С тех пор как завелись у нас знатоки искусства, само искусство пошло к черту
(Рихард Вагнер)
Мейнстрим
23.08.2017
Аксёнова приревновали к Барметовой
Завершился очередной, одиннадцатый музыкально-литературный «Аксёнов-фест», посвященный памяти писателя...
В Казани завершился очередной, одиннадцатый музыкально-литературный «Аксёнов-фест», посвященный памяти писателя Василия Аксёнова, которому в этом году исполнилось бы 85.
Программа нынешнего фестиваля включала в себя свыше трех десятков творческих встреч и кинопоказов, презентацию книги Бориса Мессерера «Промельк Беллы»; объявление победителей премии «Звездный билет – 2017» в Камаловском театре (в этом сезоне к литературной номинации добавилась «Музыка»). В сквере Аксёнова 22 августа состоялось открытие арт-объекта «Читать в саду».
Фестивальные площадки открыты в Доме-музее Василия Аксёнова, кинотеатре «Мир», «Шаляпин Палас Отеле», музее Константина Васильева, Центральной городской библиотеке на улице Вишневского, сквере Аксёнова, Союзе писателей Республики Татарстан, театре имени Галиаскара Камала и камерном театре «Сдвиг».
Неприятной особенностью «Аксёнов-феста – 2017» стали претензии правообладателей и наследников, почувствовавших себя обделенными на празднике жизни. Правообладателями аксёновского наследия являются сын писателя Алексей Аксёнов и сестра вдовы Василия Павловича Ирина Змеул, интересы которой представляет по доверенности ее сын Александр. По завершении праздничных мероприятий последний намерен ударить по городским властям аж тремя исками, связанными с проведением литературно-музыкального фестиваля «Аксёнов-фест», о чем сообщил в своем фейсбуке. «Планируется подача в суд исков против управления культуры Казани, которое на протяжении нескольких лет проводило тендеры на проведение “Аксёнов-феста”. В одном мы будем просить признать использование имени Василия Павловича незаконным согласно статье 1267 ГК РФ (охрана авторства). Также будет подан иск против подведомственных площадок, которые незаконно, то есть без согласия правообладателей, ставили спектакли. И еще один иск в связи с изданием произведений Аксёнова на татарском языке», — поделился обделенный представитель наследницы с агентством «ТАСС». Наша цель, — пояснил он, — не наказать кого-либо, а доказать право наследников, они же правообладатели на принятие решений в рамках “Аксёнов-феста”, который в нынешнем виде, на наш взгляд, мало имеет отношения к Аксёнову».
Сына свояченицы Василия Павловича, проживающего в Москве, не устраивают также использование устроителями «пресловутого “Аксёнов-феста”» образа и имени Василия Аксёнова и публичное исполнение его произведений с 2009 по 2017 год без согласия правообладателей, а также отсутствие знака правообладателя на книгах писателя, выпущенных в переводе на татарский язык. Еще одна характерная претензия представителя сформулирована 17 августа в его фейсбуке: «Главным хранителем наследия Аксенова в Казани отчего-то считают главного редактора журнала “Октябрь” Ирину Барметову, которая именуется координатором фестиваля. Правда, наследники и правообладатели не в курсе её заслуг в деле памяти Аксёнова. Ради бога, пусть Ирина Николаевна и дальше собирает друзей в Казани, но давайте это будет называться «салон Ирины Барметовой».
Сын свояченицы покойного писателя, тем не менее, проинформировал и о готовности наследников к досудебному урегулированию спора путем заключения с исполкомом Казани соглашения об использовании образа и имени Аксёнова на фестивале и формировании попечительского совета фестиваля с участием правообладателей.
Позиция казанской администрации была изложена 20-го числа на страницах «Российской газеты». «Мы поддерживаем связь с сыном писателя, который обладает половиной авторского права на произведения Василия Аксенова, — говорится в опубликованном сообщении пресс-службы казанской мэрии. — Он никогда не был против проведения фестиваля и никогда не претендовал на участие в формировании программы. Александр Змеул был на фестивале в качестве гостя в прошлом году, после чего в письме к мэру Казани указал на необходимость согласования мероприятий с ним. В нашем ответе было заявлено о готовности рассмотреть предложения, но их во время подготовки к фестивалю 2017 года так и не поступило».
Довольно странными сочла претензии «наследника по доверенности» и Ирина Барметова, поскольку фестиваль, по ее мнению, устраивается в полном соответствии с пожеланиями самого Василия Аксёнова. «Фестиваль проходит десять лет, — заявила она “Российской газете”. — Мы что, подпольно его делали? Ни сын Аксенова, ни его вдова никогда ничего не запрещали. Значит, было хорошее отношение. Наследник по доверенности заявил, что ему не нравится фестиваль. Отчего тогда настойчивое желание возглавить его, “порулить”? Получается, что все время фестиваль был таким, как есть, а теперь по желанию наследника должен меняться? С нашей точки зрения, это неправильное поведение, но наследник имеет на него право».
Писатель Павел Басинской в том же выпуске «РГ» отреагировал на претензии «представителя» рассуждением о моральном праве наследников на подобного рода вмешательство в посмертные судьбы имен и образов: «...Иногда хочется сказать наследникам, причем буквально всем: “Господи, да отпустите вы их!” Не ваши они уже, не ваши! Тем более что в 90 из 100 случаев они сами вас об этом не просили. Нельзя наследие крупных писателей превращать исключительно в семейное дело, не говоря уже о семейном бизнесе...».
Небо.
Горы.
Небо.
Горы.
Необъятные просторы с недоступной высоты. Пашни в шахматном порядке, три зеленые палатки, две случайные черты. От колодца до колодца желтая дорога вьется, к ней приблизиться придется - вот деревья и кусты. Свист негромкий беззаботный, наш герой, не видный нам, движется бесповоротно. Кадры, в такт его шагам, шарят взглядом флегматичным по окрестностям, типичным в нашей средней полосе. Тут осина, там рябина, вот и клен во всей красе.
Зелень утешает зренье. Монотонное движенье даже лучше, чем покой, успокаивает память. Время мерится шагами. Чайки вьются над рекой. И в зеленой этой гамме...
- Стой.
Он стоит, а оператор, отделяясь от него, методично сводит в кадр вид героя своего. Незавидная картина: неопрятная щетина, второсортный маскхалат, выше меры запыленный. Взгляд излишне просветленный, неприятный чем-то взгляд.
Зритель видит дезертира, беглеца войны и мира, видит словно сквозь прицел. Впрочем, он покуда цел. И глухое стрекотанье аппарата за спиной - это словно обещанье, жизнь авансом в час длиной. Оттого он смотрит чисто, хоть не видит никого, что рукою сценариста сам Господь хранит его. Ну, обыщут, съездят в рожу, ну, поставят к стенке - все же, поразмыслив, не убьют. Он пойдет, точней, поедет к окончательной победе...
Впрочем, здесь не Голливуд. Рассуждением нехитрым нас с тобой не проведут.
Рожа.
Титры.
Рожа.
Титры.
Тучи по небу плывут.
2.
Наш герой допущен в банду на урезанных правах. Банда возит контрабанду - это знаем на словах. Кто не брезгует разбоем, отчисляет в общий фонд треть добычи. Двое-трое путешествуют на фронт, разживаясь там оружьем, камуфляжем и едой. Чужд вражде и двоедушью мир общины молодой.
Каждый здесь в огне пожарищ многократно выживал потому лишь, что товарищ его спину прикрывал. В темноте и слепоте мы будем долго прозябать... Есть у нас, однако, темы, что неловко развивать.
Мы ушли от киноряда - что ж, тут будет череда экспозиций то ли ада, то ли страшного суда. В ракурсе, однако, странном пусть их ловит объектив, параллельно за экраном легкий пусть звучит мотив.
Как вода течет по тверди, так и жизнь течет по смерти, и поток, не видный глазу, восстанавливает мир. Пусть непрочны стены храма, тут идет другая драма, то, что Гамлет видит сразу, ищет сослепу Шекспир.
Вечер.
Звезды.
Синий полог.
Пусть не Кубрик и не Поллак, а отечественный мастер снимет синий небосклон, чтоб дышал озоном он. Чтоб душа рвалась на части от беспочвенного счастья, чтоб кололи звезды глаз.
Наш герой не в первый раз в тень древесную отходит, там стоит и смотрит вдаль. Ностальгия, грусть, печаль - или что-то в том же роде.
Он стоит и смотрит. Боль отступает понемногу. Память больше не свербит. Оператор внемлет Богу. Ангел по небу летит. Смотрим - то ль на небо, то ль на кремнистую дорогу.
Тут подходит атаман, сто рублей ему в карман.
3.
- Табачку?
- Курить я бросил.
- Что так?
- Смысла в этом нет.
- Ну смотри. Наступит осень, наведет тут марафет. И одно у нас спасенье...
- Непрерывное куренье?
- Ты, я вижу, нигилист. А представь - стоишь в дозоре. Вой пурги и ветра свист. Вахта до зари, а зори тут, как звезды, далеки. Коченеют две руки, две ноги, лицо, два уха... Словом, можешь сосчитать. И становится так глухо на душе, твою, блин, мать! Тут, хоть пальцы плохо гнутся, хоть морзянкой зубы бьются, достаешь из закутка...
- Понимаю.
- Нет. Пока не попробуешь, не сможешь ты понять. Я испытал под огнем тебя. Ну что же, смелость - тоже капитал. Но не смелостью единой жив пожизненный солдат. Похлебай болотной тины, остуди на льдине зад. Простатиты, геморрои не выводят нас из строя. Нам и глист почти что брат.
- А в итоге?
- Что в итоге? Час пробьет - протянешь ноги. А какой еще итог? Как сказал однажды Блок, вечный бой. Покой нам только... да не снится он давно. Балерине снится полька, а сантехнику - говно. Если обратишь вниманье, то один, блин, то другой затрясет сквозь сон ногой, и сплошное бормотанье, то рычанье, то рыданье. Вот он, братец, вечный бой.
- Страшно.
- Страшно? Бог с тобой. Среди пламени и праха я искал в душе своей теплую крупицу страха, как письмо из-за морей. Означал бы миг испуга, что жива еще стезя...
- Дай мне закурить. Мне...
- Туго? То-то, друг. В бою без друга ну, практически, нельзя. Завтра сходим к федералам, а в четверг - к боевикам. В среду выходной. Авралы надоели старикам. Всех патронов не награбишь...
- И в себя не заберешь.
- Ловко шутишь ты, товарищ, тем, наверно, и хорош. Славно мы поговорили, а теперь пора поспать. Я пошел, а ты?
- В могиле буду вволю отдыхать.
- Снова шутишь?
- Нет, пожалуй.
- Если нет, тогда не балуй и об этом помолчи. Тут повалишься со стула - там получишь три отгула, а потом небесный чин даст тебе посмертный номер, так что жив ты или помер...
- И не выйдет соскочить?
- Там не выйдет, тут - попробуй. В добрый час. Но не особо полагайся на пейзаж. При дворе и на заставе - то оставят, то подставят; тут продашь - и там продашь.
- Я-то не продам.
- Я знаю. Нет таланта к торговству. Погляди, луна какая! видно камни и траву. Той тропинкой близко очень до Кривого арыка. В добрый час.
- Спокойной ночи. Может, встретимся.
- Пока.
4.
Ночи и дни коротки - как же возможно такое? Там, над шуршащей рекою, тают во мгле огоньки. Доски парома скрипят, слышится тихая ругань, звезды по Млечному кругу в медленном небе летят. Шлепает где-то весло, пахнет тревогой и тиной, мне уже надо идти, но, кажется, слишком светло.
Контуром черным камыш тщательно слишком очерчен, черным холстом небосвод сдвинут умеренно вдаль, жаворонок в трех шагах как-то нелепо доверчив, в теплой и мягкой воде вдруг отражается сталь.
Я отступаю на шаг в тень обессиленной ивы, только в глубокой тени мне удается дышать. Я укрываюсь в стволе, чтоб ни за что не смогли вы тело мое опознать, душу мою удержать.
Ибо становится мне тесной небес полусфера, звуки шагов Агасфера слышу в любой стороне. Время горит, как смола, и опадают свободно многия наши заботы, многия ваши дела.
Так повзрослевший отец в доме отца молодого видит бутылочек ряд, видит пеленок стопу. Жив еще каждый из нас. В звуках рождается слово. Что ж ты уходишь во мглу, прядь разминая на лбу?
В лифте, в стоячем гробу, пробуя опыт паденья, ты в зеркалах без зеркал равен себе на мгновенье. Но открывается дверь и загорается день, и растворяешься ты в спинах идущих людей...
5.
Он приедет туда, где прохладные улицы, где костел не сутулится, где в чешуйках вода. Где струится фонтан, опадая овалами, тает вспышками алыми против солнца каштан.
Здесь в небрежных кафе гонят кофе по-черному, здесь Сезанн и Моне дышат в каждом мазке, здесь излом кирпича веет зеленью сорною, крыши, шляпы, зонты отступают к реке.
Разгорается день. Запускается двигатель, и автобус цветной, необъятный, как мир, ловит солнце в стекло, держит фары навыкате, исчезая в пейзаже, в какой-то из дыр.
И не надо твердить, что сбежать невозможно от себя, ибо нету другого пути, как вводить и вводить - внутривенно, подкожно этот птичий базар, этот рай травести.
Так давай, уступи мне за детскую цену этот чудный станок для утюжки шнурков, этот миксер, ничто превращающий в пену, этот таймер с заводом на пару веков.
Отвлеки только взгляд от невнятной полоски между небом и гаснущим краем реки. Серпантин, а не серп, и не звезды, а блёстки пусть нащупает взгляд. Ты его отвлеки -
отвлеки, потому что татары и Рюрик, Киреевский, Фонвизин, Сперанский, стрельцы, ядовитые охра и кадмий и сурик, блядовитые дети и те же отцы, Аввакум с распальцовкой и Никон с братвою, царь с кошачьей башкой, граф с точеной косой, три разбитых бутылки с водою живою, тупорылый медведь с хитрожопой лисой, Дима Быков, Тимур - а иначе не выйдет, потому что, браток, по-другому нельзя, селезенка не знает, а печень не видит, потому что генсеки, татары, князья, пусть я так не хочу, а иначе не слышно.
Пусть иначе не слышно - я так не хочу. Что с того, что хомут упирается в дышло? Я не дышлом дышу. Я ученых учу.
Потому что закат и Георгий Иванов. И осталось одно - плюнуть в Сену с моста. Ты плыви, мой плевок, мимо башенных кранов, в океанские воды, в иные места...
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.