В Петербурге подготовлен к изданию блокадный дневник ленинградской школьницы Лены Мухиной...
В петербургском издательстве «Азбука» совместно с институтом истории РАН к 70-летию начала блокады подготовлен к изданию блокадный дневник ленинградской школьницы Лены Мухиной «Сохрани мою печальную историю». Об этом сообщает новостная служба ИТАР-ТАСС, ссылаясь на информацию от писателя Наталии Соколовской и сотрудницы издательства Арины Громыко.
По словам Соколовской, дневник не был известен ни широкому кругу специалистов, ни читателям — он хранится в Центральном государственном архиве и лишь дважды упоминался в научных публикациях. Автором одной из них был доктор исторических наук, профессор Сергей Яров, первым изучивший дневник и обозначивший его историческую и художественную ценность. Он и высказал идею издать дневник Лены Мухиной.
Хотя «взрослых» воспоминаний о Ленинградской блокаде известно немало, детские свидетельства тех страшных дней известны единицы. В «Блокадной книге» Даниила Гранина и Алеся Адамовича упоминается дневник Юры Рябинкина. Известен и ставший хрестоматийным дневник Тани Савичевой. И Юра Рябинкин, и Лена Мухина окончили в июне 1941 года девятый класс. Вести дневник Лена начала за месяц до начала войны, в самое страшное время дети внимательно фиксировали приметы блокадного быта и пытались осмыслить свои поступки. В мае 1942-го Юра Рябинкин погиб, один, в пустой квартире. Последние страницы в его дневника были исписаны одной фразой: «Хочу есть...».
«Когда после войны наступит равновесие и можно будет все купить, я куплю кило черного хлеба, кило пряников, пол-литра хлопкового масла и буду наслаждаться, наемся до отвала», — написала Лена в ноябре 1941-го. В апреле 42-го появляется запись, похожая на завещание: «Милый мой бесценный друг, дневник. Тебе я поведаю все мои горести, заботы, печали. А от тебя прошу лишь одного: сохрани мою печальную историю на своих страницах, а потом, когда это будет нужно, расскажи обо всем моим родственникам, если они этого пожелают». В мае дневник обрывается.
По словам Наталии Соколовской, удалось найти адрес, где жила девочка, школу, в которой она училась, и родственников, живущих в Москве.
Меня любила врач-нарколог,
Звала к отбою в кабинет.
И фельдшер, синий от наколок,
Во всем держал со мной совет.
Я был работником таланта
С простой гитарой на ремне.
Моя девятая палата
Души не чаяла во мне.
Хоть был я вовсе не политик,
Меня считали головой
И прогрессивный паралитик,
И параноик бытовой.
И самый дохлый кататоник
Вставал по слову моему,
Когда, присев на подоконник,
Я заводил про Колыму.
Мне странный свет оттуда льется:
Февральский снег на языке,
Провал московского колодца,
Халат, и двери на замке.
Студенты, дворники, крестьяне,
Ребята нашего двора
Приказывали: "Пой, Бояне!" –
И я старался на ура.
Мне сестры спирта наливали
И целовали без стыда.
Моих соседей обмывали
И увозили навсегда.
А звезды осени неблизкой
Летели с облачных подвод
Над той больницею люблинской,
Где я лечился целый год.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.