Представьте себе, какая была бы тишина, если бы люди говорили только то, что знают
(Карел Чапек)
Анонсы
02.05.2012Шорт-лист недели 13–20.04.2012: Мечта пэтэушницы
Объективно надежд на облегчение у ЛГ нет...
СТИХОТВОРЕНИЕ НЕДЕЛИ 13–20.04.2012:
(Номинатор: KsanaVasilenko)
(8: Rosa, pesnya, tamika25, KsanaVasilenko, Kinokefal, Bastet, marko, Serjan)
Мир от-мирает, когда у-мирают друзья.
Первый —
возникает дыра.
Второй третьего ведет за собой —
это уже не сбой,
это тенденция.
От дыры уже свищет так, что держись,
чтобы тебя не сдуло
со стула.
Ткань жизни в прорехах, для которых не существует заплат.
Ты еще жив, но уже не так рад.
Фильмами вымирают актеры,
ты уже без Ульянова, без Лаврова,
Абдулова и Янковского.
Объемные тени прошлого перевешивают плоское
настоящее, когда четвертый
потерял контакт со своей аортой.
Потом привыкаешь слышать: жена Додика, Миша,
Слава, муж Верочки...
Ходишь по отпеваниям как на работу, ставишь свечки.
К диагнозам привыкаешь: рак, инфаркт, инсульт —
до вмятин затерты самые популярные кнопки пульта
выключения жизней. От многократного повторения смертельных слов
уходит страх, остается вялая примиренность с ходом событий.
Твое личное мироздание лишается перекрытий.
Там уже больше любимых, чем здесь.
Пресным становится хлеб насущный днесь.
Ритмы чужие, одежды, сленг,
известный с детства язык тает как снег
под солнцем новых понятий —
даже за ним не угнаться. Понимаешь — хватит,
но пуповина никак не рвется.
Что остается:
растягивать силы на день, сон на ночь,
больше таблеток есть из баночек,
чем еды из тарелки,
реже смотреть на стрелки,
чаще на тень от листвы, наконец различая
лучшее, что несет дорога земная.
В новостях повторяют чужое слово «полиция»,
антресоли забиты ситцами,
которые никому не нужны
(как и сукно шинельное),
но, главное, лица кругом — катастрофически молодые,
молодостью одной чужие,
и твой ровесник теперь — только век,
а с людьми ничего общего.
Каждый вечер ты ждешь, когда принесут чек,
и в обнимку друзья доведут до престола Отчего.
KsanaVasilenko: В каждой строчке мое мироощущение на сегодня и чувство невозвратности всего того, чем питала меня жизнь раньше. Детали, признаки ушедшего и другого, сменившего ушедший, века, очень верно переданы... Иногда я ловлю себя на мысли, что вот, уже и делать ЗДЕСЬ нечего больше, что пора, пора туда — к своим... Мир от-мирает, когда у-мирают друзья (с). Простите за мрачный тон «сопроводительного письма» — стихотворение задало этот тон... С уважением к автору, Ксана.
tamar-xiii: В «Зиме патриарха» огромное количество примет конца жизни, и все они проникнуты чувством безнадежной утраты. Они действительно узнаваемы и материальны, а старости я боюсь не меньше, чем другие, и поэтому не берусь судить, чем именно они цепляют: самим своим существованием или мастерством, которое Sea-of-Rains вложила в стих. Допустим, начну я размышлять над первыми попавшимися строчками: «антресоли забиты ситцами, / которые никому не нужны» — сразу станет физически душно: и от того, что антресоли — это тесное замкнутое пространство; и от того, что чей-то труд, вложенный в эти ситцы, чья-то радость от всего, что можно из них нашить, оказались бессмысленны; и от того, что ненужные вещи, скорее всего, переживут обладателя. Так что остается поставить в заслугу автору, во-первых, безошибочный выбор каждого из символов старения, а во-вторых, то мужество, с которым она разделила и донесла до нас переживания своего ЛГ. (Единственное, что почему-то бросилось в глаза: в предпоследней строчке чек вроде должны печатать, а приносить — счет. Но может быть, я «молодостью чужая» герою стихотворения и не знаю каких-то реалий прошлого?)
ЛГ симпатичен своей силой духа, а ее признаком мне показались попытки усмехаться вопреки положению вещей. Насмешливую интонацию задает стих-раешник (фактически рифмованная проза) — разболтанный, скачущий стих фельетонов, сказок, балаганных зазывал и народной комедии. Игра слов «мир от-мирает» мрачна, но, как ни странно, отвлекает от сути этих слов. «Это тенденция» — да уж, открытие, а то без вас не знали! — так и возразила бы я, когда бы имела право. «Потерял контакт со своей аортой» и «есть таблетки» (а не пить) — это более конкретно, чем конец мира, и более страшно для ЛГ, но его ирония не отступает и тут.
Но объективно надежд на облегчение у ЛГ нет. Конечно же, я не имею в виду продление молодости. Но не у всех стариков жизнь страшна в одинаковой степени, это зависит и от характера, и от обстоятельств. Первая строчка задает тему: «у-мирают друзья». Но далее упоминается ряд имен, принадлежащих не друзьям, а артистам. Создается впечатление, что ЛГ и в молодости был одинок, отгорожен от мира экраном, не имел своего круга общения и довольствовался суррогатом общения — просмотром ТВ. Проще говоря, стареть особенно обидно тому, кто в молодости не пожил. Это ложное впечатление, потом последуют и имена друзей. «Пульт выключения жизней» — это всего лишь символ отстранения от болезненных переживаний по поводу ухода из жизни каждого друга. Но из-за того, что «телевизионный» мотив был впервые проведен неожиданно, стало ясно: «вялая примиренность», овладевшая человеком, может заключать в себе не меньше страданий, чем острое горе.
Название контрастирует с другим известным заголовком — «Осень патриарха». Оно делает ключевыми строчки не о потере, а о продлении жизни: «Понимаешь — хватит, / но пуповина никак не рвется. / Что остается: / растягивать силы на день, сон на ночь...». В этот момент закрадывается надежда: если герою дано испытание долголетием, значит, он способен это выдержать? И уже мерещится что-то успокоительное: «реже смотреть на стрелки, / чаще на тень от листвы, наконец различая / лучшее, что несет дорога земная». Особенно приятно, что тень от листвы перекликается с фразой «Объемные тени прошлого перевешивают плоское / настоящее», но совсем не так зловеща. Кажется, этот благостный природный символ несет какой-то намек на разрешение проблем или на просветление хотя бы на уровне эмоций. Однако читатель рано радуется. Лучше автор пожертвует завершенностью композиции, но покажет, что, даже «различив лучшее», мысль ЛГ продолжает бегать по замкнутому кругу. Вновь жалобы на порчу языка, как будто эта тема не исчерпана выше; и целый каталог новых, разнообразных и пугающих деталей.
Вот что, наверное, страшнее всего: «но, главное, лица кругом — катастрофически молодые, / молодостью одной чужие». Почему-то верю, что так не скажет старик, если у него есть дети и внуки, которые его не забывают; ученому, бывает, везет хоть на любимых учеников... Тогда и чужие молодые люди прежде всего напоминают молодежь из ближнего круга. Если же с кем-то не так, то мне страшно и нечего сказать. Потому что компания друзей, обнимающихся за гробом в финале, набросана слишком эскизно и карикатурно, чтобы служить утешением.
natasha: В «Зиме патриарха» глубинный слой (самый важный) едва «слышен», задавлен верхним — картонным, заземленным, даже банальным, порой, декадансом. Имхо. Да, и название как-то не соответствует, почему «патриарха»? А в целом интересный стих, с поэтическими находками.
SukinKot: Наташа, может аллюзия к Маркесу и Мандельштаму:
Когда подумаешь, чем связан с миром,
То сам себе не веришь: ерунда!
Полночный ключик от чужой квартиры,
Да гривенник серебряный в кармане,
Да целлулоид фильмы воровской...
(Мандельштам. Еще далёко мне до патриарха)
Кстати, разве декаданс банален? Вычурный, упаднический, но разве банальный?
natasha: ...Серёж, я не говорю, что декаданс вообще банален, я имела в виду конкретные частности стиха, типа, «Ты еще жив, но уже не так рад», «молодостью одной чужие», «с людьми ничего общего». Что касается аллюзий, то тема настолько традиционна, что их(аллюзий) тут можно «накопать» немеряно. А мне как-то более по душе «Но старость, это Рим...», то есть, нерв, волнение, трагедия старости — если, можно так сказать, «жизненное буйство» старости, может, пафос даже. А Маркес-то уж и вовсе, вроде, ни причем. В «Патриархе» все-таки главный смысл — это основание и множественность потомства, глубокий, долгий след в истории. Спасиб за отсылку к чудесному стиху Осипа, но тоже совсем, совсем, как раз, о другом по сути. Имхо.
ФИНАЛИСТЫ НЕДЕЛИ 13–20.04.2012:
(Номинатор: CicadasCatcher)
(3: CicadasCatcher, Max, SukinKot)
tamar-xiii: В стихотворении «Детское», на мой взгляд, проявился талант не столько лирика, сколько драматурга. Через взаимное расположение персонажей на «сцене» и связи, обозначившиеся между ними, автор сказал больше, чем словами. На все сто возмущенных вопросов бросает неожиданный отсвет воспонимание: ребенок на стуле читает стишок не для того, чтобы быть ближе к Богу, а для того, чтобы люди посмотрели на него и похвалили. Они, конечно «мелкие и не те» — персонажу есть над кем возвыситься. Но, кроме них, никто не дает ответы на «почему?»
Открытый финал тоже узнаваем, многозначителен, сценичен и отменно хорош. Когда ребенку говорят, что его требования услышаны и нужно замолчать, это может означать две взаимоисключающие вещи: либо услышали, поняли и готовы выполнить, либо услышали, выполнять не будут ни в коем случае, а за назойливость могут и наказать. Какое прочтение верно в данном случае — остается гадать.
Зачем, однако, ArunaLeof иронизирует над своим персонажем; делает его не только малорослым, но и мелким, заслуживающим наказания; возводит между ним и небесами, кроме материальных потолка и крыш, еще и психологические преграды? Как правило, ирония нужна, чтобы подчеркнуть дистанцию. Чтобы мы не забыли — автор и персонаж люди разные, текст обрамлен характерными приметами разговора взрослого с ребенком: это обращение «мой маленький» в начале и уже прокомментированная концовка. Но подчеркивать приходится только то, что в противном случае было бы неочевидно.
Вопросы, из которых по большей части состоит текст, не могут исходить от пятилетнего ребенка.
«Почему с взрослеющими людьми / так непросто?» — так может говорить, во-первых, взрослая женщина, которая в начале понукает ребенка забраться на стул. Скорее всего, ей непросто его воспитывать. Во-вторых, о себе в третьем лице мог бы с юмором высказаться и сам взрослеющий. Он считает себя типичным представителем такой разновидности — «взрослеющие люди». Ему непросто с самим собой. Но мне кажется, у пятилетнего ребенка еще недостаточно развито абстрактное мышление для такой рефлексии.
«Почему, когда тебе только пять, / мир невинен?» Думаю, еще очень долгое время после того, как ребенку минует и шестой, и десятый год, он будет принимать невинность мира за норму. Он поставит вопрос иначе: «Почему здесь и сейчас что-то идет не так, как надо?» А в прозвучавшем вопросе горечь разочарования и усмешка над собственной былой наивностью. Думаю, тут снова одно из двух: либо ЛГ перебивает своего юного собеседника на стульчике, либо собеседник — ее alter ego.
В последних трех вопросах перед нами в ускоренном темпе проносится галерея человеческих возрастов. «Почему нельзя перестать дышать / или плакать?» — здесь, помимо иносказательного смысла (жизнь есть страдание), есть буквальный, правдоподобный и опять-таки драматичный: ребенок задерживает дыхание, чтобы не реветь, потому что за это ругают или стыдят, но он еще плохо умеет себя контролировать. «Почему любовь может стать как боль / ненавистна?» — это молодость, первые разочарования в любви. «Почему болезнь унесла с собой / самых близких?» — это либо взрослый хоронит родителей, либо старик — жену и друзей.
Вряд ли неполное перевоплощение в персонажа можно поставить автору в вину. Я думаю, что у этого поэта тоже есть свой читатель, с которым ArunaLeof идеально попадает в резонанс. (В данном случае этот читатель — не я, но я тоже чувствую жизненность и жизнеспособность ее стихов.) Попробую обрисовать его «фоторобот»:
Рефлексия, попытки понять, что такое вселенная, Бог, собственное «я». Эти отвлеченные понятия часто именуются прямо, т. е. не потеряли прелесть новизны.
Ироничность, иногда — от потери веры в себя. Допустима ирония над alter ego.
Недостаточная способность выделить личность из массы. Нормально, что 2-лицо диалога между разными людьми плавно перетекает в обобщенно-личные истины обо мне, тебе, всех и каждом.
Эстетическая снисходительность. Автору нет нужды последовательно перевоплощаться в ребенка — достаточно наметить и тут же разрушить условный образ. Извинения за «почти рифмованный» стих будут приняты. (Кстати, тут, по-моему, с рифмой все хорошо.) Легко заполнить недостающие слоги союзом «и» (не думаю, что тут стилизуется Библия). Допускается скопление согласных («можеТ СТать»), грамматическая шероховатость («кончался под потолком или крышей...»). Главное даже не в том, что все это прощается, а в том, что это приветствуется, потому что делает автора проще ближе и человечнее. Если читатель сам начнет писать, то, возможно, стихи будут остроумными, философичными, живописными, но не лишенными тех же недочетов.
Как, наверное, все уже догадались, я предполагаю, что целевая аудитория данного стихотворения — подростки. И этим я нисколько не пытаюсь принизить его значимость. Напротив! Это очень гуманное, прочувствованное, тактичное стихотворение, совершенно свободное от дидактизма и ложного пафоса. Оно должно быть востребовано, и я искренне желаю, чтобы оно было услышано адресатом.
(Номинаторы: Karlik-Nos, petrovich)
(2: petrovich, Karlik-Nos)
tamar-xiii: Мысль о том, что придется связно изложить свои мысли по поводу любого стихотворения sumire, внушает легкий страх. Мое восприятие ее индивидуального стиля прошло несколько стадий: непонимание, отторжение, проблески понимания, восхищение мастерством, попытка оценить посыл автора. Попробую на примерах из этого стихотворения показать, чем мог быть вызван тот или иной отклик. Буду говорить не столько именно об этом стихотворении, сколько о своеобразии стиля в целом: я пока еще не могу строить предположений, в каком направлении он развивается и чем именно это стихотворение лучше или хуже других, принадлежащих тому же автору.
Познакомившись с творчеством sumire впервые, я была оглушена изобилием метафор, в которых не сразу видна основа для сопоставления. Когда начнутся проблески понимания, я, конечно, многое уловлю:
«парус пара» — вообще не метафора, а метонимия (не сходство, а смежность) — парус надувается паром, а может, тут главное — звукопись (-пар-);
птицы солнца и рыбы луны не подобны этим небесным телам и не обитают на них, тут должна включиться не наша обыденная логика, а мифологическое мышление, нужно построить бинарную оппозицию, причем не из отдельных понятий, а из целых пучков понятий: Ян + солнце + огонь + небо (где, вероятно летают птицы) + многое другое / Инь + луна + земля + вода (замещенная здесь рыбами) + очень многое другое. Разумеется, чтобы выйти на этот след, нужно было хоть что-то слышать о китайской философии, а не только о вазах;
«венчики охот» — тоже не метафора, а под видом метафоры — противопоставление целых ситуаций: смерть человека обставлена благопристойно, о нем скорбят, его отпевают, на голову кладут венчик со священными изображениями; тогда как смерть зверя на охоте страшна, охотник не знает жалости;
и т. д. и т. п.
Но поначалу поток образов кажется продуктом автоматического письма, эпатажной бессмыслицей начала ХХ века. Тем более что, кроме основы каждого сопоставления, все еще непонятно, по какой логике один образ сменяется другим. Несколько стихотворений sumire, длиннее «Вазы» были по этой причине мною брошены на середине.
Кстати, хотя теперь я твердо знаю, что смысл у sumire всегда можно найти и нужно искать, но по-прежнему считаю ее произведения эпатажными в хорошем смысле — не ради эпатажа, а ради того, чтобы использовать по максимуму все, в том числе «запрещенные» средства донести до нас настроение. sumire заставляет читателя трудиться, постоянно менять направление мысли, и не сомневается, что поэт имеет на это право. Ее тексты защищают также право на поэтическую вольность, проще говоря, на ошибку. Например, «петЕлька» — это просторечно, норма — «пЕтелька». Догадываюсь, что многие читатели еле сдерживают упрек: прежде чем изобретать неологизмы, выучил бы автор язык! Но в характере ЛГ вполне сочетаются жажда изысканности, порой болезненная (неологизмы) и детская беспомощность (которая у меня ассоциируется в том числе с ошибками в речи).
Если же кто-то сомневается, что ошибка может быть именно использована, стать инструментом в руках мастера, вот еще один пример. Я не понимаю, как кот может лизать ветер (хотя несколько раз в жизни видела, как кот вылизывал котенка, другого взрослого кота и даже ковер). Скорее уж сильный ветер «слижет» с лица земли все живое и неживое на своем пути. Зато я помню, что начинающих поэтов предостерегают от двусмысленности типа «мать любит дочь»: должно быть ясно кто кого любит. Ну а у sumire неяснось возведена в принцип, порождающий очередную метафору-неметафору.
Понимание и приятие того, что sumire говорит на своем собственном языке, конечно, начиналось у меня не с таких частностей, как приведенные выше примеры. Прежде всего, в особенно удачных метафорах-неметафорах вдруг открывалась такая смысловая основа, которая вполне тянула на философское обобщение, во всяком случае, показывала глубокое размышление над человеческими отношениями. Здесь, наверное, тоже есть такая фраза, она припасена в награду тому, кто дочитал почти до конца: «...кровь остывает, как стеклянный чайник — в руках-ожогах сонных поваров». Страдает умирающий, у которого остывает кровь, но жалко и тех, кому он невольно нанес ожоги, пока жил. Нельзя никого назвать мучителем — все жертвы.
Фраза побуждает вернуться к более ранним фрагментам и вспомнить, что жить, горя, дымя, и тлея, лирическому «я» было не менее больно и жутко, чем умирать, а значит, страдания неизбежны. А при повторном чтении глаз отметит как «тоже довольно удачные и глубокомысленные» другие фразы — вариации на тот же мотив: некто причиняет страдания другим, но не может быть однозначно назван мучителем:
Уже упомянутые «венчики охот», охота, подмененная христианскими похоронами (пусть ЛГ и ваза, но читатель, разделивший ее чувства, все-таки такой же человек, как охотники).
«Топоришки дождесеков / лекарственно-убийственно поют...». При смертельной жажде ЛГ вода была бы спасительным лекарством, но дождя нет, что, видимо, и убивает ее. Но можно прочесть и иначе: сильный дождь «сечет», а кто сечет, у того и топор, а поэт что-то заигрался с жизнью и смертью. И еще по-другому, более смутно и упрощенно, ближе к массовым страхам: убивает именно лекарство, уже потому, что лекарю дана власть над жизнью.
Сразу весь спектр оттенков любви, которая лишена жалости и превращается в использование любимой — ради выгоды или удовлетворения амбиций: «...как меня любили! / душили как, / доили как... / Лепил...».
Уточню, что в этом же ряду по смыслу должен был стоять бульдозер. Он «щебечет реквий» — отпевает дом, который сам же и сносит. (Не знаю, сколько иронии вложено в слово «щебечет», вполне может быть, что это ирония над крокодильими слезами.)
Все же он способен заботиться о ком-то — хотя бы о том, кого лижет, как кошка котенка.) Но в плане стиля некоторые строчки о нем все-таки не производят сильного впечатления, кажутся невнятными. Чей коготь кусает этот «кот» — другого кота в драке или собственный (как ребенок грызет ногти)? «Топливо пустое» — плохое или кончилось?
Хаос сопоставлений выстраивается в последовательность. Задуматься, есть ли здесь хоть какой-то порядок, побуждают повторы — и дословные, за которые я бы не стала упрекать именно этого автора, и синтаксический параллелизм (Я — то, я — се...). Интересно (заметим попутно), что во всем тексте слова «Я — плоть от плоти древа», «Я — ваза», «Я — фаза задыхания» и т. п. были иносказанием: чтобы понять мое состояние, можно сравнить меня с деревом, вазой... А в финале метафоры ожили (ценой смерти ЛГ): «И вот я — ветер» — это уже не сравнение, а перевоплощение. Мне симпатичен автор, который ведет за собой читателя к новым горизонтам и при этом сам увлекается, верит или хотя бы хочет верить своей игре в слова.
Кому хватит сил всмотреться, тот увидит в «Вазе» как минимум еще две мотивные линии. (И наверняка восхитится умением все это переплести воедино.)
Одна строится почти исключительно на перебоях интонации — неожиданных выплесках негатива. Так уж получается, что для понимания языка sumire нужно с большим вниманием и доверием внимать всем этим утонченным неметафорам и взаимоперетеканиям в описании вазы — то ли деревянной, то ли хрустальной, то ли глиняной, а скорее всего, эфемерной. При таком настрое любая грубость ошарашивает читателя вдвойне, чем и пользуется автор. Кажется, что существовать, цепляться за отбираемую жизнь — и то стыдно (в тексте резче: «дышать — паскудно»). Тем паче должно быть стыдно тем мелким и злобным созданиям, которые вооружаются «топоришками», и тем, кто «доили» любимых. Но сильное омерзение доходит до степени восторга (см. градацию «мухи — вороны! — орлы!»). И оценки получаются перевернутыми по сравнению с моралью, привычной большинству. Больше всего претензий в стихотворении предъявляется плоти, которая все еще связывает ни в чем не повинную ЛГ с жизнью («задрипанный трофей / какого-то невиданного зуда»). О подобном зуде у беса, который и страдает, и несет разрушение — довершает осквернение церкви, — сказано не без сарказма, но, в общем, мягче и литературнее: «занавески щекочут беса». Ну и а орудие убийства совсем уж ласкательно названо петелькой и зарифмовано с «колыбелькой».
Не могу сказать, что мне близко оправдание зла или эстетизация страданий и отвращения. Но надо признать, не всякий автор способен выстроить целостное произведение, когда оценки, выносимые «повествователем», явно расходятся с интересами ЛГ, а точка зрения автора туманна.
Последняя замеченная мной мотивная линия, скорее всего, вырастает из чисто исследовательских размышлений автора над условностью образа в поэзии. Радует, что образы получаются при этом убедительными и эмоциональными. Я имею в виду те образы, которые могли бы стать метонимическими знаками воды (обычно все это соседствует с водой). Но здесь воды нет, а знаки оказываются обманом, издевкой и только обостряют жажду. Песок — это, возможно, пляж на берегу, рыбы должны плавать в воде, но воды нет, и можно представить себе, как задыхались рыбы, которые оставили след в песке. Однако же за всеми остальными тучами, мылами и приливами чего угодно, кроме воды, предлагаю читателям проследить самостоятельно — так они получат больше удовольствия.
Остановлюсь на финале: «Гоняю облака, как сердце — ртуть». Неизвестно, куда этот ветер гонит облака — к тем, кто жаждет дождя так же, как ЛГ при жизни, или в противоположную сторону. Точно так же не могу пока подытожить, гуманно ли в своей основе творчество sumire. Только знаю, что оно своеобразно и может сильно воздействовать на читателя, но мое погружение в него явно еще не окончилось.
(Номинатор: ArunaLeof)
(2: ArunaLeof, natasha)
tamar-xiii: А. Карапетян — один из немногих авторов «Решетории», чьи стихи я читаю не только «из интереса», но и «для души». Стиль и техника его стиха при чтении попросту незаметны. В данном случае это высшая похвала, потому что техника безотказно выполняет свою службу: создает атмосферу и передает мысль. Рифма не режет слух, но и не стремится поразить нас суперточностью, литературная речь местами архаизирована при помощи инверсий и устаревших слов (очень умеренно: ясность и верность наблюдения — прежде всего!). С полным правом можно назвать этот стиль неоклассическим. Он адекватен традиционной теме, выбранной для стихотворения «Проход», — одной из тех ролей, в которых любой состоявшийся артист хочет попробовать свои силы. Впрочем, для более внимательного взгляда очевидно: перед нами не стилизация чего-то «старого доброго», а речь от лица героя нашего нервного и смутного времени. Автор даже не счел нужным упоминать имя Гамлета — ведь его реплика не первая в разноголосом литературном диалоге. Из культурного контекста собеседникам должно быть известно далеко не только имя героя. Очень мало в этом диалоге осталось белых пятен, которые наш автор сумеет заполнить чем-то своим.
В этой рецензии я ограничусь хрестоматийными параллелями к стихотворению — «Гамлетом» Б. Пастернака и «Я — Гамлет. Холодеет кровь...» А. Блока — и попытаюсь выделить: чем «Проход» от них принципиально отличается.
Блок погружается в роль Гамлета со всей непосредственностью молодого актера-любителя. У Пастернака спектакль — одно из прозрачных обозначений реальной жизни ЛГ, которую прожить — «не поле перейти» (а вся «тысяча биноклей на оси» нужна только ради того, чтобы расцветить и развернуть метафору). По разным причинам у обоих классиков театрального представления фактически нет. Но ЛГ нашего автора, скорее всего, не вольный художник, а штатный сотрудник театра. Нельзя не заметить профессионализмы в его речи: «проход» вынесен в заголовок, «мизансцена» повторяется. К работе он относится со здоровым скепсисом: он устал убивать на ней день, он пытается халтурить (спрятаться за чужими спинами от зрителя все-таки нереально, но расслабиться и заставить партнеров вытянуть сцену на себе — иногда возможно). Чтобы добросовестно изобразить сиюминутную реакцию своего персонажа, он должен «забыть» все, что повторяется на сцене регулярно и поэтому известно ему наперед. Подлинное вдохновение редко, порой человек наступает на горло собственной песне («уздой смиряя норов / того, что с горизонтом держит связь»), и потом ему трудно среди профессиональных обязанностей «выгадать мгновенье / на то, что жизни движет вдоль орбит...».
Думаю, что этот ремесленник, со всеми своими достоинствами и недостатками, ближе каждому из нас, чем классический стереотип творческой личности, которая подчиняется только капризу своего таланта. Тем сильнее сопереживаем мы герою А. Карапетяна, тем неожиданнее для нас перемена, когда он все-таки на наших глазах погружается в роль всерьез. Может быть, автор обмолвился, когда написал «не выдать содроганья / пред уходящим призраком отца»? Актерское мастерство нужно для того, чтобы, наоборот, зритель хоть на секунду поверил в это содроганье. Но нет, безумие, которое изображает Гамлет, которого изображает ЛГ, под конец «выползает» по-настоящему. Это не игра и не иносказание, это правда.
Спасибо еще, что собственно о гибели героя наш автор, в отличие от классиков, тактично не говорит ни слова. Напоминаю: именно за две мизансцены до конца трагедии Гамлета разговаривает с Горацием о предстоящем поединке, в котором и будет подло убит отравленным клинком. (Последней мизансценой считаю появление Фортинбраса, а предпоследней — поединок.) Дурные предчувствия мучают героя, но он гонит их от себя. В самом деле, кому хочется говорить о своей смерти! В этом актер из стихотворения «Поединок», как ни странно, оказывается более реалистичен, чем «нетеатральные» герои классиков.
Ремесленничество» карапетяновского героя определяет межличностные отношения, в которые он вступает. Я считаю настоящей находкой строчки «Терпи, Офелия, покуда вдохновенье / оркестром правит! Девочка, терпи!» ЛГ Блока, что называется, по условию задачи не может (и не должен) подняться над ситуацией, преодолеть чувства вины и утраты и только прячется от них, бросая упрек: «Тебя, Офелию мою, / Увел далёко жизни холод». Чтобы сказать Офелии слово поддержки и участия (хотя все равно ничто не спасет ее от смерти и только смерть избавит от боли!), нужно и в ней, и в себе видеть артистов, которые служат своему делу и воплощают великий замысел в прекрасной форме.
Об Авторе воплощаемого замысла разговор особый. Когда ЛГ Пастернака после спора с «замыслом упрямым» принимает его — это мотивировано отсылкой к христианской традиции, которая предполагает смирение. Позиция ЛГ в разбираемом стихотворении объяснена самим текстом. «Как вдохновенно сумеречной тканью / разделены проходы!» — это восхищение — дань профессионала профессионалу. Приведенные строчки являются тем необходимым условием, при котором можно было ждать обращений напрямую к отцу небесному. И вновь — заостренное противоречие! А. Карапетян не стал соревноваться с классиком, не строит подобный личностный диалог. Даже приведенное предложение по своему грамматическому строю безличное.
Главная трагедия этого стихотворения — утрата личностного начала. Первый тревожный звоночек — в первых же строках: «норов» должен быть чей-то, «того, кто», а не «того, что»! Героем движут безличные темные силы, как и упомянутым далее оркестром правит вдохновенье, а не дирижер, который был бы более уместен в данном контексте, на первый взгляд. Действием управляет множество языческих божеств, которых, по итогам их проявлений, можно назвать «всеблагими» только с иронией. Слова «сумел узнать» и «распознав» в норме должны обозначать прозрение, победу усилий ума над хаосом. Но здесь они переосмысливаются как превращение человека в слепое орудие такой же слепой стихии: «остроумье всеблагих / сумел узнать и в гаме не расслышал / твоих молитв и песенок твоих». Когда вся сцена с актерами оказывается только глазом страшного безумного великана — это растворение нисколько не напоминает внятные и полные человеческого достоинства слова Пастернака: «Я люблю твой замысел упрямый"».
Единственный «христианский» просвет перед торжеством «языческого" безумия» — это слова ЛГ А. Карапетяна, полные и надежды, и веры, и раскаяния в огромной вине: «Нимфа, помоги же / тому, кто... в гаме не расслышал / твоих молитв и песенок твоих». Наш современник обратился с ними не к Богу и не к нимфе, а к человеку — к артистке, равной ему. Мне хочется, чтобы у современной трагедии, как и у классической, был катарсис; неоклассический стиль А. Карапетяна оставляется шансы на это, и может быть, хотя бы намек на катарсис здесь и правда есть.
natasha: Тамар пишет: «Но ЛГ нашего автора, скорее всего, не вольный художник, а штатный сотрудник театра». А мне кажется, что даже догадываюсь, кто этот актер. У него есть имя. Так, Петрович? Конечно, это только еще одна линия, подтекст, намек. Но мне, например, очень дорогой. ЗдОрово. Чудесный стих, потрясная рецензия.
(Номинатор: pesnya)
(1: Skorodinski)
tamar-xiii: Если стихотворение вызвало чье-то неприятие, т. е. помогло отчетливо проявиться вкусам и пристрастиям, — это, на мой взгляд, уже достаточное основание назвать его знаковым и сказать «спасибо» тому, кто номинировал. Задачу резонера я вижу отнюдь не в том, чтобы за все хвалить авторов. Попробую показать, что именно мне кажется ключевыми моментами этого текста. Далеко не все эти моменты меня радуют, но все они важны для понимания.
Выбор темы принадлежит автору. Тут я не имела бы морального права критиковать, даже если бы темой в самом деле оказалось платье. Но заголовок обманывает: стихотворение совсем не о вещах, не о желании обладать вещами, не о любовании их замечательными свойствами. Осмелюсь сказать, что вещи изображены просто, неинтересно и даже небрежно. О платье только то и можно узнать, что оно черное и маленькое. Нечего сказать о нем, а оно подвернулось ЛГ как тема для ее монолога, и нам повторяют, что оно малое и черное. Что оно стильное, отсюда не следует на 100 процентов, а «ужасная стильность» зачем-то нужна, и вот приходиться не раз сослаться на авторитет мадам Шанель. Туфли и сережки тоже не описаны, а попутно названы вскользь.
И даже эпиграф лукаво подталкивает читателя немного не в том направлении: это стихотворение не о том, как женщина выражает себя через вещи. Дело не только в том, что вещи ей, как выяснилось, не очень важны. Главное, что здесь не видна ее потребность выразить себя и донести до окружающих свои мысли. Если бы важно было самовыразиться, быть понятой — то на разговоры в первой строфе, которые непосредственно касаются ее, она отвечала бы (вслух или про себя) по существу: как она переживает разлуку, бедой или счастьем она считает свою жизнь. Вместо этого она предельно обобщенно «включает мыслей карусель». Честно говоря, в этом выражении мне каждое слово режет слух. «Карусель» — пестрое, беспорядочное мелькание, в котором совсем не хочется разбираться. «Включаю» — как механизм, неживой, неискренний, легко управляемый и малоценный. Для справедливости замечу, что ЛГ пренебрегает не только собой, но и всеми вокруг: разговор вьется (как будто сам по себе), а собеседников не видно, автор даже не позаботился перед описанием телефонного разговора сказать пару слов в духе «вот бы эти люди куда-нибудь делись и не мешали нам с тобой». Внимания ЛГ не заслуживает ни она сама, ни непрошенные советчики, в центре ее внимания только «ты".
Возвращаясь к гардеробу ЛГ, оговорюсь: конечно же, и мне, и всякому читателю очевидно, зачем он необходим в стихотворении. Каждая вещь каким-то образом подает сигналы «тебе» и приближает «тебя» ко «мне». Черное платье выбрано наверняка для контраста с белым нарядом невесты: продемонстрировать всему миру, как охотно и гордо ЛГ принимает свою одинокую судьбу, коли так лучше для «тебя». «Вынуть сережки» нужно для грамматической параллели к словам «читать стихи» в соседней строчке. То и другое — очередной ход в игре соблазнения, жест, адресованный партнеру. (Не могу сказать, что лично мне нравится, когда кто-то сводит стихи исключительно к этой функции.) Ну а уж притворные упреки по поводу порчи «ужасно стильного» платья, принесенного в жертву любимому, не буду даже комментировать.
Итак, перед нами героиня, для которой гораздо легче привлекать или отталкивать других, чем погружаться в собственные переживания; легче адресовать кому-то жест, чем сформулировать собственную мысль. И вот ее-то автор довольно безжалостно делает одинокой и ставит в такие обстоятельства, когда «тебя» рядом нет и ей ничего не остается, кроме как погрузиться в мир переживаний да утешаться фантазией. От тоски и отчаяния (хотя кокетливая ЛГ не позволила бы себе таких громких слов!) воображение набирает обороты, а я как читатель, ради сочувствия к героине готова простить ей (и тексту о ней) многое из того, что в другом случае сочла бы нелепым и лишним.
Я понимаю, что можно скучать в неприветливом доме или в обществе невеселых людей, но «скучать в черном платье» означает немного другое: любоваться собой и платьем, надев маску скуки. Самолюбование раздражает, но я вспоминаю, что ситуация тоньше: ЛГ пытается взглянуть на себя «твоим» взглядом. Разумеется, раздражение уже неуместно.
«А я... а ты...» — такое начало больше всего похоже на речь ребенка: взахлеб, с огромным восторгом по поводу мелочей. Чем это может быть в речи взрослого: наигранностью, примитивом? Но хорошо, если и то и другое помогает хоть на минуту забыть об одиночестве.
Целовать руки по телефону затруднительно, но ведь на самом деле нет и разговора по телефону, а есть тоска и разыгравшееся воображение.
Впрочем, стилистические огрехи в этом стихотворении недопустимы: раз уж платье ужасно стильное, то пусть бы и текст был, по крайней мере, гладким и ясным.
Разговорное «про» инородно в стихотворении, приподнятом и кокетливом по тону.
«Не в коня разлуки корм» — это конь разлуки или корм разлуки? К тому же пословица «не в коня корм» говорит о таком корме, который всем очень полезен и нужен, кроме отдельно взятого неудачного коня. Это почти что «не мечите бисер перед свиньями». По-моему, такое невозможно сказать о разлуке, или, по крайней мере, нужно чем-то подкрепить свое право говорить парадоксы.
Самое неудачное место — это, пожалуй, «не вспомнив про грехи». Чьи грехи? Если «твои», о которых влюбленная ЛГ умалчивает — так молчание должно быть полным. (На крайний случай автор может показать «твою» неправоту в жесте и действии — мы видели, что Libelle это умеет.) Если грехи — это аморальное поведение ЛГ, не желающей замуж, — разве она так уж ценит мнение непрошенных свах? Если грехи ЛГ перед «тобой» — читатель опять-таки не видел, что она натворила, а я не согласна, что всякая женщина, оставленная любимым, непременно виновата.
Подытожим. Хотя это стихотворение не доставило мне особого удовольствия, но я сделала попытку понять, что хотел сказать другой человек, и нашла нечто симпатичное мне в ЛГ (которая хоть и не интересна сама себе, зато интересна внимательному читателю). Мне понравилась ее скромность и оптимизм из последних сил: из ситуации было ясно, что ей грустно и тоскливо, но мы не услышали от нее ни одного слова жалобы.
natasha: Замечательный коммент, Тамар, со всем была бы согласна, если бы не заметила, что у героини не один собеседник, а двое — один по телефону в реале (жених?), а другой мысленный (любимый), к которому она и обращается мысленно, уже не слушая, что говорит первый. У меня претензия есть, однако, — ну почему нельзя нормально, ясно, ставить знаки препинания, зачем затруднять читателя и снижать впечатление от прелестного стиха. Небрежная, легкомысленная Катя (ворчу).
ArunaLeof: Мимо меня «Черное платье» прошло, не зацепив ни одной струнки. Не хочется ни хвалить, ни ругать... просто никак. И всего, что изложено в нижестоящих комментах, я там не обнаружила. Может, плохо искала, может, там этого и нет, а может, сие творение просто находится на другой параллели, с которой мой мир не пересекается. Бывает. В любом случае, хороший разбор, основательный. Думаю, что неделя будет интересной хотя бы в плане резонерства.
pesnya: Не знаю, какое ТАКОЕ, без особых глубин, понятно, но просто изящная штуковина, даже со своеобразным эротизмом, я бы сказала, но без пошлости (не будем ханжами и псевдоэстетами).
sumire: Хм. Мне стих тоже вот неинтересен. но любопытно, что гламур равен пошлости. что маленькое черное — это попса. услышь это любой, хоть сякой-такой фэшн-критик или просто человек, разбирающийся в истории искусства и моды, у него бы волосы на голове встали. дыбом, в смысле. И пту-шницы, кстати, вряд ли бы мечтали о маленьком и черном — у них приоритеты в другую сторону.
SukinKot: Между прочим, пэтэушницы — тоже люди, и тоже имеют право мечтать. И вовсе не факт, что мечта пэтэушницы более глупая или приземленная, чем у студентки вуза или даже чем у дипломированного специалиста
pesnya: Блин, я, видимо, живу в ином измерении ...ненавижу гламур, и всегда считала, что элегантное маленькое черное, способное украсить любую женщину, гламурным не является. Но ведь стих-то не о платье совсем.
sumire: ПТУшницы мечтают о более броских вещах, как правило. Хотя есть исключения. Песня, вот именно — гламур и черное платье — это разные-разные весчи. Гламур я тоже ненавижу, но даже конкретно гламур бывает интересным. Если идея принадлежит неординарным людям. Но это неважно. корень-то другой...
natasha: А я всегда мечтала и мечтаю быть не собой, а другими людьми, всякими, разными. Да уж героиня стиха Либелле совсем не я, ага. Только хотелось бы побыть ею. Живой, молодой женщиной в «ужасно» стильном маленьком, черном платьице от Шанель, и капризной, и легкомысленной, может, даже и пустой, и влюбленной, неясно даже в кого больше, в себя или в некого «любимого». В стихе всё свое, и даже легкие неправильности подчеркивают тип героини — стих органичен, стало быть. Идея стиха довольно оригинальна, даже прихотлива, я бы сказала. Идет женская болтовня (с женихом, с подругой?) о бытовом, актуальном и... скучном, а мысли бегут при этом горячие, влюбленные, эротические. Ах, какая ЛГ теплокровная получилась. И в чем тут пошлость? Пошлость в стихе это искусственность, надуманность, мысли-сусли, многословие, пустая риторика, штампы. И где здесь усё это безобразие? Я не вижу. Имхо.
tamar-xiii: ...Отвечу Наташе по существу на слова «у героини не один собеседник, а двое — один по телефону в реале (жених?), а другой мысленный (любимый), к которому она и обращается мысленно, уже не слушая, что говорит первый». Я вижу, что есть собеседник или собеседники в реале (первая строфа), потом происходит переключение на воображаемого собеседника, который позвонил бы, но по факту не звонит. Между второй и третьей строфой я так и не вижу переключения с жениха по телефону на любимого в воображении. Видимо, я устала и ничего не вижу. Но хорошо, что вы внимательно читаете и видите! Пристрастия мои, кажется, заметны в рецензиях, но голосить, как и в прошлый раз, из принципа не буду.
ВОШЛИ В ИСТОРИЮ:
(Номинатор: ilonaila)
tamar-xiii: Ценно, что в стихотворении сделана попытка показать сложное чувство: отчаяние и воля к «позитиву» во что бы то ни стало соединились и переплавились в чувство свободы, а это чувство достигло такой силы, что героиня, как ни странно, ощущает перед ним бессилие и страх. Я верю и тому, что подобное единство противоположностей реально, и тому, что должно получиться именно органичное единство, способное захватить читателя, а не метания, химеры и обрывки потока создания. Если бы в художественном произведении все зависело только от выбора предмета изображения, то этому стихотворению не было бы цены.
Однако чувство, которое поэт пытается выразить, не передается читателю телепатически. Если читатель что-то угадывает из своего опыта или из всего услышанного и прочитанного ранее — такое бывает часто, но тут нет заслуги автора. В этом стихотворении LILITH пытается перевести движения души на язык образного ряда — показать, чем они вызваны, как проявляются в жесте и движении, или дать к ним метафорическую параллель. В таком случае мне хочется, чтобы иллюстрация к такой тонкой материи, как чувства, была зримой и ясной (что не отменяет права автора на смелые фантасмагории). Если чувство целостно, то хочется, чтобы поток образов был тоже единым, чтобы было понятно, что из чего вытекает и куда течет.
К сожалению, этого не получилось. Образно-словесное воплощение прекрасного замысла (по крайней мере в моем восприятии) распадается на каталог отдельных удач и неудач, причем последние перевешивают. Мне ничего не остается, как привести этот каталог, следуя от строчки к строчке.
Первый же образ содержит фактическую неточность. Поясню ее более подробно, чем комментатор на авторской странице. Подпруга — это ремешок под брюхом лошади, с его помощью крепится седло. Ремешок застегивают пряжкой или завязывают, это действие называется «затянуть подпругу». Но зажимов нет, ничего не зажимают и, соответственно, не разжимают.
Хуже (и труднее будет исправить, если автор когда-нибудь захочет доработать текст), что первый образ слабо связан с последующими. Как может ремень, т. е. подпруга, заполнить пробелы? Мне представляется такое: его отделяют из седла и прикладывают к тому куску кожи, из которого он вырезан. Но непонятно, зачем это делать. Догадываюсь, что смысл здесь такой: бесстрашие покинуло ЛГ, ее захватил страх, он такой сильный, что заглушил горечь потери. Это верное и глубокое наблюдение. Но беда в том, что моя догадка происходит вопреки, а не благодаря тем образам, которые должны были к ней подтолкнуть.
«Пробелы потерь» — это «мокрая вода». Конечно, такие переклички между соседними словами никем не запрещены, больше того, на них можно было бы построить нечто в духе завораживающего заклинания. Но в данном стихотворении основной прием — резкие перескоки мысли между весьма далекими ассоциациями, и рядом с ними тавтология выглядит банально.
Переход от страха, заглушающего иные ощущения, к безволию и обострившееся при этом ощущение времени, идущего помимо моей воли, — все это вполне понятно мне психологически. Я не устаю повторять: как правдиво, как тонко схвачено переживание. Но никак нельзя сказать, что понятен также переход от подпруги к изображению метро. В метро лучше ехать, чем на лошади? Грубовато, но по-другому заполнить пробелы в логике этого текста мне не удалось. А если так, то зачем нужна иллюстрация, которая более туманна, чем иллюстрируемая мысль? Не лучше ли совсем отказаться от образного ряда: «Я вас любил, любовь еще, быть может...».
«Ядром задевая ядро» — я воспринимаю это как броуновское движение. Ядра задевают друг друга, толкают, разлетаются. Ком не вылепится. Нужен другой глагол.
И ком — хоть плотный и единый, хоть распадающийся на ядра — не вплетется в ветви. В крайнем случае застрянет среди них. Другое дело, если бы вплеталась нить из клубка, цепь из мотка или стебли перекати-поля, — мало ли что длинное и вьющееся можно по желанию сворачивать в шарик, разворачивать и куда-то вплетать.
К «ветвям метро», наоборот, претензий не имею. Здесь очевидно, на чем основана подмена понятий. Больше того, начиная от этих ветвей вплоть до строчки «И сыпет соринками в глаз» следует самый удачный, яркий и связный фрагмент стихотворения. (Если бы только выбросить отсюда «затерянные списки» — неизвестно, да и неохота разбираться, какие еще пункты включены в каждый из них, помимо навязчивого мотива. И строчку «Пропетым наверно сто раз» заменить на что-нибудь более новое и интересное, потому что о навязчивости мотива мы уже знаем. И опечатку «сыпет» исправить на «сыплет».) Фрагмент хорош тем, что в нем последовательно развивается даже не одна образная линия, а целых две. Первая — звук из-под земли (гул метро?), воспринятый и эстетически (мотив), и с точки зрения физики (вибрация толчков, волна, способная подхватывать и гнать). Второй ряд намечается перекличкой между ветками-ветвями и словечком «пронзить»: как будто фантастическое дерево проросло прямо сквозь тело ЛГ. Намек едва заметен, но жутковат, мимо него трудно пройти. Обозначается ключевой внутренний конфликт, который мог бы объединить все образы: порывистое движение (лошадь под седлом с подпругой, «волны позитива», слететь с катушек, вырвать страницу) и застревание в самом болезненном («Пронзит и застрянет в висках», «Растянуты жилы на пяльцах»).
Неожиданно автор обретает свободу точной передачи ощущений. Иносказания, не противореча друг другу, начинают соответствовать тому, что должно в них отразиться. «Гонит взашей на волнах позитива» — это и быстрая волна, и верное наблюдение: часто за формальными призывами к позитиву скрывается пренебрежение чужими или своими чувствами, желание прогнать того, кто просит сострадания или вызывает боль. «Сыплет соринками в глаз» — это и все, что заодно с ЛГ уносится ветром, и попытка в угоду «позитиву» объяснить неназванные слезы чем угодно, кроме боли и тоски. Только жаль, что удачный фрагмент невелик.
«И кем бы ты вовсе не стала, / И кем бы надеялась быть, / На старые фото взираешь устало / С желаньем порвать и забыть». Параллель между началом и серединой («кем бы ты»), по идее, должна добавить стихотворению ясности и стройности, но это не получается. Зачем играть с грамматикой, путать «ни» и «вовсе не»? Авангардных открытий нет, да и не ради них написано стихотворение в целом, а подозрение в неграмотности закрадывается.
Усталость не вписывается в развитие эмоций. За ней стоит бессилие и расслабление. Это совсем не то, что покорность героини выплескам энергии, которые она отказывается контролировать и которым, собственно, посвящено все стихотворение. Усталостью оно могло логически завершиться, но здесь только середина текста. Грустно: до этого момента, по крайней мере, в плане содержания все было убедительно.
Наверное, больше всего меня расхолаживает то, что после процитированных 4-х строчек становится меньше метафорических «картинок» и больше отвлеченных понятий. Изображение как будто бледнеет. Это странно: именно здесь от рассказа о чувствах самих по себе автор переходит к конкретным людям и событиям, которые их вызвали: на фото кто-то, кого лучше забыть; поодаль — сторонние наблюдатели, в чужой беде усматривающие новизну.
Нужно отметить, что от строчки «На старые фото взираешь устало» и до «Случайно добавить в закладки свободу» фрагмент достаточно целостный. Отдельными штришками намечается интерьер жилища: фотографии, портреты, зловещее рукоделие на пяльцах, зеркала, дневник где-то на полке и, возможно, компьютер (при помощи которого, кажется, добавляют не что-то в закладку, а закладку во что-то?). Есть относительные удачи:
отстранение стершейся метафоры «сорваться с катушек» (хотя катушка с резьбой — это, вроде бы, рыболовная снасть, а ЛГ не рыбачит);
«застать врасплох» в качестве замены слову «обнаружить» — неожиданно, но интуитивно кажется верным;
пыльное зеркало на солнце — само по себе зримый и детализированный образ, к тому же хорошая и ироничная оценка надоевших, мнимо-лучезарных наигранных улыбок.
Неудач фактически нет. Точнее, их две, но их не так просто сформулировать. Первая — в том, что образная ткань становится более разреженной и рыхлой в самом важном месте по содержанию (намек на окружающих людей, попытка освобождения). Вторая — в том, что слишком длинно говорится о переломном моменте освобождения, перехода на новый эмоциональный уровень. Ведь это момент, а не зимняя спячка в четырех стенах! В первой половине стихотворения чувства вырастали одно из другого более динамично.
Внятного завершения у текста нет. Я начисто теряю связь между «чашами» (помнится, даже Христу хватило только одной «чаши», да и та лучше бы миновала его, о чем и было известное моление), причиной (непонятно — причиной чего?), космической черной дырой, струной музыкального инструмента и многим другим. Кажется, объединяются эти обрывки только одним: перед нами ряд общепоэтических, слегка приподнятых, но в целом поднадоевших метафор, которыми в словесности принято описывать возвышенные и трагические чувства. Эти метафоры не оживают, в отличие от тех же «катушек», потому что ни автор, ни ЛГ, вероятно, уже не пропускают их через себя.
Под занавес — еще одна грамматическая шероховатость: увлечься дороже, чем ставки. Либо увлечься дороже, чем сделать ставку, либо увлечение дороже проигранных денег (или что стояло на кону?), но легче читать, когда сопоставляются одинаковые части речи.
Оглядываясь на заголовок после прочтения, считаю нужным и его назвать неточным. Это не пророчество, т. е. не мистическое/мистификаторское предсказание будущего, которое от профанов еще скрыто. Содержание стихотворения гораздо интереснее. Даже чередование настоящего и будущего времени глаголов показывает, что грядущее из сиюминутного вырастает здесь на наших глазах, порождается объективными причинами и волей либо безволием человека. На мой взгляд, это правдивее и интереснее пророчеств.
Поскольку в стихотворении на редкость удачный, по-моему, выбор темы сводится на нет «сырым» воплощением, я считаю его тоже знаковым, хотя и не лучшим среди опубликованных на этой неделе.
(Номинатор: IRIHA)
tamar-xiii: Чтобы получилась песня, нужен, кроме музыки, добротный текст. Мне приходилось сталкиваться с заблуждением, что гитара заглушит любые недостатки. Но радует, что создатели песни «К ненастью» его не разделяют.
Прежде всего, чтобы лечь на музыку, песня должна звучать, т. е. быть благозвучной. В этой песне все рифмы, даже неточные, внятно звучат (пожалуй, только в одном месте приходится напрягать слух, чтобы уловить перекличку «аккордам-черным»). Некоторые из них можно назвать банальными («дороги-чертоги», «дня-меня» и не совсем точное созвучие «счастье-ненастью»), но вряд ли это недостаток для авторской песни: это жанр традиционный, наверное главное в нем — не вызвать у слушателя затруднений или недоумения. Сравнительно редки труднопроизносимые сочетания согласных (типа «знаТь СПЛелись», «слабоСТь Жестока лиШь С Тем»). Практически нет недопустимых утяжелений стихотворной стопы лишними ударениями (кроме «одИн дЕнь» — проще прочесть как «Один дЕнь»).
Что касается интонации, автору в целом удалось соблюсти равновесие между традиционно приподнятой «украшенной» речью и доверительной разговорной. Правда, местами я спотыкалась то из-за синтаксиса, то из-за логической непоследовательности. Перечислю некоторые такие места.
Закрытые ставни ставят нас на точку зрения прохожего, который вне «чертогов». Когда рядом стоит фраза «и запахи ветер унес», я начинаю усиленно думать, чем дом мог в прошлом сильно и узнаваемо пахнуть снаружи. Если же запахи были внутри, то как ветер проник в закрытое помещение.
После «На исходе» слова «уже уходившего в прошлое» не несут нового смысла. Ничем не оправдан повтор корня -ход-.
Нарисован, ставши, стряхнув — многовато побочных действий в одном предложении, причем перечисленных подряд. Слишком книжно — для откровений в доверительной беседе, слишком тяжесловесно — для стихотворения, в целом не лишенного благозвучия и красоты.
То же самое можно сказать об однородных сказуемых, между которыми вклинились два деепричастия: рассыпается, наступая, перепутав, спешит. Гадаю, к какому из глаголов какое деепричастие относится, а потом меня заклинивает: может быть, вообще "рассыпается" не зима, которая спешит, а гранит, который был строчкой выше? Сомневаюсь, чтобы к такому эффекту автор стремился сознательно: текст явно не экспериментаторский.
«Разделилась река, ложным руслом легла у излучин». Имеется в виду ложная река, т. е. старица? Но она не «у излучин», она сама представляет собой бывшую излучину: река спрямила свое течение, заросли протоки, которые соединяли новое, прямое русло с прежним, изогнутым, и образовалось рядом с прямой рекой замкнутое дугообразное озерцо — «ложная река».
«Водной нитью невидимо вышила тонкую вязь». Почему невидимо? Какими бы тонкими (нитевидными?) ни стали протоки, например в дельте, их нельзя не заметить. Или река ушла под землю? Становится трудно вообразить всю ее историю.
«Я забыла, что слабость жестока лишь с тем, кто сильнее». Эту фразу можно читать двояко. Может быть, слабость — это свойство ЛГ: жестокая судьба лишила ее сил. Но в тексте рассыпаны тонкие намеки на присутствие других людей рядом с нею: если она внимала аккордам, значит, кто-то играл для нее; «чужая» — это не ничья, а соотнесенная с чужим людьми; обвинения в последнем четверостишии адресованы скорее другому человеку, чем самой ЛГ (иначе это не стало бы для нее неожиданностью). С учетом всего этого, на фоне аллегорий, «слабость» можно истолковать как указание на слабых окружающих людей. Двузначность, которая приглашает нас перечитать текст, — это чаще достоинство, чем недостаток. Но песня живет не на бумаге, обычно ее слушают от начала до конца подряд, ничего не отматывая. На неточность и неясность, вероятнее всего, слушатель просто махнет рукой.
«Режет пальцы ломаясь, казалось, податливый лед». «Казалось» звучит как намек на противоречие, но я не улавливаю противоречия. «Податливый» так и читаю: «такой, который легко сломать».
Бросить что-либо на кон — жест резкий и рискованный. «Стреножить» означает нечто иное — сдержать порывы, включить трезвый расчет. Первое действие лучше вписано в общее развитие темы и усиление динамики: от пейзажей, меняющихся довольно медленно, — к порывам метели и души. Если бы после всех широких бросков и порывов ЛГ внезапно остановилась, болезненно сосредоточив взгляд перед собой, на собственном запястье, это произвело бы более сильное впечатление. Не нужно было подготавливать читателя к этому никакими переходными этапами («стреноживанием»). Однако «стреноживание», как и ранее упомянутая купля-продажа неподкупного счастья, реалистичнее отражает истинную причину разочарований ЛГ. И вот два иносказания стоят рядом, имеют равные права на жизнь в стихе, но не сочетаются друг с другом.
«Жилка пульсирует» в настоящем. Далее было бы уместно сказать, что день «уходит» (на наших глазах) или «ушел» (результат — разочарование, чувство потери — важен именно сейчас). «Уходил» нарушает единство действия.
Подчеркну, что у меня нет возражений по поводу связности текста в целом. Из воды, подтачивающей гранитную скалу, старицы, характерной для равнинных рек, и льда, которым подернут неизвестный водоем, не сложится целостный пейзаж, даже непонятно, в каком времени года все происходит. Но я и не ждала целостного пейзажа, стихотворение не о нем. Главное здесь — настроение и мысли лирического «я», что и подчеркнуто единоначатием. Рассказ о настроении придает тексту четкость и единство, задает мыслям направление:
1-я строфа — утрата (закрытого дома);
2-я - первые подозрения насчет обмана («фальшь» — слово многозначное и относится не только к аккордам; разочарование в «предательских» красках заката);
3-я — еще более глобальная утрата (рушится скала, уходит время жизни);
4-я — тема обмана уточняется, упомянуты «слова»;
5-я — в разрушении подчеркнуты не столько утраты, сколько страдания;
6-я — где обман, там и другие признаки испорченной человеческой натуры (продажность, неверие, неискренность), но ЛГ смиряется с тем, что «просто еще один день уходил».
Эти шаги отвлеченной мысли сопровождаются наглядными картинками-иллюстрациями из арсенала традиционных поэтических образов. В силу их служебной роли я применяла к ним немодные термины «украшенная речь», «аллегория». Единства от них я не ждала, но ждала, чтобы они выполнили свое предназначение — сделали текст по возможности доступным и живописным. Они бы лучше выполнили эту задачу, если бы в каждом из них не было внутренних противоречий.
Подытожить — получилась ли из этого текста песня — я в конечном итоге не могу. Перед нами не только стихотворение, в котором, несмотря на все названные недочеты, заключены хорошие возможности. Эти возможно уже реализованы — есть ссылка на звукозапись. До того как я услышала ее, мне казалось, что песня на эти стихи должна звучать медленно. (Так воспринимаются любые длинные строчки, написанные трехсложным размером, особенно если в них воспоминания об утратах и разочарованиях. К тому же в этих воспоминаниях ЛГ, кажется, застыла: «я не верила», «я не слышала» и т. п. в принципе могли бы нанизываться друг на друга бесконечно гораздо дольше, не разрешаясь ни в какое «но теперь я вижу и слышу вот это, потому что произошло то-то».) Исполнительница попыталась компенсировать меланхолическую интонацию текста, ускорив темп пения, подчеркнув голосом протест. По сути, она предложила свое толкование, не во всем вытекающее из текста (или это я увидела не все, что в нем заложено?). Мне трудно судить, что получилось, но надеюсь, знатоки жанра придут к какому-то выводу.
СТАТИСТИКА НЕДЕЛИ 13–20.04.2012:
Номинировано: 7
Прошло в Шорт-лист: 5
Шорт-леди: Sea-of-Rains
Чудо-лоцман: KsanaVasilenko
Голосивших: 16
Воздержантов: 1 (tamar-xiii)
Чадский: tamar-xiii
И ВООБЩЕ:
Kopylova: Мне скушно, бес!.. :) Это... всмысли предлагаю назначить, желательно насильно, двух резонеров, типа: «адвокатус деи» и «адвокатус диаболи»; один будет ругательски ругать, а другой хвалительски хвалить номинантов... Еще нужен «народ» и «фрики»...ну, там типа орать: «не его, но Варраву!..»
| ← Предыдущая | Следующая → |
04.05.2012 | 21.04.2012 |
Читайте в этом же разделе:
21.04.2012 После сказки. Итоги турнира № 19
20.04.2012 Евангелие от Петровича. Шорт-лист Зимы-2011/2012
20.04.2012 Шорт-лист полумесяца 30.03–13.04.2012: О Бродском и каперсах
07.04.2012 Внимание! Выбираем Произведение и Автора Зимы-2011/2012
05.04.2012 Шорт-лист полумесяца 16–30.03.2012: Девочка — была?..
Комментарии
| 02.05.2012 14:21 | ie дрУжит тоже просторечное, но что-то не слышно, чтоб кто-то произносил дружИт, произносительные нормы и правила привилегия языковедов, но говорят-то люди иначе, так что иные нормы становятся устаревшими формами |
| 03.05.2012 11:50 | песня а я вот давеча приобрела очередную вариацию маленького-чёрного) и, блин, как же я в нём хороша! просто и ужасно стильно! и пусть говорят, что хотят пэтэушницы, гламурщицы ---)) а очарование и элегантность, при всём своём глобализме, очень индивидуальны)) (всегда ваша скромняжко)) |
| 03.05.2012 15:41 | marko Фото в студию! |
| 03.05.2012 20:17 | tamika25 Рыжая улитка очаровательна и так томна в своём удивлении...) |
| 03.05.2012 21:11 | ) это ей лосиные рожки кожу черепа сдвигают на затылок |
| 03.05.2012 23:53 | marko Кстати, это не улитко - это креведко. |
Оставить комментарий
Чтобы написать сообщение, пожалуйста, пройдите Авторизацию или Регистрацию.
