Время, глядящее сквозь ёлочные шары

 

 

 

Всю неделю в щели Решетории упрямо пытался ворваться какой-то Новый год, к счастью, выпадающий на долю кому-то более морозостойкому, нежели нежное) домашнее растение. Он прорывался массовой тягой к сказкам и легендам, неожиданным лаконизмами и не менее неожиданной многословностью, — словом, сюрпризами в традиционных ленточках и нетипичными поступками, упакованными в знакомую коробочку с привычными буквами, свидетельствующими о конкретной и «неискоренимой» репутации.

 

IRIHA преподнесла прозаический свёрточек для тех, которые накануне зимнего праздника ностальгируют по чудесам и пытаются подбодрить себя приятными, позитивными житейски-маловероятными историями. «Просто сказка и ничего, кроме, сказки» — подобие праздничного фильма, с вихрями блёсточек-звёздочек и золотистой пыльцы, окутывающей героиню под звон колокольчиков. Сладко-сладко, глюкозно-глюкозно — «ничего, кроме сказки» — идеальное описание этой вещицы.

 

Сказочный снегопад продолжился в «Святочном медвежонке Остапе. Ура, у нас Святки» автора 75757, — детском варианте чудесных историй, собравшем воедино всех известным нам чуть ли не с младенчества героев. Каноны народных сказок, простота до элементаризма, ожидание продолжения и, увы, исходя из эпиграфа, грустный повод. Потому особых комментариев не будет.

 

Топ сказочных историй — разумеется, исключительно с моей позиции, — стихотворная пиратская «сага» в исполнении Voha. «Легенда о стариках-разбойниках» — очень живая и очень лёгкая, проглатываемая легко-легко, думается мне, даже теми, кто сложно воспринимает рифмы, записанные сплошной строкой, ещё и во вполне достаточном для утомлённого многослойностью Сети читателя. Легенда элементарно стала бы частью жизни избалованных Джеком Воробьём и компанией ребятишек, но — что показательно — с достойной уважения скоростью завоевала сердца читателей взрослых, что говорит исключительно «в плюс». Отдельный штрих — неожиданность, лично как для меня, такой истории именно от этого автора.

 

Волна легенд и тематических праздничных текстов продолжилась и в менее объёмных вещах. Стих «Legend about the Witch, the Inquisitor and the White Wanderer»amurcha, как по мне, опустился на ёлочку шариком, призванным заполнить мелкую залысинку между веточек. Другими словами, после (поза)прошлонедельных вещей от этого автора хотелось бы большего. Строго выдержанные требования жанра, классические, но от того не менее уместны здесь образы скитающейся волчицы, чёрных птиц — спутниц перехода из мира в мир, змей на тропах, присутствие амулетов, колдуньи, костра, красивейший, как по мне, пассаж: «Так, однажды, когда я играла своим полнолуньем...». Но при этом — зашкаливающая концентрация общих мест: «Между нами опять пролетали путей километры, Нас опять разделяли чужие совсем города»; «Ты склонился ко мне: “Ну пойдем же скорее домой... Столько лет я надеялся, ждал — что все это случится. Наконец-то случилось — теперь ты моя, а я — твой!”» — казалось бы, всё это — уже немного из другой оперы, из оперы привычной и тиражируемой, в которой отсутствует атмосфера некой мистики, в которой всё становится предсказуемым и очевидным заранее, в которой вряд ли есть та самая, знакомая нам amurcha — «с её кошками» ли, без них, — просто симпатичный шарик, но — не ручной работы. Ещё один маленький знак вопроса к «легенде» — оправданность именно англоязычного названия при полном отсутствии факта некого колорита, без надобности самого этого колорита — сюжетно ли, формально ли — с какой-угодно точки зрения. Впрочем, если отбросить требования «чуда по высшему разряду», всё это — довольно симпатично, особенно для симпатиков народности, с одной стороны, и мистики — с другой., написанный

 

Чтобы покончить с этим блоком текстом, упомяну полюбившийся многим «Восточный гороскоп» Юноны. Действительно, «дорога ложка к обеду» — на грани смены животного-покровителя года, приодетые в дождик рифм калейдоскопы годов привлекают к себе внимание даже тех, кому в обычных обстоятельствах все эти астрологически-сказочные басенки слишком далеки. Я бы сказала, что такую вещь можно повесить на ёлку открыточкой — радующей, симпатичной. Полиграфической. Подобные будут украшать и другие ёлки. Придавать атмосферу. И прятаться в коробку до следующего Нового года.

 

Если мы разовьём ассоциативную цепочку игрушек, открыток, дождика и прочих полудетских шалостей, очередным звёнышком станет рисунок. Ole нарисовала то, как рисуют дети, изображение изображающих — с налётом гендера, с запахом детства, с прозрачным психологизмом и, разумеется, лёгкостью. Вспоминая понравившуюся в своём время колыбельную Оли, которая балансировала между колыбельной для поколения младшего и нежным напевом для ровесником, что ли, скажу: тут тоже — удачная эквилибристика, максимальное приближение и к тем, и к другим. Доступность и «недетскость». Что бывает, согласитесь, довольно редко.

 

Если уже речь зашла об интересах и стилях возрастов, придётся упомянуть нового в наших краях автора — Mauser. Экспрессия, экспрессия, и ещё раз экспрессия, чёрно-музыкальное настроение, яркий протест. Вызывающие натурализмом и полужестокостью призыв «Eat me! Drink me!». И — довольно интересная на перспективу работа «Во мраке снов».

 

 

Если мы уберём все эти бритвы и харакири, кровавость и максимализм, то получим весьма хороший, как по мне, плацдарм для стихов, которым дано стать образными, яркими и неравнодушными. Главное — действительно, не захлебнуться.

 

 

От «новичков» салатовых к новичкам, приобрёвшим уже более насыщенный оттенок. Klaretta представила несколько текстов: портрет-набросок Евы — Liebe Freulein, и «Примеряю то лиловый то голубой» — пример любовной лирики, острой, но без чрезмерного надрыва, между «ад — это без тебя» и «рай — это не со мной». Модная мантра. Настроенческая мантра. Обращение-полузаклинание. Женское. Искреннее. Моментальный снимок влюблённости. Как трактовать его, зависит только от вашего отношения к таким моментам.

 

Неоны, ртутные зеркала луж, злачные места и витрины, отражения музыки Вертинского, отражение музыки вообще, последнее — самое короткое и самоисчерпывающее определение стихов Larky, опубликованных за последнее время. Перекличка со знакомыми нам песнями, музыкальность и переложение на известные ритмы новых слов вместо тех, к которым привыкли, — и — сердечность. На фоне знаменитого, простите за это слово, «слишком много любви», на фоне «слишком мало любви» за эту неделю, читаем:

 

 

По экспрессии, по — дроби, по — пульсации сердечной, которая ощущается, хочу думать: может. Ещё как...

 

Мерцающие-мерцающие ёлочные игрушки, душевные игрушки, мягкие жёсткие фигурки зверушек и зверушек с бьющимися человеческими сердцами, всё это — только фон, только проносимые зимой атрибуты «светлого периода». На самом же деле сквозь щели двери между реальностью и виртуальным миром, между прозой и поэзий, медленно сочилось Время.

 

Время гримасничало физиономиями прошлого. И по Решетории бродили призраки Бунина, Окуджавы и Бродского. Остановившись на последнем, любезно приглашённым Lautом, подчеркну: вот — ещё один сюрприз холодного предновогодья. Вместо спокойной философичности, присущей здесь, наверное, только Дмитрию, вместо лаконизма, вместо классичности, вместо даже не знаю чего.

 

 

 

 

Я не верю в чудеса и сказки. В знакомство одного из моих талантливых современников всю жизнь с одним из моих любимейших авторов — верю. Верю яркости красок. Верю не-подражательности, но созвучности, которая подчёркивает идею. Верю лёгкой провокационности, не переходящей в эпатаж. Здесь всё взвешено, как-то рационалистично и в то же время вне прозаичности. И, главное, вне слепого кумирства или опрокидывания идолов. И это — при сложнейшей-то задаче — вовлечении в дискурс собственный Имени. Именно так, с заглавной буквы.

 

Помимо призраков созидателей поэзии, Время занесло нам и призраки романсов. Пахнуло отцвёвшими хризантемами... ой, пардон, — астрами, переливами фортепьяно, классикой чувств и их отзвуков, которую мы, как оказалось, не потеряли.

 

 

 

Аlex59 подарил нам настоящий романс. Образный романс. Тёмно-лилового цвета, с запахом сезонных цветов, с удивительной, как по мне игрой переливов смыслов — похожие на астры звёзды, свет, перетекающий в небо из латыни. И всё это — без излишних украшательств, приглушённо, на piano. Для тоскующих по ушедшему. Для не знающих ушедшего. Для всех.

 

Возвращаемся к нашему времени. Волча решила впустить его без масок и личин, просто, как есть.

 

 

Думается, главное, что удалось ей сделать на основе часто используемого почти всеми пишущими образами поезда и дороги, — это совместить перемещение в пространстве с путешествием по времени, заставить читателя одновременно глядеть назад и вперёд. Опять-таки, дуновение классики, снежная белизна формы, разбавленная лёгкими вне-ритмичными перестуками колёс. Медитативно, легко, нестатично. Время, чтобы ощутить которое, нужно остановиться, присмотреться, а главное — задуматься о том, что оно пощёлкивает именно сейчас и будет продолжать эти щелчки.

 

 

 

В «Снах снега» Романа Время кажется опаснее и одушевлённее, — дядька, как-никак. «Сны...» снега перетекают в сны ЛГ и наоборот. Снег меняет обличья — от юноши до старика, — а мы видим то, как меняемся мы сами. Отсылы к Фрейду и Юнгу, тонкая подтекстуальность и ювелирные аппеляции к подсознанию, мягкие намёки на то, как выглядят снег-вещи-люди и какими они есть, множество риторических вопросов, заданных самому себе — и аукающихся в каждом читателе. Стих, который просто не мог родиться или опубликоваться в иное время, чем на рубеже времён, когда больше погружаешься в себя. Стих, выходящий за рамки сезонных атмосферных явлений. Вещь, не требующая комплиментов, потому что ей достаточно просто войти в каждого из нас и вынудить ответить себе — мы знаем, за что, не правда ли?

 

Время подавать десерт. Vvm — автор, судя по числу комментариев, читаемый не часто. Автор, сознательно отказывающийся сыпать читателю крошки, он предпочитает потчевать их огромными пирогами с гигантского блюда, которое видишь — и почти ужасаешься: да как же это поглотить?

 

Подборка «ПОД НОГТИ ЗАГОНЯЮТ ВРЕМЯ...». Название-камертон, название, предопределяющее впечатление. Основные путеводные ниточки — поэзия и самоощущение поэтом, места — и ощущение этих мест, время — и знание, что оно есть. Лаконичные верлибры, ещё более лаконичные японские формы, разрознённые кусочки, которые укладываются в одну единую гармонию. Расчленять их не хочется. Извиняясь — заранее ли, а, возможно, и постфактум, — перед всеми, желающими видеть больше рецензента, чем автора, — всё-таки обращусь к цитатам. Ибо самодостаточное, сконцентрированное мало поддаётся перепевам, да и не нуждается в них.

 

 

 

Единственное, с чем бы тут поспорить — с последней фразой. Это всё не о тебе, как привыкли говорить о тебе прямолинейные псевдопатриоты и вопящие от несправделивости муравьи, это — не белые медведи и не упоминание географических широт, это — не святки и не Масленица, это — вне времён и вне героев. Антименталитетная вещь. Альтернативная. Оттого — наверняка одна из самых точных.

 

Более короткая вещь, построенная на подобной логике:

 

 

От привязки к географиям идём к географии внутренней, к координатам жизни и рельефу её ощущений:

 

 

Смешав все порядки и законы логики, скажу, обратившись к ещё одной подборке этого автора — «Под зелёной лампой классики», — что тема времени и смерти ещё не раз будет у него фигурировать, — вот так же, «нейтрально-взвешенно», без видимого страха и надрыва, воскресая (простите за каламбур) в каких-то полупарадоксальных, циничных по сути, но антициничных по звучанию, ситуациях:

 

 

Ну, и наконец — болящая нам (сознаемся)) — тема:

 

 

Кстати, о теме поэта и стихов вообще (кстати, очень аккуратно подцепленной за краешек коготком Аруны в «стихофобии» — опустить этот текст права не имею, отнести в какую-то из случайно условно сложившихся категорий — тоже, потому просто скажу о том, что — изящно-заклинательно, шёпотом-приговаривающе, думаю, мало кто пропустил) — удивительно уместно после этих стихов упомянуть публицистику того же автора. Пометка «из дневника», теоретически опровергающая факт того, что текст отнесён в правильную категорию и уместен. Но это — лишь теория. «Я — бытия сигнальный экземпляр», разумеется, не эссе в классическом понимании жанра, не статья, не манифест. Это — размышления о поэзии сетевой и бумажной, построенная на самоопыте, на самоанализе, на анализе «обычном», с вкраплениями живых примеров вместо абстрактных слоганов, с использованием художественного текста. Вещь, которая достойна того, чтобы заменить постылую уже всем, наверное, полемику на вечные богословские темы — полемику, причём, бесполезную. Вещь, уместная на таком сайте — и значительно более нужная, нежели жалобы на бытиё-наше-бытиё.

 

Ёлочные игрушки, заранее заключающие в себя наши порывы, метания, переоценки и переосмысливания перед временным рубежом. Ёлочные игрушки — веселящие и печалящие, искусственные и настоящие. На ёлке (ну почему уже — на ёлке?) их много, и выбирать фаворита — наверняка моветон, ведь для каждого покачивается своя какая-то, собственная, уместная сегодня или завтра, с дождиком того или иного оттенка. Но, вероятно, мой выбор уже сделан — выбор его величества Времени, выбор довольно антитрадиционный, выбор, который бы не одобрили поборники неписанных традиций не заканчивать цитатами изливания своих мыслей. Но я всё-таки сделаю по-другому:

 

 

 

Думаю, на этой неделе оно наблюдало за зимним деревом, под которым целовались слова...