Когда мы ненавидим кого-то, мы ненавидим в его образе то, что сидит в нас самих. То, чего нет в нас самих, нас не трогает
(Герман Гессе)
Книгосфера
26.12.2008
Убить Вадима и написать книгу
«Я хочу убить Вадима. И я хочу написать книгу о моей матери»...
(Цитируется по тексту Ефима Шумана, опубликованному на «Deutsche Welle» 22.12.2008)
«Удивительно свежо», «увлекательно», «мастерски рассказано», — не скупятся на комплименты немецкие критики, прочитавшие дебютный роман Алины Бронски, родившейся и выросшей в России. «Scherbenpark» можно перевести на русский язык как «Парк осколков». Но это имя собственное. Так называется микрорайон, в котором действуют герои Алины Бронски — в большинстве своем, как и она, выходцы из бывшего СССР.
Люди без будущего
«Порою мне кажется, что я — единственная в нашем районе, у кого еще остались нормальные мечты. У меня их две, и ни одной из них я не стыжусь. Я хочу убить Вадима. И я хочу написать книгу о моей матери».
Этими словами главной героини начинается дебютный роман Алины Бронски. В центре повествования — 17-летняя русская немка Саша, приехавшая вместе с матерью и ее вторым мужем Вадимом в Германию. Они живут в многоэтажной коробке на окраине Франкфурта-на-Майне, среди таких же, как они, людей без будущего и без особого желания изменить свою судьбу. В этом параллельном, полукриминальном, почти ирреальном мире пьют до полусмерти, играют в шахматы, хвастаются новыми татуировками, укорачивают и без того короткие мини-юбки и тупо стараются понять школьные теоремы.
Месть и любовь
Мать Саши как будто находит выход, прогнав, в конце концов, своего мужа, но тот на глазах у детей убивает ее и ее нового друга. Вадим попадает в тюрьму, но Саше этого мало. Она мечтает о мести. Однако вместо этого влюбляется в журналиста намного старше его, заводит с ним роман, а заодно и с его сыном — ее ровесником...
Все эти страсти-мордасти могут показаться чрезмерными, но именно сюжетом, «историей», по мнению некоторых рецензентов, живет роман «Scherbenpark». Он написан очень простым языком, в нем много прямой речи, что для современной немецкой прозы необычно. Какие-то фабульные повороты представляются искусственными, натянутыми, порою морщишься от переизбытка штампов и карикатурности, но главная героиня, «которую окружающие считают жертвой обстоятельств и которая этому активно сопротивляется» (характеристика самой Алины Бронски), с лихвой компенсирует слабости романа.
Благополучная биография
Интересно, что автор вовсе не описывает свою собственную судьбу. Во-первых, Алина Бронски — это псевдоним. Настоящее имя автора издательство не раскрывает, ссылаясь на твердое желание дебютантки разделить литературу и приватную сферу. Известно, что ей около тридцати, что она родилась и выросла в Свердловске, откуда приехала в Германию в 12-летнем возрасте. Но росла, в отличие от своей героини, во вполне благополучной и интеллигентной семье. Отец писательницы — физик, мать — астроном. Сама она после гимназии поступила в Германии в университет, изучала медицину, но потом бросила учебу, чтобы заняться журналистикой и литературой. Она замужем, у нее трое детей.
Все перечисленное, однако, не исключает того, что Алине Бронски (будем называть ее так) действительно пришлось столкнуться с той жизнью, которую она описывает в своей книге. Слишком многим российским немцам, репатриировавшимся в Германию, знакомы унылые многоэтажки в спальных пригородных районах больших городов, эти своеобразные гетто, из которых не так-то легко выбраться. Героине романа «Scherbenpark» это почти удалось.
Я завещаю правнукам записки,
Где высказана будет без опаски
Вся правда об Иерониме Босхе.
Художник этот в давние года
Не бедствовал, был весел, благодушен,
Хотя и знал, что может быть повешен
На площади, перед любой из башен,
В знак приближенья Страшного суда.
Однажды Босх привел меня в харчевню.
Едва мерцала толстая свеча в ней.
Горластые гуляли палачи в ней,
Бесстыжим похваляясь ремеслом.
Босх подмигнул мне: "Мы явились, дескать,
Не чаркой стукнуть, не служанку тискать,
А на доске грунтованной на плоскость
Всех расселить в засол или на слом".
Он сел в углу, прищурился и начал:
Носы приплюснул, уши увеличил,
Перекалечил каждого и скрючил,
Их низость обозначил навсегда.
А пир в харчевне был меж тем в разгаре.
Мерзавцы, хохоча и балагуря,
Не знали, что сулит им срам и горе
Сей живописи Страшного суда.
Не догадалась дьяволова паства,
Что честное, веселое искусство
Карает воровство, казнит убийство.
Так это дело было начато.
Мы вышли из харчевни рано утром.
Над городом, озлобленным и хитрым,
Шли только тучи, согнанные ветром,
И загибались медленно в ничто.
Проснулись торгаши, монахи, судьи.
На улице калякали соседи.
А чертенята спереди и сзади
Вели себя меж них как Господа.
Так, нагло раскорячась и не прячась,
На смену людям вылезала нечисть
И возвещала горькую им участь,
Сулила близость Страшного суда.
Художник знал, что Страшный суд напишет,
Пред общим разрушеньем не опешит,
Он чувствовал, что время перепашет
Все кладбища и пепелища все.
Он вглядывался в шабаш беспримерный
На черных рынках пошлости всемирной.
Над Рейном, и над Темзой, и над Марной
Он видел смерть во всей ее красе.
Я замечал в сочельник и на пасху,
Как у картин Иеронима Босха
Толпились люди, подходили близко
И в страхе разбегались кто куда,
Сбегались вновь, искали с ближним сходство,
Кричали: "Прочь! Бесстыдство! Святотатство!"
Во избежанье Страшного суда.
4 января 1957
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.