Одного вдохновения для поэта недостаточно — требуется вдохновение развитого ума
(Фридрих Шиллер)
Мейнстрим
06.06.2011
Быков не вписался в «Нацбест»
Жюри ежегодной общероссийской литературной премии «Национальный бестселлер» огласило результаты голосования по списку финалистов сезона 2011...
В Петербурге 5 июня жюри под председательством телеведущей Ксении Собчак огласило результаты голосования по списку финалистов ежегодной общероссийской литературной премии «Национальный бестселлер». Как сообщает информационная лента «Интерновости», лучшим русскоязычным произведением последнего года признан роман Дмитрия Быкова «Остромов, или Ученик чародея» — заключительная часть трилогии, в которую также входят «Оправдание» и «Орфография». Лауреат получил денежный приз в размере 250 тысяч рублей.
Помимо Дмитрия Быкова в шорт-лист «Национального бестселлера – 2011» вошли «Мультики» Михаила Елизарова, «Пражская ночь» Павла Пепперштейна, «Психодел» Андрея Рубанова, «Ты так любишь эти фильмы» автора под псевдонимом Фигль-Мигль и «Книга без фотографий» Сергея Шаргунова.
Оргкомитет «Нацбеста», тем не менее, отнесся к итогам голосования жюри скептически. Так, по мнению его председателя Вадима Левенталя, популярному Быкову не нужна эта премия, тогда как цель проекта — найти книгу, обладающую нереализованным потенциалом интеллектуального бестселлера в соответствии с девизом премии: «Проснуться знаменитым!»
Что же касается самого лауреата, то в контексте таких высказываний победа показалась ему приятнее. Быков заявил, что не претендует на сами деньги и желает анонимно пустить их на благотворительные цели.
Я не запомнил — на каком ночлеге
Пробрал меня грядущей жизни зуд.
Качнулся мир.
Звезда споткнулась в беге
И заплескалась в голубом тазу.
Я к ней тянулся... Но, сквозь пальцы рея,
Она рванулась — краснобокий язь.
Над колыбелью ржавые евреи
Косых бород скрестили лезвия.
И все навыворот.
Все как не надо.
Стучал сазан в оконное стекло;
Конь щебетал; в ладони ястреб падал;
Плясало дерево.
И детство шло.
Его опресноками иссушали.
Его свечой пытались обмануть.
К нему в упор придвинули скрижали —
Врата, которые не распахнуть.
Еврейские павлины на обивке,
Еврейские скисающие сливки,
Костыль отца и матери чепец —
Все бормотало мне:
— Подлец! Подлец!—
И только ночью, только на подушке
Мой мир не рассекала борода;
И медленно, как медные полушки,
Из крана в кухне падала вода.
Сворачивалась. Набегала тучей.
Струистое точила лезвие...
— Ну как, скажи, поверит в мир текучий
Еврейское неверие мое?
Меня учили: крыша — это крыша.
Груб табурет. Убит подошвой пол,
Ты должен видеть, понимать и слышать,
На мир облокотиться, как на стол.
А древоточца часовая точность
Уже долбит подпорок бытие.
...Ну как, скажи, поверит в эту прочность
Еврейское неверие мое?
Любовь?
Но съеденные вшами косы;
Ключица, выпирающая косо;
Прыщи; обмазанный селедкой рот
Да шеи лошадиный поворот.
Родители?
Но, в сумраке старея,
Горбаты, узловаты и дики,
В меня кидают ржавые евреи
Обросшие щетиной кулаки.
Дверь! Настежь дверь!
Качается снаружи
Обглоданная звездами листва,
Дымится месяц посредине лужи,
Грач вопиет, не помнящий родства.
И вся любовь,
Бегущая навстречу,
И все кликушество
Моих отцов,
И все светила,
Строящие вечер,
И все деревья,
Рвущие лицо,—
Все это встало поперек дороги,
Больными бронхами свистя в груди:
— Отверженный!
Возьми свой скарб убогий,
Проклятье и презренье!
Уходи!—
Я покидаю старую кровать:
— Уйти?
Уйду!
Тем лучше!
Наплевать!
1930
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.