|
Всякий, кто вместо одного колоса или одного стебля травы сумеет вырастить на
том же поле два, окажет человечеству и своей родине большую услугу, чем все
политики, взятые вместе (Джонатан Свифт)
Мейнстрим
05.08.2009 Умер Амос КейнанУмер известный израильский писатель, публицист и художник Амос Кейнан... Во вторник 4 августа на 83-м году жизни скончался известный израильский писатель, публицист и художник Амос Кейнан (Левин), сообщает «Zman.com».
Он родился в Тель-Авиве, в семье выходцев из России. Участвовал в деятельности движений «а-Шомер а-ца‘ир» и «Лохамей херут Исраэль». Сотрудничал с газетой «Haaretz», на страницах которой вел ежедневные сатирические рубрики. Фельетоны Амоса Кейнана вышли отдельной книгой «Сефер ха-сатирот: 1948–1984» в с рисунками автора. В 1954–1963 гг. жил в Париже.
В своих литературных произведениях писатель стремился выразить любовь к Обетованной и сопоставлял сионистское строительство с завоеванием евреями Ханаана. Одновременно в язвительной, порой в гротескной форме высмеивал лицемерие и ограниченность политиков и идеологов государства. Первую книгу, которая называется «Ба-тахана» («На станции»), издал в 1963 году.
В израильской культуре Кейнан снискал себе известность эпатирующего и провокационного автора. Так, в романе-антиутопии «Ба-дерех ле-Эйн-Харод» («На пути в Эйн-Харод», 1984) киббуц Эйн-Харод кажется герою спасительным островком в Стране Израиля, планомерно уничтожаемой еврейской военной хунтой, действия которой открыто сравниваются с библейским завоеванием Ханаана. Писатель широко использовал в этой работе архаичные пласты языка Библии, убедительно моделируя на этом материале современные речевые ситуации вплоть до армейского сленга.
Читайте в этом же разделе: 04.08.2009 Бунинская премия мечтать не запрещает 04.08.2009 Умер Евгений Суворов 04.08.2009 Путин побеседовал с Распутиным 04.08.2009 В Риме появится улица Солженицына 03.08.2009 Франция почтила память Сент-Экзюпери
К списку
Комментарии Оставить комментарий
Чтобы написать сообщение, пожалуйста, пройдите Авторизацию или Регистрацию.
|
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Кобаяси Исса
Авторизация
Камертон
1
Когда мне будет восемьдесят лет,
то есть когда я не смогу подняться
без посторонней помощи с того
сооруженья наподобье стула,
а говоря иначе, туалет
когда в моем сознанье превратится
в мучительное место для прогулок
вдвоем с сиделкой, внуком или с тем,
кто забредет случайно, спутав номер
квартиры, ибо восемьдесят лет —
приличный срок, чтоб медленно, как мухи,
твои друзья былые передохли,
тем более что смерть — не только факт
простой биологической кончины,
так вот, когда, угрюмый и больной,
с отвисшей нижнею губой
(да, непременно нижней и отвисшей),
в легчайших завитках из-под рубанка
на хлипком кривошипе головы
(хоть обработка этого устройства
приема информации в моем
опять же в этом тягостном устройстве
всегда ассоциировалась с
махательным движеньем дровосека),
я так смогу на циферблат часов,
густеющих под наведенным взглядом,
смотреть, что каждый зреющий щелчок
в старательном и твердом механизме
корпускулярных, чистых шестеренок
способен будет в углубленьях меж
старательно покусывающих
травинку бледной временной оси
зубцов и зубчиков
предполагать наличье,
о, сколь угодно длинного пути
в пространстве между двух отвесных пиков
по наугад провисшему шпагату
для акробата или для канате..
канатопроходимца с длинной палкой,
в легчайших завитках из-под рубанка
на хлипком кривошипе головы,
вот уж тогда смогу я, дребезжа
безвольной чайной ложечкой в стакане,
как будто иллюстрируя процесс
рождения галактик или же
развития по некоей спирали,
хотя она не будет восходить,
но медленно завинчиваться в
темнеющее донышко сосуда
с насильно выдавленным солнышком на нем,
если, конечно, к этим временам
не осенят стеклянного сеченья
блаженным знаком качества, тогда
займусь я самым пошлым и почетным
занятием, и медленная дробь
в сознании моем зашевелится
(так в школе мы старательно сливали
нагревшуюся жидкость из сосуда
и вычисляли коэффициент,
и действие вершилось на глазах,
полезность и тепло отождествлялись).
И, проведя неровную черту,
я ужаснусь той пыли на предметах
в числителе, когда душевный пыл
так широко и длинно растечется,
заполнив основанье отношенья
последнего к тому, что быть должно
и по другим соображеньям первым.
2
Итак, я буду думать о весах,
то задирая голову, как мальчик,
пустивший змея, то взирая вниз,
облокотись на край, как на карниз,
вернее, эта чаша, что внизу,
и будет, в общем, старческим балконом,
где буду я не то чтоб заключенным,
но все-таки как в стойло заключен,
и как она, вернее, о, как он
прямолинейно, с небольшим наклоном,
растущим сообразно приближенью
громадного и злого коромысла,
как будто к смыслу этого движенья,
к отвесной линии, опять же для того (!)
и предусмотренной,'чтобы весы не лгали,
а говоря по-нашему, чтоб чаша
и пролетала без задержки вверх,
так он и будет, как какой-то перст,
взлетать все выше, выше
до тех пор,
пока совсем внизу не очутится
и превратится в полюс или как
в знак противоположного заряда
все то, что где-то и могло случиться,
но для чего уже совсем не надо
подкладывать ни жару, ни души,
ни дергать змея за пустую нитку,
поскольку нитка совпадет с отвесом,
как мы договорились, и, конечно,
все это будет называться смертью…
3
Но прежде чем…
|
|