
(Две белокурые, две стройные сестрицы),-
Как оживляется глухая сторона!
Как жизнь, о боже мой, становится полна!
Сначала косвенно-внимательные взоры,
Потом слов несколько, потом и разговоры,
А там и дружный смех, и песни вечерком,
И вальсы резвые, и шопот за столом,
И взоры томные, и ветреные речи,
На узкой лестнице замедленные встречи;
И дева в сумерки выходит на крыльцо:
Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!
Но бури севера не вредны русской розе.
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
Как дева русская свежа в пыли снегов!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.