|
Говорите правду - и вы будете оригинальны (Александр Вампилов)
Анонсы
05.09.2013 Шорт-лист недели 21–28.06.2013: Тихо, тихо, все хорошо, я тутДело поэзии — изобразить. Изобразительные достоинства «Собаки» — на высшем уровне!..
СТИХОТВОРЕНИЕ НЕДЕЛИ 21–28.06.2013:
(Номинатор: MitinVladimir)
(6: KsanaVasilenko, SukinKot, Katrin, Kinokefal, MitinVladimir, CicadasCatcher)
Медленно засыпаете,
запираетесь в памяти:
вокруг — пустота и снег,
собачий лай,
детские плач
и смех.
Собака таскает вас за ваш пуховик,
вам нечем дышать — плач переходит в крик.
Эта собака кошку терзала,
словно бы поролон завернули в мех —
на виду у всех.
Дети стоят,
как в кинозале,
звенит их смех...
Глаза разлепляются,
в комнату бьют лучи.
Руки и пальцы,
еще непонятно чьи,
лезут из-под одеяла
и привыкают к своим размерам.
«Какого дьявола?!» —
Обостряются ваши нервы —
собака лежит у кровати,
ее ноги во сне бегут,
вы спускаетесь, ее пузо гладите:
«тихо, тихо, все хорошо, я тут».
Kinokefal (стихонавигатор): О бессознательном. ЛГер спит и, естественно, видит сны. Во сне его атакуют архетипы (по Юнгу). ЛГерова собака, которая, как известно, друг человека, вдруг начинает «таскать» его за его личный пуховик. В результате чего ЛГеру нечем дышать (спазмы). Собака эта и раньше-то была не ангел — терзала кошку на глазах жестокосердных детей, а теперь вот принялась за хозяина-ЛГера. ЛГер просыпается и видит, что собака во сне все еще бежит. Может ей снится, что за ней бежит ЛГер с дубьем, или дух растерзанной кошки, или смеющиеся дети, или... Да мало ли что может сниться собаке? ЛГер успокаивает собаку и заодно себя. Это намек, определенно.
NEOTMIRA: Творчество Александра для меня в значительной степени является загадкой. Но это стихотворение мне кажется еще более загадочным, чем другие. Попробую сломать лед. Так, так. Ярко выражены две части — условно — сон и пробуждение. Сон, конечно, страшный, но если вспомнить Юнга и приплести его архетипы, то получается что собака (друг) расправляется с кошкой (врагом), а гадкие смеющиеся дети предвещают благополучие. Хммм... Ничего не прояснилось... А что у нас с явью, пробуждением? Там внешне все совсем просто: ЛГ приходит в себя и гладит собаку, успокаивая себя... себя, — не собаку? Себя, себя!!! А теперь назад в сон вернемся — что там? «Вам нечем дышать — плач переходит в крик». Значит сон вещий? Значит все правда? Значит это ругательство — выход из этой преисподней сна? Но вот еще — «тихо, тихо, все хорошо, я тут». Тут, а не там, во сне... Но этот сон может быть и прошлой жизнью! Тогда «все хорошо, я тут» еще больше объясняет. Впрочем, я уже написал сегодня — дело поэзии — изобразить (вообразить, преобразить). Изобразительные достоинства «Собаки» — на высшем уровне! И потому собака-судьба (да, да — судьба — она всегда рядом с ЛГ, и во сне, и наяву) по праву заняла место в Шорте. Поздравляем Александра с новым творческим достижением!
LunnayaZhelch: Ну, Юнга не надо было. Я ж начал-то стих с «памяти».
NEOTMIRA: Александр, зато подчеркнул на фоне Юнга все остальное! Но думаю, все равно ничего не понял у вас — в этом я реалист.
tamika25: Вы большой молодец, Виталий. Такие живые интересные рецензии, чувство ответственности — это подкупает и дорогого стоит. Спасибо многократно!
ФИНАЛИСТЫ НЕДЕЛИ 21–28.06.2013:
(Номинатор: Pro)
(4: pesnya, Rosa, Pro, Bastet)
Kinokefal (стихонавигатор): Начну несколько эпично. Как лапидарно сказала Сара: «Ты растешь. И ты молодец». Целиком и полностью присоединяюсь. Но несколько растекусь этим самым по древу — расскажу, что тут к чему и как. Итак. Триптих. В первой части имеем: многоквартирный дом с лифтом, высокий этаж, разнохарактерных, но обыкновенных соседей по площадке, среди которых живет добрая фея-ЛГиня — т. е., как вы уже, наверное, догадались, типичный малогабаритный Олимп. И, совершенно естественно, на этот Олимп попадает крылатая и ранее победоносная богиня Ника. Фея, правда, спрашивает: «Как же тебя занесло сюда, Ника? Каким, так сказать, ветром?» Но этот вопрос, скорее всего, относится к способу попадания, а не к явлению богини как таковому. И действительно, крылья у Ники повреждены, вид утомленный и неопрятный. Фея берет портняжные ножницы и начинает процесс врачевания души, тела и белья пострадавшей. Причем, не за какие-то возможные преференции и бонусы, а по-соседски, т. е. бескорыстно. Во второй части, ЛГиня, возможно, та же самая тетя фея, идет на работу. На душе кошки скребут, всё в тумане и, вообще, не очень комфортно. ЛГиня вспоминает мальчика из детства и то, как он трогательно дарил ей ромашки. «А был ли мальчик? Может, мальчика никакого и не было?» — грустно вздыхает она. Облегчения не наступает — кошки усиливают свою работу, память продолжает строить... В третьей части, ЛГиня — добрая и верная жена. Она повторяет слово «да» как универсальное заклинание, и выражает уверенность, что это однажды данное ей любимому человеку слово, буквально тучи разведет руками и все будет хорошо. Эх ты, тетя фея, надо было не мальчика с ромашками вспоминать во второй части, а слово «да» твердить. Тогда б глядишь и кошки угомонились.
NEOTMIRA: Сложнейший по замыслу, без преувеличения, виртуозно написанный триптих. Много раз перечитывал, пытаясь найти истолкование загадочному названию и, казалось бы, слабо взаимосвязанным частям произведения. Логично было бы начать с названия, ибо оно, как неожиданно (для меня) выяснилось и является «мостиком к доверию, выстроенным не на авось» и мостиком, объединяющим триптих в единое произведение. НИ(ка)КОГ(отки)ДА! Не правда ли перекликается с тончайшим психологическим, воистину эпохальным этюдом основоположника «невермористики» в поэзии Эдгара По «Ворон»?
О композиции... Автор показывает нам три психологических состояния героини: от переживания горечи поражения, разочарования, неустроенности, безысходности и попыток их преодоления, к меланхолически окрашенной ностальгии по прошлому — поиску спасительных счастливых воспоминаний, вымещающих из сознания негатив настоящего, впившийся «когтями в душу рваную». ЛГ не преодолевает фрустраций, блуждая в собственной памяти («размытых силуэтов толпы роятся в памяти хрупкой», «в моей голове опять почему-то каша»). И тогда ЛГ находит тот, выстроенный не на авось мостик — любовь. Да, старое, как мир слово, но спасавшее, и спасающее и ныне и присно и во веки веков. Автор ставит точку на оптимистической ноте «Да», и этим состоянием решимости «измерено все, что до этих пор прожить пришлось». Художественные средства... В образе Ники я усматриваю светлую ипостась ЛГ, олицетворение ее надежд и упований. Описание ее состояния — худобы и т. д. Вообще, вся первая часть триптиха с замечательной образностью рисуют экзистенциальное «здесь и сейчас» ЛГ, «адовы муки бессмертия» души. Могу только сожалеть, что не имею возможности разобрать каждую строфу — лифт — дорога жизни и последний путь, новое платье, в котором хотелось когда-нибудь пойти в театр и в котором делают вырез для крыльев, пусть помятых, но Крыльев! На мой взгляд, Тамиле, действительно удалась оригинальная этимология «никогда» и прекрасное, пронизанное неявным сюжетом, изящно структурированное произведение. Не останавливаюсь подробно на технике стихосложения, полагаю, это, в данном случае — излишне.
tamika25: Обалдеть... Все, что у меня как-то было на подсознательном уровне, все в той же каше мыслей и чувств, Виталий сумел расставить на свои места... Спасибо, от всей души!..
NEOTMIRA: Тамила, можно книгу писать по вашему триптиху! Замечательная вещь, по достоинству оцененная решеторянами!
Katrin: Виталий какой молодец! Так ответственно подошел. Читать интересно очень. Спасибо.
Pro: Какая качественная работа, Виталий! Спасибо за удовольствие.
(Номинатор: Helmi)
(3: Helmi, NEOTMIRA, LunnayaZhelch)
Kinokefal (стихонавигатор): Сей удивительный (в хорошем смысле слова) для нашего ресурса и весьма достойный труд заслуживает гораздо боле глубокого и объемного разбора, чем две-три фразы, которые я могу предложить в этом формате. Поэтому и не предлагаю. Одно могу сказать: «Читайте! Не пожалеете».
Helmi: Мне всегда была понятна Олина проза. Это произведение в соавторстве с Эссом выбило из меня некоторую вредную, начинающуюся отстраненность и хладнодушие. Разбудило, в общем. Достигло и проникло.
NEOTMIRA: Дорогие читатели! Перед нами сложно структурированное объемное произведение, сопоставимое по сюжетному размаху и драматическому накалу с новеллами самого Стефана Цвейга. Именно поэтому, я намерен, в дальнейшем по тексту рецензии, называть его просто новеллой (ну куда нам деться от терминологии и служебных слов в процессе поверки алгеброй гармонии!). Размышляя, с чего начать разбор новеллы, я сопоставлял фабулу сюжета и архитектонику произведения из пяти частей (каждая из которых в свою очередь имеет сложное построение), базирующуюся на раскрытии образа главного героя (Шалтая) через пять экзистенциальных проекций, весьма адекватно (а мы все ругаем язык за несовершенство!) представляемых в виде местоимений «Я», «Ты», «Мы», «Он», «Она».
В итоге я решил, что в нашей новелле на первом месте структура, философский подтекст — на это указывает и название цикла, и его важнейшая особенность — хорошо продуманные, играющие определенную сюжетную роль, оттеняющие динамику развития образа по ходу сюжета, вкрапления отрывков замечательных стихов широко известных поэтов и отрывков стихов, принадлежащих перу авторов произведения. Перечитывая, «проекции» в различном порядке, уловил (мне кажется!), (может быть не весь, но суть) художественный замысел авторов — замысел придать с помощью такой сложной конструкции исповедальность произведению в целом. Ведь этого невозможно достичь простым (пусть даже великолепным!) последовательным изложением эпизодов новеллы. Итак, исповедальность как основа художественного замысла, определенно входила в творческую задачу авторов и цель, которую они перед собой ставили, по моему мнению, достигнута. Это ярко проявляется уже в главе «Я», где солипсистский монолог героя (который предстает перед нами в весьма неприглядном виде) вступает в диалог с другим монологом — «Балладой о маленьком буксире» И. Бродского, читаемой мамой героя. Довольно любопытный художественный прием, рельефно отображающий несовместимость (если не прямую противоположность!) мировоззрения героя и ценностей, прививаемых ему его мамой. Что хотели сказать авторы, давая этот серьезный мировоззренческий посыл на фоне безмятежной картины детства Шалтая? Видимо, это попытка найти истоки, в конце концов, приведшие к грустному финалу. Меня заинтересовало, почему авторы в ходе повествования создают довольно привлекательный образ Шалтая, а в монологах из «Я» он совсем другой. Я даже сомневался, а Шалтай ли это? Но кто же тогда? Не намекают ли авторы образом главного героя на доходящее до вопиющего (в весьма не редком количестве случаев) фундаментальное расхождение между внешним (личиной, маской) и внутренним (Личностью) в человеке. Не объясняется ли этим столь разительное несходство главного героя в различных проекциях (главах) новеллы.
Поскольку я вижу, что авторы, вне всякого сомнения, пишут в духе модернизма, используя иррациональный (с точки зрения классики) прием «окунания» читателя в поток сознания героя, опуская связки и экспозиции, не всегда соблюдая временную последовательность событий, то приходится признать обозначенный конфликт «красной нитью» или (да здравствует С. Малларме! — кстати — еще один мой друг) даже «контрапунктом» новеллы. Глава «ТЫ» показывает нам зарождение этого конфликта в судьбе нашего взрослеющего героя. Мы видим дружбу с бродячим псом вопреки «общественному мнению» — не зря видно мама-то про буксир... Два диалога с «другом» и с «подругой»: первый предельно ясен, а второй (ох уж этот «модернизм»!) очень даже не очень (ясен). Эта «подруга» — Ташка из трех последующих глав или «девушка в зеленых джинсах», певшая про «коня» вместе с главным героем из главы «Я»? Что-то (м. б, товарищ Оккам?) подсказывает мне, что никакой «другой девушки» быть не может, а это наводит меня на печальные мысли о судьбе главного героя: — неужели в главе «Я» мы видели итог нравственной эволюции главного героя? Как он мог забыть ее имя, что оно значило для него? Сам выбор уменьшительного имени главной героини (а теперь и она с полным правом занимает место в нашем маленьком исследовании), кажется сознательно сделанный авторами, несет большую смысловую нагрузку. «Ташка» в историческом армейском обиходе — это элемент гусарской амуниции — такая расписная, почти декоративная сумочка для припасов разного рода (в армии всегда любили декорации). В ней всегда найдется самое необходимое (кроме боеприпасов), она всегда при своем владельце, ее можно силой снять только с мертвого гусара. Такой вот омоним у нас!
В главе «ТЫ» — начало скольжения героя вниз — встреча после армии с организатором уничтожения «друга-пса», момент первого предательства — наш герой забывает «друга-пса», так как забудет потом свою верную Ташку. Глава «МЫ», написанная блестяще, мастерски, читается на одном дыхании! Письма Ташки и мамы — безответные. Война сжигает, сжигает душу героя, она словно испаряется с каждым обыскиваемым трупом. Нет ответов героя на письма — может быть незачем отвечать «извороту собственного я»? И все же перед нами апофеоз жизни героя, его миссия, за выполнение которой он платит безумно дорого. Архетип «МЫ» требует от человека полной самоотдачи и ничего не гарантирует взамен. Вся глава проникнута пафосом войны, написана с чувством меры и в то же время жестоко и правдиво. Здесь, собственно, герой уходит на второй план, полностью «подчиняясь» творческой задаче изображения стихии войны, ее неуправляемой, хрипящей ярости. И ему не до ответов близким — сил хватает только «для неописуемой радости от звуков голоса капитана Комарова»...
Глава «ОН» — история любви главных героев, написанная столь же целомудренно и трепетно, сколь страстно и динамично написана глава «МЫ». Новый фокус, новая проекция, здесь мы по-настоящему знакомимся с главной героиней. Но это и история неудовлетворенности главного героя, может быть — ожог войны. Мне показалось, что в стихах мелькает, встречавшаяся ранее тема наркотиков, но не очень понятно, какую роль они играют в душевном надломе главного героя (или, быть может, попытках его, нет не преодолеть... заглушить, наверное...). И, кажется, героиня не понимает что с «НИМ» и просто надеется и ждет, ждет и надеется... Как нам иначе объяснить финал? Ташка и помыслить не могла измены... Еще раз перечитал главу «ОНА» и подумал, кто же придумал это рецензирование! Разве можно рецензировать чувства, душу. А чтение этой главы вызывает, несмотря на разыгравшуюся драму, светлые и прекрасные чувства! Здесь просто на месте все, так же как в жизни, даже, если эта жизнь не радует, приносит боль и разочарования... Глава воспринимается как нечто очень, цельное, не поддающееся анализу, опровергающая все рациональное восприятие действительности. Может быть потому, что герой «поступает как все», становится не таким, каким его знала героиня и это вызывает отторжение? И все же литература (и особенно — поэзия!) по моему, далеко не оригинальному, мнению не должна пытаться объяснить мотивы действия героев, и, тем более, исход сюжета, — ее задача изобразить, оставив простор фантазии читателя множить контрапункты, создавать миры... Дорогие читатели! Планировал первоначально провести технический анализ прозаической части текста, но теперь ясно вижу, что, наверное, это не обязательно. Те шероховатости и мелкие опечатки, которые в тексте все же есть, авторы поправят сами! У меня складывается впечатление, что, если я задумаю повторить анализ, например, месяц спустя, он будет совсем другим, ибо амбивалентность тут очень разрезвилась, потому как модернизм и поток сознания... Искренне поздравляю авторов с исключительным творческим достижением!
Essence: Спасибо за обзор. Искреннее спасибо. Дякую еще раз, как соавтор местоимений. Всем голосовавшим и просто прочитавшим — дякую теж. Вот вы и побывали в мире Шалтая и Ташки...
ОСТАЛОСЬ В ИСТОРИИ:
(Номинатор: LunnayaZhelch)
Helmi & Kinokefal (стихонавигатор): Яркая детально-поэтическая картина детства. Очень подробно, с диалектными словами и теплой памятью о любимой бабушке. Машина времени, в которой плачет от счастья взрослый, а я серьезно озадачилась вопросом — эмоция «слезы от счастья» присуща ли детям?.. (H) Ах, эти милые мелочи, эти крючочки и петельки, любовно расставленные для читателя фокальным персонажем!.. (K)
NEOTMIRA: В стихотворении дебютантки Шорта Софии мы видим ностальгическую зарисовку из всем нам хорошо знакомого детства. Могут разниться некоторые детали — например, «винограднолозовые навесы» не столь широко распространены и часто заменялись «хмелелозовыми навесами», а то и отсутствовали вовсе. Но утренние оладьи... Ммм! Это было, было! А еще малина, тыква, заросли пустоцвета... Пастораль... Но буду суров к технике. В стихотворении много нарушений ритма, собственно, они имеются почти в каждой строфе. Не думаю, что стоит останавливаться на них подробно. Ну а фраза «Завтра выйду на ниву — кормить воробышков» вполне простительна чрезвычайно юной лирической героине, намеревающейся осенью в садике «глотать с толстой пенкою молоко». Несмотря на небольшой опыт на нашем сайте, София уже опубликовала ряд, с моей точки зрения, куда более сильных, интересных, безусловно, талантливых произведений, и все мы надеемся, что сможем оценить их достойно. Главное дерзать и не опускать руки! Поздравляем Софию с дебютом! Быть номинированным в Шорт — большая честь!
СТАТИСТИКА НЕДЕЛИ: 21–28.06.2013:
Номинировано: 4
Прошло в Шорт-лист: 3
Шорт-мэн: LunnayaZhelch
Чудо-лоцман: MitinVladimir
Голосивших: 13
Воздержантов: 1 (afinskaja)
Стихонавигатор: Kinokefal, Helmi
Чадский: NEOTMIRA
ВПЕЧАТЛИЛО:
Тамила, можно книгу писать по вашему триптиху! (NEOTMIRA о стихотворении tamika25. «Моя этимология «никогда»)
Чувство ответственности — это подкупает и дорогого стоит (tamika25)
Автор: tamika25 & MitinVladimir
Читайте в этом же разделе: 28.08.2013 Шорт-лист недели 14–21.06.2013: Она пакует чемодан 27.08.2013 Веточку смородины ей в пасть. Итоги турнира № 42 25.08.2013 Шорт-лист недели 07–14.06.2013: Прости за эти бешеные скерцо 08.08.2013 Тиха украинская ночь. Итоги турнира № 41 07.08.2013 Весна назвала новые имена. Шорт-лист Весны 2013
К списку
Комментарии Оставить комментарий
Чтобы написать сообщение, пожалуйста, пройдите Авторизацию или Регистрацию.
|
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Кобаяси Исса
Авторизация
Камертон
Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но неважно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить, уже не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях;
я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих;
поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне,
в городке, занесенном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне -
как не сказано ниже по крайней мере -
я взбиваю подушку мычащим "ты"
за морями, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты,
как безумное зеркало повторяя.
1975 - 1976
* * *
Север крошит металл, но щадит стекло.
Учит гортань проговаривать "впусти".
Холод меня воспитал и вложил перо
в пальцы, чтоб их согреть в горсти.
Замерзая, я вижу, как за моря
солнце садится и никого кругом.
То ли по льду каблук скользит, то ли сама земля
закругляется под каблуком.
И в гортани моей, где положен смех
или речь, или горячий чай,
все отчетливей раздается снег
и чернеет, что твой Седов, "прощай".
1975 - 1976
* * *
Узнаю этот ветер, налетающий на траву,
под него ложащуюся, точно под татарву.
Узнаю этот лист, в придорожную грязь
падающий, как обагренный князь.
Растекаясь широкой стрелой по косой скуле
деревянного дома в чужой земле,
что гуся по полету, осень в стекле внизу
узнает по лицу слезу.
И, глаза закатывая к потолку,
я не слово о номер забыл говорю полку,
но кайсацкое имя язык во рту
шевелит в ночи, как ярлык в Орду.
1975
* * *
Это - ряд наблюдений. В углу - тепло.
Взгляд оставляет на вещи след.
Вода представляет собой стекло.
Человек страшней, чем его скелет.
Зимний вечер с вином в нигде.
Веранда под натиском ивняка.
Тело покоится на локте,
как морена вне ледника.
Через тыщу лет из-за штор моллюск
извлекут с проступившем сквозь бахрому
оттиском "доброй ночи" уст,
не имевших сказать кому.
1975 - 1976
* * *
Потому что каблук оставляет следы - зима.
В деревянных вещах замерзая в поле,
по прохожим себя узнают дома.
Что сказать ввечеру о грядущем, коли
воспоминанья в ночной тиши
о тепле твоих - пропуск - когда уснула,
тело отбрасывает от души
на стену, точно тень от стула
на стену ввечеру свеча,
и под скатертью стянутым к лесу небом
над силосной башней, натертый крылом грача
не отбелишь воздух колючим снегом.
1975 - 1976
* * *
Деревянный лаокоон, сбросив на время гору с
плеч, подставляет их под огромную тучу. С мыса
налетают порывы резкого ветра. Голос
старается удержать слова, взвизгнув, в пределах смысла.
Низвергается дождь: перекрученные канаты
хлещут спины холмов, точно лопатки в бане.
Средизимнее море шевелится за огрызками колоннады,
как соленый язык за выбитыми зубами.
Одичавшее сердце все еще бьется за два.
Каждый охотник знает, где сидят фазаны, - в лужице под лежачим.
За сегодняшним днем стоит неподвижно завтра,
как сказуемое за подлежащим.
1975 - 1976
* * *
Я родился и вырос в балтийских болотах, подле
серых цинковых волн, всегда набегавших по две,
и отсюда - все рифмы, отсюда тот блеклый голос,
вьющийся между ними, как мокрый волос,
если вьется вообще. Облокотясь на локоть,
раковина ушная в них различит не рокот,
но хлопки полотна, ставень, ладоней, чайник,
кипящий на керосинке, максимум - крики чаек.
В этих плоских краях то и хранит от фальши
сердце, что скрыться негде и видно дальше.
Это только для звука пространство всегда помеха:
глаз не посетует на недостаток эха.
1975
* * *
Что касается звезд, то они всегда.
То есть, если одна, то за ней другая.
Только так оттуда и можно смотреть сюда:
вечером, после восьми, мигая.
Небо выглядит лучше без них. Хотя
освоение космоса лучше, если
с ними. Но именно не сходя
с места, на голой веранде, в кресле.
Как сказал, половину лица в тени
пряча, пилот одного снаряда,
жизни, видимо, нету нигде, и ни
на одной из них не задержишь взгляда.
1975
* * *
В городке, из которого смерть расползалась по школьной карте,
мостовая блестит, как чешуя на карпе,
на столетнем каштане оплывают тугие свечи,
и чугунный лес скучает по пылкой речи.
Сквозь оконную марлю, выцветшую от стирки,
проступают ранки гвоздики и стрелки кирхи;
вдалеке дребезжит трамвай, как во время оно,
но никто не сходит больше у стадиона.
Настоящий конец войны - это на тонкой спинке
венского стула платье одной блондинки,
да крылатый полет серебристой жужжащей пули,
уносящей жизни на Юг в июле.
1975, Мюнхен
* * *
Около океана, при свете свечи; вокруг
поле, заросшее клевером, щавелем и люцерной.
Ввечеру у тела, точно у Шивы, рук,
дотянуться желающих до бесценной.
Упадая в траву, сова настигает мышь,
беспричинно поскрипывают стропила.
В деревянном городе крепче спишь,
потому что снится уже только то, что было.
Пахнет свежей рыбой, к стене прилип
профиль стула, тонкая марля вяло
шевелится в окне; и луна поправляет лучом прилив,
как сползающее одеяло.
1975
* * *
Ты забыла деревню, затерянную в болотах
залесенной губернии, где чучел на огородах
отродясь не держат - не те там злаки,
и доро'гой тоже все гати да буераки.
Баба Настя, поди, померла, и Пестерев жив едва ли,
а как жив, то пьяный сидит в подвале,
либо ладит из спинки нашей кровати что-то,
говорят, калитку, не то ворота.
А зимой там колют дрова и сидят на репе,
и звезда моргает от дыма в морозном небе.
И не в ситцах в окне невеста, а праздник пыли
да пустое место, где мы любили.
1975
* * *
Тихотворение мое, мое немое,
однако, тяглое - на страх поводьям,
куда пожалуемся на ярмо и
кому поведаем, как жизнь проводим?
Как поздно заполночь ища глазунию
луны за шторою зажженной спичкою,
вручную стряхиваешь пыль безумия
с осколков желтого оскала в писчую.
Как эту борзопись, что гуще патоки,
там не размазывай, но с кем в колене и
в локте хотя бы преломить, опять-таки,
ломоть отрезанный, тихотворение?
1975 - 1976
* * *
Темно-синее утро в заиндевевшей раме
напоминает улицу с горящими фонарями,
ледяную дорожку, перекрестки, сугробы,
толчею в раздевалке в восточном конце Европы.
Там звучит "ганнибал" из худого мешка на стуле,
сильно пахнут подмышками брусья на физкультуре;
что до черной доски, от которой мороз по коже,
так и осталась черной. И сзади тоже.
Дребезжащий звонок серебристый иней
преобразил в кристалл. Насчет параллельных линий
все оказалось правдой и в кость оделось;
неохота вставать. Никогда не хотелось.
1975 - 1976
* * *
С точки зрения воздуха, край земли
всюду. Что, скашивая облака,
совпадает - чем бы не замели
следы - с ощущением каблука.
Да и глаз, который глядит окрест,
скашивает, что твой серп, поля;
сумма мелких слагаемых при перемене мест
неузнаваемее нуля.
И улыбка скользнет, точно тень грача
по щербатой изгороди, пышный куст
шиповника сдерживая, но крича
жимолостью, не разжимая уст.
1975 - 1976
* * *
Заморозки на почве и облысенье леса,
небо серого цвета кровельного железа.
Выходя во двор нечетного октября,
ежась, число округляешь до "ох ты бля".
Ты не птица, чтоб улететь отсюда,
потому что как в поисках милой всю-то
ты проехал вселенную, дальше вроде
нет страницы податься в живой природе.
Зазимуем же тут, с черной обложкой рядом,
проницаемой стужей снаружи, отсюда - взглядом,
за бугром в чистом поле на штабель слов
пером кириллицы наколов.
1975 - 1976
* * *
Всегда остается возможность выйти из дому на
улицу, чья коричневая длина
успокоит твой взгляд подъездами, худобою
голых деревьев, бликами луж, ходьбою.
На пустой голове бриз шевелит ботву,
и улица вдалеке сужается в букву "У",
как лицо к подбородку, и лающая собака
вылетает из подоворотни, как скомканная бумага.
Улица. Некоторые дома
лучше других: больше вещей в витринах;
и хотя бы уж тем, что если сойдешь с ума,
то, во всяком случае, не внутри них.
1975 - 1976
* * *
Итак, пригревает. В памяти, как на меже,
прежде доброго злака маячит плевел.
Можно сказать, что на Юге в полях уже
высевают сорго - если бы знать, где Север.
Земля под лапкой грача действительно горяча;
пахнет тесом, свежей смолой. И крепко
зажмурившись от слепящего солнечного луча,
видишь внезапно мучнистую щеку клерка,
беготню в коридоре, эмалированный таз,
человека в жеваной шляпе, сводящего хмуро брови,
и другого, со вспышкой, чтоб озарить не нас,
но обмякшее тело и лужу крови.
1975 - 1976
* * *
Если что-нибудь петь, то перемену ветра,
западного на восточный, когда замерзшая ветка
перемещается влево, поскрипывая от неохоты,
и твой кашель летит над равниной к лесам Дакоты.
В полдень можно вскинуть ружьё и выстрелить в то, что в поле
кажется зайцем, предоставляя пуле
увеличить разрыв между сбившемся напрочь с темпа
пишущим эти строки пером и тем, что
оставляет следы. Иногда голова с рукою
сливаются, не становясь строкою,
но под собственный голос, перекатывающийся картаво,
подставляя ухо, как часть кентавра.
1975 - 1976
* * *
...и при слове "грядущее" из русского языка
выбегают черные мыши и всей оравой
отгрызают от лакомого куска
памяти, что твой сыр дырявой.
После стольких лет уже безразлично, что
или кто стоит у окна за шторой,
и в мозгу раздается не неземное "до",
но ее шуршание. Жизнь, которой,
как дареной вещи, не смотрят в пасть,
обнажает зубы при каждой встрече.
От всего человека вам остается часть
речи. Часть речи вообще. Часть речи.
1975
* * *
Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла всё это —
города, человеков, но для начала зелень.
Стану спать не раздевшись или читать с любого
места чужую книгу, покамест остатки года,
как собака, сбежавшая от слепого,
переходят в положенном месте асфальт.
Свобода —
это когда забываешь отчество у тирана,
а слюна во рту слаще халвы Шираза,
и, хотя твой мозг перекручен, как рог барана,
ничего не каплет из голубого глаза.
1975-1976
|
|