|
Сегодня 23 февраля 2025 г.
|
Университет развивает все способности, в том числе и глупость (Антон Чехов)
Мейнстрим
28.05.2018 Бред оказался бестселлеромВ Санкт-Петербурге подвели итоги очередного сезона Российской национальной литературной премии «Национальный бестселлер»... 
В субботу 26 мая на Новой сцене Александринского театра в Санкт-Петербурге подвели итоги очередного сезона Российской национальной литературной премии «Национальный бестселлер», основанной в 2001 году одноименным фондом.
Лауреатом 2018 года стал автор психоделического романа «Петровы в гриппе и вокруг него» (М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2018) Алексей Сальников, сообщает официальный сайт проекта «Natsbest.ru».
В коротком списке с «Петровыми...», набравшими три из шести голосов, конкурировали «Была бы дочь Анастасия» Василия Аксёнова, «Дорогая, я дома» Дмитрия Петровского, «Посмотри на него» Анны Старобинец и «Сука» Марии Лабыч.
В состав жюри, которое выбирало победителя прямым открытым голосованием прямо во время церемонии, вошли художник Татьяна Ахметгалиева, главный редактор «Эха Москвы» Алексей Венедиктов, лауреат «Нацбеста-2018» Анна Козлова, профессор Сорбонны Элен Мела, музыкальный критик Борис Барабанов и рэпер Хаски.
По условиям конкурса, Алексей Сальников получит призовые в размере один миллион рублей, которыми, по его собственному признанию, планирует закрыть ипотеку.
Роман, в котором на примере семьи гриппующего уральского автослесаря доказывается удивительная близость быта и бреда, стал одним из наиболее заметных событий нынешнего литературного сезона — его полный текст впервые появился на страницах журнала «Волга», а затем на сервисе «Bookmate», где имел впечатляющий успех. Следует также отметить, что эта уральская разновидность «Улисса» фигурировала в списках финалистов премий «Большая книга» и «НОС». Музыкальный критик Артемий Троицкий, открывая церемонию награждениря, охарактеризовал произведение Сальникова как «психоделическо-сюрреалистический гриппозно-алкогольный бред по поводу патологической современной российской жизни».
Ежегодная премия «Национальный бестселлер» вручается авторам художественной и документальной прозы, публицистики, эссе и мемуаров, впервые опубликованных на русском языке в течение прошедшего календарного года, или авторам рукописей вне зависимости от года их создания. Читайте в этом же разделе: 28.05.2018 Байкальский фестиваль утвердил программу 22.05.2018 У «Лицея» добавилось молодежи 22.05.2018 Патриарший выбор 21.05.2018 Петербуржцы пережили салон 17.05.2018 Юмористам не подложили свинью
К списку
Комментарии
| 28.05.2018 16:49 | Algiz Уральский бред непобедим! )
Сальников еще и стихи хорошие пишет. | | | 28.05.2018 17:19 | marko Помня фильм "Страна ОЗ" с Трояновой, начинаю подозревать, что фантасмагорическое путешествие по городу - специфически уральский жанр (ну... если не считать какого-то Джойса, конечно). | | | 28.05.2018 20:35 | Algiz )) а мне еще Гоголь вспомнился - "фантасмогория в течение одного только дня" )
специфика Урала связана, по моему, с кыштымской аварией 57-го. высокая биологическая активность создает феерический быт и бытие ) | | Оставить комментарий
Чтобы написать сообщение, пожалуйста, пройдите Авторизацию или Регистрацию.
|
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Кобаяси Исса
Авторизация
Камертон
Той ночью позвонили невпопад.
Я спал, как ствол, а сын, как малый веник,
И только сердце разом – на попа,
Как пред войной или утерей денег.
Мы с сыном живы, как на небесах.
Не знаем дней, не помним о часах,
Не водим баб, не осуждаем власти,
Беседуем неспешно, по мужски,
Включаем телевизор от тоски,
Гостей не ждем и уплетаем сласти.
Глухая ночь, невнятные дела.
Темно дышать, хоть лампочка цела,
Душа блажит, и томно ей, и тошно.
Смотрю в глазок, а там белым-бела
Стоит она, кого там нету точно,
Поскольку третий год, как умерла.
Глядит – не вижу. Говорит – а я
Оглох, не разбираю ничего –
Сам хоронил! Сам провожал до ямы!
Хотел и сам остаться в яме той,
Сам бросил горсть, сам укрывал плитой,
Сам резал вены, сам заштопал шрамы.
И вот она пришла к себе домой.
Ночь нежная, как сыр в слезах и дырах,
И знаю, что жена – в земле сырой,
А все-таки дивлюсь, как на подарок.
Припомнил все, что бабки говорят:
Мол, впустишь, – и с когтями налетят,
Перекрестись – рассыплется, как пудра.
Дрожу, как лес, шарахаюсь, как зверь,
Но – что ж теперь? – нашариваю дверь,
И открываю, и за дверью утро.
В чужой обувке, в мамином платке,
Чуть волосы длинней, чуть щеки впали,
Без зонтика, без сумки, налегке,
Да помнится, без них и отпевали.
И улыбается, как Божий день.
А руки-то замерзли, ну надень,
И куртку ей сую, какая ближе,
Наш сын бормочет, думая во сне,
А тут – она: то к двери, то к стене,
То вижу я ее, а то не вижу,
То вижу: вот. Тихонечко, как встарь,
Сидим на кухне, чайник выкипает,
А сердце озирается, как тварь,
Когда ее на рынке покупают.
Туда-сюда, на край и на краю,
Сперва "она", потом – "не узнаю",
Сперва "оно", потом – "сейчас завою".
Она-оно и впрямь, как не своя,
Попросишь: "ты?", – ответит глухо: "я",
И вновь сидит, как ватник с головою.
Я плед принес, я переставил стул.
(– Как там, темно? Тепло? Неволя? Воля?)
Я к сыну заглянул и подоткнул.
(– Спроси о нем, о мне, о тяжело ли?)
Она молчит, и волосы в пыли,
Как будто под землей на край земли
Все шла и шла, и вышла, где попало.
И сидя спит, дыша и не дыша.
И я при ней, реша и не реша,
Хочу ли я, чтобы она пропала.
И – не пропала, хоть перекрестил.
Слегка осела. Малость потемнела.
Чуть простонала от утраты сил.
А может, просто руку потянула.
Еще немного, и проснется сын.
Захочет молока и колбасы,
Пройдет на кухню, где она за чаем.
Откроет дверь. Потом откроет рот.
Она ему намажет бутерброд.
И это – счастье, мы его и чаем.
А я ведь помню, как оно – оно,
Когда полгода, как похоронили,
И как себя положишь под окно
И там лежишь обмылком карамели.
Как учишься вставать топ-топ без тапок.
Как регулировать сердечный топот.
Как ставить суп. Как – видишь? – не курить.
Как замечать, что на рубашке пятна,
И обращать рыдания обратно,
К источнику, и воду перекрыть.
Как засыпать душой, как порошком,
Недавнее безоблачное фото, –
УмнУю куклу с розовым брюшком,
Улыбку без отчетливого фона,
Два глаза, уверяющие: "друг".
Смешное платье. Очертанья рук.
Грядущее – последнюю надежду,
Ту, будущую женщину, в раю
Ходящую, твою и не твою,
В посмертную одетую одежду.
– Как добиралась? Долго ли ждала?
Как дом нашла? Как вспоминала номер?
Замерзла? Где очнулась? Как дела?
(Весь свет включен, как будто кто-то помер.)
Поспи еще немного, полчаса.
Напра-нале шаги и голоса,
Соседи, как под радио, проснулись,
И странно мне – еще совсем темно,
Но чудно знать: как выглянешь в окно –
Весь двор в огнях, как будто в с е вернулись.
Все мамы-папы, жены-дочеря,
Пугая новым, радуя знакомым,
Воскресли и вернулись вечерять,
И засветло являются знакомым.
Из крематорской пыли номерной,
Со всех погостов памяти земной,
Из мглы пустынь, из сердцевины вьюги, –
Одолевают внешнюю тюрьму,
Переплывают внутреннюю тьму
И заново нуждаются друг в друге.
Еще немного, и проснется сын.
Захочет молока и колбасы,
Пройдет на кухню, где сидим за чаем.
Откроет дверь. Потом откроет рот.
Жена ему намажет бутерброд.
И это – счастье, а его и чаем.
– Бежала шла бежала впереди
Качнулся свет как лезвие в груди
Еще сильней бежала шла устала
Лежала на земле обратно шла
На нет сошла бы и совсем ушла
Да утро наступило и настало.
|
|