Все мысли, которые имеют огромные последствия, всегда просты
(Лев Толстой)
Анонсы
23.01.2012Шорт-лист недели 06–13.01.2012: Последний выговор
В нашей жизни... много противоречий: люди иногда хотят быть нежными, но причиняют ближнему боль, но боль, бывает, спасает музыку от зарастания и забвения...
СТИХОТВОРЕНИЕ НЕДЕЛИ 06–13.01.2012:
(Номинатор: marko)
(5: Helmi, Mouette, marko, sumire, Bastet)
Провинцию покинул нынче гений.
Перемежает в сговоре лотков
Случайный штрих и брань в закисшей пене
с горчайшей осенью последний жест богов,
последний выговор имперских захолустий...
Нет нынче музыки в калитках и репьях,
и нежный выдох солью режет устье
заросших улиц, вскормленных в полях.
Разлапистая прозелень событий
разит подделкой. Сырость этих лет —
как сырость извести в углу.
Но разожмите
сады и грядки, стиснувшие след
последних сумерек и в солнечную дужку
скрутившие сияющий венок —
и вы найдете спящую игрушку
и музыки стеклянный позвонок.
tamar-xiii: Может быть, в этих причудливых фантасмагориях автор и в самом деле нащупал какие-то загадочные, но реально существующие соответствия и связи между абстрактной идеей времени и воспринимаемой на ощупь сыростью; между звуковым образом музыки и всеми тактильными впечатлениями от стекла и т. д. и т. п. (не буду пересказывать длинной и корявой прозой то, что выражено так лаконично, емко и звучно). И эти связи оказались такими же, как у меня, или — еще более смелое предположение — такими же, как у большинства людей. А может быть, все проще: объективно таких связей нет, на меня подействовало обаяние уверенности, с которой автор преподносит нам весь образный ряд, не тратя лишних слов на пояснения и оправдания. Но, читая этот текст, я не хочу задавать вопросы, они кажутся излишними. Почему в калитках и репьях должна быть музыка, куда она делась и плохо ли это? Ясно, что она была, коли это обсуждается. Ясно, что она нужна и должна быть, коли ее ищут и находят. Так же ясно, что различия между тем, что герой принимает и отвергает в этом мире, давно уже сошли для него на нет: он явно увлечен поиском музыки, к которому побуждает и нас; но готов найти нежность и повод для нежного любования и во всем остальном, что встречается ему в немузыкальной провинции; а в общем-то, он честно фиксирует все, что видит (т. е., конечно, все, что выдумал для него автор), все принимает, со всем смиряется. И обо всем без лишнего пафоса поддерживает с нами непринужденную приятную и умную беседу: небрежно чередует пятистопный ямб с шестистопным (однако же в последнем случае не забывает о паузе точно в середине строки), не стремится поразить оригинальной и суперточной рифмой (однако и не теряет ее нигде), выдерживает равновесие между разговорной разновидностью литературной речи и строчками, звучащими как цитата из классиков (однако нагуглить ничего не удалось, да не очень-то и хотелось отвлекаться от этого текста на какие-либо другие). В общем, можно отойти от конкретных чувств и образов и сосредоточиться исключительно на грамматике и логике: как в известном примере «Сяпала калуша по напушке» — неизвестно, кто куда сяпал, но видно, что имеется действие, деятель и то ли объект, то ли место. Тогда и нам станет очевидно, что, начиная с волшебных сказок, бОльшая и лучшая часть созданных человеком сюжетов — именно о поиске чего-то утраченного, но остро необходимого и важного, будь то царевна, похищенная змеем, или музыка, затерявшаяся среди зелени.
Но ведь грамматика и логика — далеко не все, что может дать читателю этот автор! Образы все-таки неизмеримо ярче. Развернутая метафора улиц-рек — это же очень живописно: это понятно, потому что не раз приходило в голову любому пишущему горожанину; и это увлекает по-новому, потому что здесь мы проследили весь путь от моря до поля. А попутно задумались и, вернувшись сюда после прочтения второй строфы, окончательно поняли, что в нашей жизни (которая, как известно, и дорога, и река) много противоречий: люди иногда хотят быть нежными, но причиняют ближнему боль, но боль, бывает, спасает музыку от зарастания и забвения. Так же хорош, хотя в другом роде, «стеклянный позвонок музыки». Она мертва и разъята на части, но к ее «воскрешению» автор ведет нас сразу двумя путями: изготовляет стеклянное изображение, играет в него и воображает живым; откапывает доисторические позвонки, составляет скелет и по-научному реконструирует древнее существо. Если «улицы-реки» были метафорой, т. е. образным описанием действительности, которая дана всем нам за рамками текста, то «позвонок музыки» ничего не описывает — автор составил из фрагментов действительности небольшую композицию, принадлежащую только ему. Но главное, в чем он убедил нас, это то, что он отлично умеет и описывать данное, и составлять новое, ему можно доверять. Вот я и доверяю. «Сырость лет», как подсказывает форма словосочетания, — метафора. Не знаю, что общего имеют сырость и годы, но теперь верю, что общее можно найти. Точно знаю, что свет невозможно поймать в сеть из зеленых растений (или можно, путем фотосинтеза, но тогда нельзя извлечь обратно, разве только поджечь сад). Однако автор ловит и извлекает — и ладно, ему можно, он сказочник. Я согласна даже признать живописной и достойной любовного созерцания такую неэстетичную саму по себе деталь городского пейзажа, как «брань в закисшей пене» (вероятно, у рта кого-то из бранящихся, кто ни лицом, ни фигурой, ни лексикой, ничем другим более не примечателен). Хотя допускаю мысль, что уж такая эстетизация вего подряд была и автору не очень нужна. Как и многие другие выложенные здесь стихотворения Андрея Карапетяна, «Игрушечное» может научить заинтересованного читателя ставить и решать небезынтересную техническую задачу. В данном случае задача угадывается приблизительно такая. Взяты образы, очевидно далекие от реалистического фотографирования: музыка, воплотившаяся в материальных предметах (это, полагаю, либо плод воображения автора, либо аллюзия на «Концерт на вокзале» Мандельштама), и растительность, из-за которой нечто потеряно (это, скорее всего, «было и прошло, быльем поросло», но от приведенного мной выражения текст уходит как можно дальше). То есть взяты образы, созданные фантазией человека. И автор позволяет им обрасти подробностями и ассоциациями, чтобы из них получился целый мир, пусть маленький, игрушечный и провинциальный, но созданный человеком, а не природой. Но при этом первый человек, которого мы ожидаем встретить в лирическом произведении (ЛГ), проявляет себя очень скромно, мы догадываемся о его присутствии только по намекам (если есть «вы», то должен же быть и «я»; если горько, то, наверное, не вообще, а кому-то). Он прячется за игрушечным мирком, мирок как будто бы живет сам по себе. Таким образом, автор побуждает читателей поверить, что его выдумка объективно существует на самом деле. А еще можно забыть о задачах и просто с удовольствием погрузиться в этот красочный, звучный и осязаемый мир.
ФИНАЛИСТЫ НЕДЕЛИ 06–13.01.2012:
(Номинатор:tamika25)
(4: tamika25, Rosa, pesnya, petrovich)
tamar-xiii: Пытаюсь представить себе все, что написано. В конце концов, тут нет пространных и невнятных отвлеченных рассуждений, а есть только образы повседневности, привычной и близкой каждому. Но обнаруживаю в стихотворении неточности. Нельзя сказать, чтобы они радовали, с первого взгляда внушали доверие к прочитанному и помогали встать на точку зрения ЛГ. Что значит, что «в нем», т. е. в окне, — дом? Мы смотрим через окно изнутри комнаты, видим улицу и на ней соседний дом? В таком случае этот дом довольно далеко, трудно угадать, пустой ли он. Предположим, что через окно мы смотрим с улицы. Все вроде бы понятно: видно стекло, мокрое от дождя, видна шторка за ним. (Кстати, изнутри через шторку ни стекла, ни соседних домов не видно.) По теням и силуэтам как-то угадываем, что обстановка в доме неуютная. Тогда «в окне» будут тени, силуэты, предметы, человек, что угодно еще или вообще ничего. Но дом не в окне! Наоборот, окно в доме.
Что значит «жизнь, которая постыла»? «Постыть» в словаре Ушакова — это «побыть некоторое время, охлаждаясь». Чай был горячий, постыл, можно пить. «Надоела» — это «опостылела». Впрочем, читатель не обязан догадываться о тех словах, которых в тексте нет. Или это «жизнь постылая»? Тогда почему бы так и не сказать? Что естественее: постылая жизнь или жизнь, которая постыла, красное яблоко или яблоко, которое красно? Наверное, жизней у ЛГ несколько, и слово «которая» сопровождает попытку их различить: за окном — та, «которая постыла», во дворе — та, которая более или менее терпима, а на площади — которая совсем прекрасна. Или, что более вероятно, «которая» понадобилась для того, чтобы чем-то заполнить строчку определенного стихотворного размера. Здравому смыслу недоступно, как можно сравнивать неверие и попадание в тюрьму, что здесь общего. Также непонятно, почему луч верткий. Он не вертится и не увертывается, он идет по прямой, куда получится. Впрочем, эти образы уже настолько далеки от реальности и быта, что я их к неточностям не отношу. Здесь нет точного отображения чего-либо, а есть вольная фантазия, на которую автор в принципе имеет право. Однако же моя цель не в том, чтобы упрекнуть автора за несоответствие каким-то посторонним для него требованиям. Возможно, в каких-то строчках по замыслу и не нужна была точность.
Что касается неизвестно чьего, неизвестно откуда наблюдаемого дома, то он, по крайней мере, вписывается в общее движение мысли. В целом это достаточно интересное стихотворение на два голоса. Первые два четверостишия — то ли взгляд с улицы, то ли попытка обитателя квартиры представить, как же он мог бы выглядеть с улицы. Неопределенность очень даже имеет здесь право на существование. Во второй половине текста, по контрасту, ЛГ наверняка смотрит изнутри квартиры и четко называет себя «я». Есть даже несколько наивный взаимообмен, напоминающий о диалоге: мне с улицы — свежий воздух, а от меня уличным птичкам — вчерашний хлеб. И этот взаимообмен, и раздвоение точки зрения ЛГ — это наверняка попытка спастись от одиночества. Но интересно, что за закрытым окном ЛГ не рассуждал о том, что он кем-то оставлен и брошен. Либо отвлекался на духоту, либо говорил о собственном неверии. (Кстати, тут и становится яснее смысл сравнения. По сути, это не сравнение, а противопоставление. Луч попался в тюрьму, построенную кем-то другим, но если речь идет о чувствах, присущих скорее человеку, чем лучу, то мы не встретим жалоб на кого-то другого. Только на собственное неверие.) Жалобы на одиночество если и были, то остались за кадром, а читателю сразу предъявляется попытка его преодолеть. Такая сдержанность располагает меня к ЛГ как к человеку, а композиция стихотворения - очевидная заслуга автора. Кроме тех чувств, которые можно угадать в описанных намеках, что-то выражено более прямо. Эти переживания противоречивы: порыв — и одновременно робкое самооправдание (не «надышаться», даже не «вдохнуть», а немножко «глотнуть»; не «открою», а «придется»), вроде бы приблизился к дождю и ветру — но плачет, наверное, сожалеет (о тюрьме или о том, что мало приблизился). К тому, что я уже знаю о раздвоениеи ЛГ «на улице» и «дома», добавляется подозрение: а не он ли в какой-то третьей ипостаси и запер сам себя «в тюрьме» своей нерешительностью? Финальная строчка содержит больше всего отвлеченных слов (т. е. говорит о чувствах наиболее прямо). Она же откровеннее всего «бьет на эффект» неопределенности повтором «не». Мне она показалась поэтому самой слабой. Я старалась прислушаться к ЛГ потому, что он интересный и сложный человек, а еще из духа противоречия: потому, что мне казалось — он сдерживается и что-то прячет. После всего этого заинтриговывать читателя уже излишне. Но в целом стихотворение мне понравилось, заинтересовало, и (да простит мне автор вольные и поспешные выводы о нем) можно догадаться, что за этим текстом стоит внимательный, душевный и умный человек.
(Номинатор: Karlik-Nos)
(3: natasha, Karlik-Nos, Volcha)
tamar-xiii: Мне трудно оценить стихотворение Helmi, поскольку непонятно, как она сама относится к своему произведению, чего, следовательно, ждет и насколько результат соответствует замыслу. Встречаю на самом видном месте отсылку к «чужому», а еще не успела узнать, какой стиль и какие темы для этого автора отчетливо «свои». И что автор чаще всего делает с «чужим»: резко отталкивает от себя или пытается понять и освоить. Вижу вместо привычных циферок над частями диптиха шутливое «раз» и «два», а не знаю, над кем автор больше любит шутить — над собой или над чужими людьми; по-доброму шутит над чем-то особенно близким, или подвергает романтической иронии все что угодно, или высмеивает то, что подлежит разоблачению. Предполагала, что «чужим» окажется то, что эксцентрично выглядит: авторские неологизмы и гротескные образы. Впрочем, неологизмы прозрачны по смыслу, употребляются достаточно умеренно и не ощущаются как нечто чужое и чужеродное. Метание между разнообразной фантастикой и неожиданными метафорами могло показаться довольно «чужим»: слишком контрастирует такой прихотливый полет мысли со стройной и четкой композицией каждой из частей диптиха. («Раз» отчетливо проводит градацию «год – день – час»: длительность отрезков уменьшается, а ценность и насыщенность возрастает. «Два» подчинено сразу нескольким антитезам «моего» и «твоего» жестов: женщина нечто из своих рук отдает широкому миру; противопоставленный ей собеседник нечто принимает.) Можно было бы подумать, что стройный каркас собственной железной логики автор попытался механически соединить с чем-то «чужим».
Но краткое и поверхностное знакомство с творчеством Helmi убедило меня, что описанное для нее тоже естественно. Это ее язык, на котором она старается выразиться как можно более точно и исчерпывающе. Если и создается какое-то дополнительное напряжение (от демонстративного пренебрежения к лицу и личности многочисленных «приданниц»; от эстетизации пота; от соединения фольклорных синицы и журавля со столь же знаменитой, но совершенно «чужим» им Ахиллесом, догоняющим черепаху; от парадоксального именования удушья — раем...), то, наверное, это не более чем обычная приподнятость лирической интонации. Что касается шуток, то во всех приключениях героини и ее собеседника ничего нарочито нелепого или подлежащего осмеянию я не нашла. В «разе» ЛГ, скорее всего, традиционно «положительная», и нам не без легкого дидактизма преподносится тот факт, что она выбирает гораздо более правильный путь по сравнению с «гордецами». В «двух» серьезно, искренне и проникновенно развивается вечная как мир тема сближения и соприкосновения двоих любящих в неуютном мире. Зачем же нужна была усмешка? Собственный опыт подсказывает мне, что смеющаяся авторская маска в наше время неизбежна, как дань литературным играм, которыми изобиловал ХХ век, и, возможно, как признание человеческой слабости и обманчивости человеческих надежд. Но такую всепроникающую иронию нужно преодолеть — просто для того, чтобы жить и ценить себя и ближних. Здесь она преодолевается достаточно просто: автор знает, что ирония возможно, но игнорирует ее, не пускает дальше заголовка. Моя окончательная (но все еще «рабочая») гипотеза такова: Helmi восприняла чьи-то «чужие» мысли и чувства, но всерьез разделила их и пережила, как свои. Это извечная цель лирика, и здесь автору, наверное, удалось максимально к ней приблизиться.
(Номинатор: ilonaila)
(1: ilonaila)
tamar-xiii: Имя мифической героини, да еще обрамляющее текст, звучит как вполне определенное обещание. Однако будет ли оно выполнено или прозвучит только для красного словца? Даже если бы в стихотворении не изображался современный город, все равно уже с первых строк мы могли бы догадаться, что обращение адресовано не к древней Кассандре — жительнице Трои, а к нашей современнице. «Та самая» Кассандра была наделена пророческим даром не от рождения (по крайней мере мне неизвестна такая версия мифа), когда ее нарекали, никто не ожидал от нее пророчеств. Больше того, никто из современников ее и за предсказательницу не считал. Даже об Аполлоне, который сделал ее пророчицей, а потом сотворил так, что люди ей не верили, нельзя сказать, что он ей «велел пророчить». Уж скорей «запретил», хотя и это будет натяжкой. Но если перед нами не «та самая Кассандра», а ее более поздняя тезка, то в сюжете сохраняются все коллизии мифа о предвидении будущего (и неверии современников в предсказание), а к ним добавляется еще и неизбежная ориентация героини на прошлое. Дать ей имя Кассандры — это и означает поручить ей роль, хорошо известную из мифа. Возможен конфликт между предзаданной ролью и личностью, которая хотела бы строить свое будущее сама; возможно, наоборот, героиня в ситуации Кассандры будет утешаться хотя бы тем, что она правильно выполняет свою роль. Во всяком случае первые строчки обещают интересный сюжет, который можно по-разному развернуть. Образный ряд стихотворения представляет собой поток ассоциаций, но нельзя сказать, чтобы в нем можно было потеряться и заблудиться. Ясно читаемые символы связываются друг с другом по принципу сходства или смежности и группируются как иллюстрации к нескольким идеям, а развитию мысли «помогает» переключение ритма. Наверное, очевидно, что первая группа в первом строфоиде вся символизирует хаос (в который превращается изобилие «гигабайтов» информации), случайность и неопределенность будущего. Быть предсказательницей в этом мире нельзя не потому, что люди не верят, а потому, что нечего предсказывать. Второй строфоид — бегство. Поскольку «минус на минус дает плюс», то можно ожидать бегства в какой-то иной мир, где все более предсказуемо. В третьем строфоиде наша Кассандра ищет «Хоть намеков, хоть подсказок», интерпретирует знаки. Это ее собственное волевое усилие, и ответ на первый вопрос уже ясен: задачу — быть Кассандрой — она поставила себе сама, вопреки всему, что диктовал окружающий мир. Но Кассандра должна предсказывать, а не произвольно навязывать миру что-либо! Да полно, Кассандра ли это или совсем не подходящий на роль «дервиш» в мужском роде? Выход наглядно сопровождается сменой пейзажа: вместо городского — пригородный. Неожиданно наметился, но тоже не получил развития, еще один вечный конфликт: «Далеки друг от друга мы стали», хотя до этого рядом с героиней нет одного «я»-личности, а есть безликие толпы зверей-машин. (Вообще, произвольного в тексте много, если под этим понимать необязательные поэтические вольности, такие как перестановка ударений в словах «граффИти» и «площаднОй», но в нем нет чего-то шокирующе-неожиданного и в том же время неизбежного, что могло бы оттенить тему пророчества.) Содержание последнего строфоида достаточно предсказуемо: нацарапанное имя (наконец-то найден искомый отчетливый знак!) появляется там, где рассматривается перспектива возвращения (путешествия во времени?). Но это уже совершенно не вытекает из сюжета о Кассандре: та слышала будущее, не покидая настоящего. Вывод, к которому плавно подталкивает нас автор, видимо, такой: тебе никто не велел быть Кассандрой, если будешь ею, то сам отвечаешь за последствия, а лучше — не будь!
СТАТИСТИКА НЕДЕЛИ 06–13.01.2012:
Номинировано: 4
Прошло в Шорт-лист: 4
Шорт-мен: petrovich
Чудо-лоцман: marko
Голосивших: 13
Воздержантов: 4 (tamar-xiii, Max, CicadasCatcher, Kinokefal)
Чадский: tamar-xiii
| ← Предыдущая | Следующая → |
29.01.2012 | 16.01.2012 |
Читайте в этом же разделе:
16.01.2012 Шорт-лист недели 30.12.2011–06.01.2012: Осколок вашей дымной жизни
15.01.2012 Овертайм года
13.01.2012 Всё, что в ушедшем постиг. Итоги турнира № 15
05.01.2012 Шорт-лист недели 23–30.12.2011: Добро пожаловать в Эльсинор
02.01.2012 Наши выборы — самые честные! Выбираем произведение-2011
Комментарии
Оставить комментарий
Чтобы написать сообщение, пожалуйста, пройдите Авторизацию или Регистрацию.
