Литература во всех ее видах - не что иное, как тень доброй беседы
(Роберт Стивенсон)
Анонсы
02.12.2015Зима только в книжках бывает. Итоги турнира № 66
Теперь нам требуется испытатель...
Часть I. Торжественная
Маленький привратник был очень занят. Сидя на корточках, он брал из заготовленного штабеля палочки и втыкал их частоколом по окружности. Когда окружность замкнулась, Еж, наблюдавший за действиями друга уже некоторое время, не выдержал:
— Модель строишь?
— Конечно.
— Что будем проверять?
— Это модель безвыходного положения, — важно ответил привратник и вынул несколько палочек, — тут будет вход.
— Простенькая какая-то моделька, — фыркнул Еж.
— Да, — согласился привратник, — когда попадаешь в безвыходное положение, нужно в нем хорошенько помаяться.
И он принялся втыкать палочки внутри окружности, выстраивая узкие коридорчики с множеством перекрестков, неожиданными поворотами и тупиками. Когда работа была закончена, он отошел в сторону и полюбовался.
— Ну как?
— Лабиринт! — восхитился Еж.
— Он самый. Но теперь нам требуется испытатель. Мы с тобой не годимся — лабиринт слишком узкий.
— И у нас есть такой испытатель, — Еж свистнул, и рядом с ним появилась Мышь.
Друзья подвели ее к входу и объяснили задачу — войти и постараться выйти.
— А что мне за это будет? — поинтересовалась меркантильная Мышь.
— Наша благодарность. И сыр. Большой кусок свежего Маасдама с огромными дырками.
Воодушевленная Мышь храбро вошла в лабиринт и засуетилась по узким коридорчикам. Друзья терпеливо ждали.
— Непросто ей там, — зевнул Еж, — может, спасать пора?
— Подождем еще.
Мышь шуршала, фыркала, пищала, пыталась звать на помощь, друзья дремали. Разбудил их торжествующий возглас:
— Вышла!
Получив вожделенный сыр, Мышь скрылась в густой траве. Еж почесал макушку.
— Ну и что? Откуда ушла, туда и вышла, только время потратила.
— Не скажи.
Привратник подвел Ежа ко входу в лабиринт.
— Что видишь?
— Вижу лабиринт, за ним ограда ристалища, дальше деревья, небо с тучами.
— Закрой глаза.
Еж послушно зажмурился, привратник развернул его спиной к лабиринту.
— Теперь смотри. Что видишь?
— Вижу Царскую ложу, перед ней рыцари...
— Теперь понимаешь? — перебил Ежа привратник, ─из безвыходного положения есть выход — через вход, но с совершенно другим взглядом.
— ...и императора, — продолжил Еж, — кажется, он что-то говорит.
Привратник обернулся. Действительно, Его Величество Финка, обернувшись в мантию и придерживая левой рукой сползающую на глаза корону, держал тронную речь.
Finka: Трон, кажись, немного сдвинули. Э-эх, поправляя воскресную корону после субботнего,оглашаю вердикть. Прекрасные чудо-колёса прикатили рыцари и как говорица среди бегущих первых нет и отстающих. И всё же первое место — точнее, место рядом с ампиратором за пиршестким столом и два мешка червонцев — Ptenchik (уверенная проза). Остальным — по мешку червонцев и по «тройке» удалой c цыганами да гитарами. Митрофан, где наш стол пиршеский. Это что, какой шведский стол? Позвать Василису прекрасную! Ну вот, другое дело. Э-эх... танцуют все. Да, чуть не забыл, корону свою бездонную (без дна, то есть) отдаю Algiz. Быть по сему!
Королю с поклоном
На столе стояла клетка. В клетке жили Нафанаил и Тоська — любящие супруги и крепкие хозяйственники. Они были куплены в разных магазинах, в кровном родстве не состояли, поэтому имели виды на здоровое потомство. Жилплощадь у них была просторная, в два этажа. Кормушка, водопой, домик, на полу толстый слой опилок ─ если их разгрести, то можно и газетку почитать недельной свежести — в общем, все как у всех.
Единственное, что их смущало, особенно поначалу, так это огромное бледное Лицо, которое частенько приближалось вплотную к прутьям клетки и разглядывало их, и еще Руки, бесцеремонно проникавшие в жилье. Однако скоро они привыкли и перестали пугаться, тем более что появление Рук обычно предшествовало обилию новой еды.
Но чего Тоська по-настоящему терпеть не могла, так это колеса. Оно занимало четверть клетки, но Тоська утверждала, что половину. Нафанаил гордо именовал его беличьим и по утрам делал в нем разминку, а Тоська, высунув нос из домика, заявляла, что колесо это для лоботрясов, которым нечем заняться, и оттого они силушку молодецкую в нем растрясают вместо того чтобы создавать продовольственный запас.
О, у нее самой запас был что надо! По всей клетке, во всех углах были свернуты газетные кульки для пшеничных и кукурузных зерен. Даже Руки не осмеливались трогать эти склады, поэтому Тоська чувствовала себя в полной безопасности.
— Смотри, я зиму переживу, а с тобой делиться — еще подумаю! — подначивала она мужа.
— Да какая зима, Тосенька! Зима только в книжках бывает, — отвечал Нафаня, не прерывая стремительного бега. Ему нравилось это ощущение жара в мышцах, он чувствовал себя белкой, а хотел большего — птицей.
Однако зима пришла. За громадным стеклом сначала без конца шли дожди, а потом посыпались хлопья снега. Откуда-то начало дуть, Тоська закашляла, и Руки переставили клетку подальше от окна. Здесь было тепло, но пасмурно. Нафаня этого почти не замечал, все свободное время отдавая тренировкам, а вот Тоська погрустнела. Она уже была невероятно толста от распиравших ее малышей и утверждала, что грустно ей от того, что ходить и дышать тяжеловато.
— Вот рожу — снова буду жизни радоваться, — говорила она, но как-то неубедительно. А в последние дни вообще залегла в домике и даже есть перестала. Нафаня ей и семечки носил, и кусочки яблочка — она только нос воротила. Озадаченное Лицо долго смотрело внутрь клетки, потом отошло и уткнулось в какую-то книжку.
Нафаня тоже был начитанным. Ему как-то попался под опилками листок из журнала «Юный натуралист», и он знал, что на родине хомяков почти всегда светит яркое солнце. Тоськина депрессия происходила от недостатка света.
Малыши родились перед рассветом. Нафаня всю ночь просидел под кормушкой, потому что Тоська не желала его присутствия при родах, а Руки возились совсем рядом за прутьями. Они прикрутили над крышей какой-то колпак. «Еще темнее будет», — подумал Нафаня без ненависти, потому что испытывать это чувство не умел.
Когда Руки ушли и наступило утро, Нафаня убедился в своей правоте насчет колпака, вздохнул и пошел проведать Тоську. Он надеялся, что, освободившись от тяжести, она повеселеет, но на всякий случай прихватил из кормушки сушеную абрикосину. Однако Тоська не только не повеселела, она окрысилась на него, не дала взглянуть на детей и выгнала из домика.
— Иди колесо свое крути! К белкам уходи! — кричала она. — Променял нас всех на свою вертушку!
Нафаня принял это молча. Он знал, что к женщине после родов нужно относиться еще снисходительнее, чем к беременной, и просто полез в колесо. По крайней мере, хуже-то не будет.
Скрипнула ось, побежали под лапками назад узкие дощечки.
И вдруг над клеткой засияло солнце. Нафаня от неожиданности остановился. Солнце погасло. Нафаня рванул. Солнце вновь вспыхнуло. Ошалевший от радости, хомяк бежал вперед, уже чувствуя себя птицей. Он не видел хитро улыбавшегося Лица, не видел новых деталек, соединявших ось колеса с колпаком, он даже не заметил изумленного лица Тоськи в проеме домика.
Он — летел.
Последний рисунок углем по известке —
какой-то неровный овальный колёсик,
он едет бесстрашно по белой равнине,
с восьмёрчатым диском, с проколотой шиной.
За ним серый выхлоп размазанным шлейфом.
И всё завершается крохотной щелью.
Не плачьте, не плачьте! Он вынырнет снова,
смешно изогнувшись счастливой подковой.
Он был нарисован дрожащей рукою.
Прошу, никогда не рисуйте такое!
Этот убогий мир крутится белкой в сансаровом колесе,
я наступаю лапками на перекладины дня и ночи,
времени колебания были размашисты, стали короче,
короче... Короче, некогда оглянуться, остановиться, отсечь
лишнее, важное, сложное, факты, голову... хочется проще —
выйти за прутья клети, скрестить параллели ветхозаветной рощи,
груз бытия отринуть с безумно уставших плеч.
«Белые лодки по синей реке уплывают на солнце, а солнце, а сердце Валгаллы
Желтою рыбой идет по волне в восходящее царство заката»
Mein herz. SamarkandA
Щерится город улыбкой мостов и топорщится зябко наростами зданий,
Катится смуглый помятый желток по растрепанным, серым от низости тучам,
рвётся и пачкает след, оставляя на синем оранжево-красную память,
вспыхнет в мозаике окон, рассыплется, тысячекратно прокатится Коло,
спрыгнет на землю, сверкнет ободами колес, понесет по прямому проспекту,
девица красная в зеркальце смотрит — небо над ней изгибается нимбом,
мягко зальет окоем до краев, опрокинется в чашу кофейную пенно,
велосипедом укатится Солнце в пещеру метро, засыпая и тая,
в темный чертог Чернобога по движущей ленте, гремящий и воющий вырий.
Вспыхнет холодный огонь, освещая безликие грани пещер рукотворных,
Тьму отгоняя с трудом — затаилась и хмурит углами квадратные брови,
падают, бьются о камень, чернильными пятнами мечутся пьяные тени,
кошками остро царапают кожу и ребра, и череп пречёрные мысли,
ищут бадзулы бедняг, заставляют на ветер пускать нажитое богатство,
между тенями шныряет беспятый, редких прохожих пугает нечисто,
злобно глядит Переруг из святилища — новою полон ли жертвенник требой.
Дремлет Перун на холодной постели, ждет неминуемой битвы Белбога.
Смежим и мы в ожидании веки — пусть колесо поутру засияет.
Поехали два колеса в разные стороны
Велосипед порвался...
Но все закончилось хорошо
Теперь в цирке пара новых эквилибристов
ДРАМА
Четвертый час. Бежит безногий сон
По колесу дырявому Сансары.
И катится под горку колесо,
Всем белочкам подыскивая пару.
И можно б досмотреть в конце концов.
Но Голливуд, даваемый задаром,
Еще не всех проветрил мертвецов.
Плодятся белки в скорости прогрессий,
Уже тайга гуляет на безлесье.
Чета у белки кроличье лицо
И зубки, как у бабушки из волка.
Ну, точно, тут положена двустволка —
Хорошее лечение проблем.
Пока там время в доктора сыграет,
Проблема машет перышком из рая
И отпускает все грехи ко всем.
Так травматизм венчает драмы дело.
Конец кины. Не зря ружжо висело.
Одна душа под цирковый мотив
В кулисы смылась, маску подхватив.
МИЛЫЙ АВГУСТИН
Милый Августин, время идет
По хранимым рекою следам.
Вечный мобиля супер-завод
В полный рот улыбается нам.
Этот, круглый, как Мебиус-сан,
Охренительный выдох и вдох
Колесом под телегу был сдан,
И, по формуле, сам господь Бог
Пилотирует древний болид —
Что спешить-то? Так Он не спешит.
И ведь едет все время вперед,
И ведь кажется – время идет,
Правда-правда, идет по пятам.
Здравствуй, школа! И здравствуйте вам,
Новый год, Старый год, Чумный год —
Сколько вас, все к столу! — там и под
Все они проходили и шли.
И куда в результате пришли?
Шорох листьев — гуськом по стене
Бродят тени по миру миров,
Милый Августин плачет во сне,
Венский Августин плачет во мне.
Тот же стол, море призрачных душ.
Снова поезд уедет. Лелуш.
А соседский подрос будь здоров!
А ему сорок дней на Покров.
Очень просто закручено там —
По оставленному — «Аз воздам».
Милый, слышишь, шарманка опять,
Про чуму, про — пора растерять.
Это просто — по водным следам.
Милый Августин, лучше проспать.
Колесо закатилось в сон...
Колесом кувыркалось лето.
Тускло-черным бесстрашным ветром
Колобродило колесо.
За домами шумел пустырь.
Матерок подростково-ломкий
Простодушно шугал девчонку.
Колесо шуршало ─ остынь.
Пацаны текли косяком —
Стайкой рыбок в приволье плёса —
Юрких, вертких, кровавоносых,
Коронованных колесом.
Точно кочет клевал висок.
Жаркий ужас. Резины запах.
КуражА ледяные лапы.
Мир накрыл чернотой и — стёк
Околесицей по лицу.
Мир помчался звенящей сказкой —
Сколько лис черно-буро-красных,
За леса, кружа, унесут?..
------------------------------
Если в сон наяву вглядеться —
Сквозь обыденный сюр и сор
Катит, время дробя в песок,
Колесо — оселок из детства.
.jpg)
Влад и Наташа — Вам.
1-ое колесо. Рулевое.
Первое колесо! Нет ничего короче:
Кто-то попал рукой в корень — и дождались.
Взвизгнуло, понесло в вечность. И, между прочим,
Мудрый сказал: «Покой — это застой. А жизнь —
Это движенье». Вбок, вверх или вниз — какая
Разница! Хоть назло: мелом соедини
Точки. Сломай замок. Выкати из сарая.
Птицей взлети в седло — и побежали дни!
Детям даны права — всё, что могло присниться.
Хочешь — ракетой ввысь, хочешь — спасай принцесс.
Ох, как просты слова — «ехать, идти, стремиться»!
Но ускользает смысл и тормозит процесс.
Первый велосипед. Белый корабль бумажный.
Звонкое «От винта!» Помнишь, куда лететь?
Снова ты против всех — в реку захочешь дважды.
Только вода не та и берега не те.
Бродишь среди могил — то, что уже едва ли.
А на краю мечты буйствует третий Рим.
Что ж ты опять застыл? Ну же, крути педали!
И разберись — где ты?
После поговорим.
2-ое колесо. Ведущее.
И пусть этот миф останется недосказан.
Не стоит искать в колесе то, чего там нет.
Мелькание солнечных спиц незаметно глазу,
Поскольку глаз не приучен смотреть на свет.
Поскольку он не привычен — он непорочен,
Доколе его не коснулась благая весть.
А дальше — объём объехав с утра до ночи,
В конце-то концов всё равно приземлишься здесь.
Иди нацеди непрозрачной воды из Леты —
И капли стекут с ковша,
И замрет душа...
Вот так и живет половина твоей планеты:
Зажмурившись,
Встав на носочки
И не ды-ша.
Это кажется только, что всё повторяется вновь,
Колесо эволюции катит по сложной спирали —
Всё, что было накоплено нами в теченье веков,
Словно в некой пружине, всесилием ангелы сжали.
Я не верю учению Дарвина — мол, обезьян
Труд в людей превратил и заставил с деревьев спуститься.
Дар стремиться к прекрасному в творчестве свыше нам дан,
Потому нет «Сквозь тернии — к звездам!» вернее девиза.
Нам еще далеко до могущества древних богов,
Хоть немало украсили в свойствах своих атрибуций*,
Отреклись от богов, но итог может быть и таков —
Тормознет колесо, если боги от нас отрекутся!
___________
*Суть атрибуции заключается в наделении людей качествами, которые не м. б. результатом социальной перцепции, поскольку не присутствуют в явном виде во внешнем, доступном наблюдателю поведении, а атрибутируются (приписываются) им. Т. о., А. — попытка интерпретировать социальный объект, понять его поведение в условиях дефицита информации путем домысливания.
Пускаю кольца дыма дальше, выше…
(Дорвался до кальяна, наконец!)
Пусть кто-то скажет обо мне — курильщик,
А я все время чувствую — творец!
Сижу во тьме, курю кальян, балдею,
В нирване наступившей невесом,
Довольный несерьезностью своею.
Кружатся кольца дыма колесом.
Меняя форму, каждое колечко
Приносит радость сердцу моему.
Так было мной задумано, конечно —
Игрой разнообразить эту тьму.
Я, грезя, побывал в мирах астральных.
Пусть кто-то скажет: трачу время зря —
Мне хватит для своих чудачеств Кальпы*,
Поскольку вечен Брахма**, то есть, я!
_________
*Кальпа (индуист.) — сутки Брахмы, или 24 000 «божественных» лет, соответствующих 8 640 000 000 «человеческих» лет.
**Брахма — в брахманизме бог-создатель, творец Вселенной и всего сущего.
«Мне кажется порою...»
(Расул Гамзатов)
Опять война. Как будто мертвых души,
Прощаясь с нами криками вдали,
Стремясь попасть в неведомый мир лучший,
Летят по небу клином журавли.
Жар-птицы машут крыльями устало,
На перьях кровь закатная видна.
Но в том, что в мире темнота настала,
Конечно же, совсем не их вина.
И мне понятно, почему так много
Тоски в прощальном крике журавлей...
Воскликнем вслед им: «Колесом дорога!»,
Чтоб птицы возвращались поскорей.
когда новое не пишется, откапывается старое
«Это не я имею машину, это она имеет...» (с)
Была у Песни давняя мечта.
Мечта простая — личная машина.
Не для престижа вовсе — ни черта! —
а для комфорта и адреналина.
И вот однажды раннею весной
cбылась мечта — машина появилась.
Не джип, конечно, и не мерс крутой,
но я в другую вряд ли бы влюбилась
Как благороден дивный синий цвет!
Изящна форма этого... хетчбэка,
что ничего прекрасней в мире нет!
Понятно, что автО — друг человека.
Ну, и как другу, Песня посвящала
своей машине долгие часы:
с ней СТО, заправки посещала
и мойки, как салоны красоты.
Для друга денег вроде бы не жалко:
колеса новые, подушечка в салон.
Что, неужели снова на заправку?
Ну, кушаешь ты, милая, как слон!
Еще — стоянка. Эта, блин... парковка.
(А в пробках зря сжигается бензин!)
Какая-то нелепая страховка
и «запчастей заветный магазин».
Опять меняем масло и резину,
и снова катим с ней в шиномонтаж.
Ну, знаешь что, любимая машина? —
да это просто денежный шантаж!
Она как будто фарами моргнула,
мол, не болтай, садись и заводи.
Что может быть прекраснее прогулок
по трассе, где лишь небо впереди,
где только ветер нам с тобой попутчик,
и вырастают крылья за спиной?
А что,скажи мне, чтО быть может лучше,
чем мчать сквозь город сказочно-ночной?
Пожалуй, ты права, моя машинка.
Как несказанно я тебя люблю!
Ну, заводись... про деньги пошутила —
я лучше себе шубу не куплю!
Врожденный инженерный гений,
Иль свыше спущенный проект?
Но инки — много поколений —
Дороги строили навек.
Уж не припомнит, однозначно,
И самый древний старожил,
Кто эту тяжкую задачу
Всем инкам в гены загрузил.
Сквозь джунгли по горам, в пустынях,
По топям пагубных болот
Дороги из камней мостили,
Чтоб наслаждался пешеход.
Чтоб ламы цокали копытом,
Привольно бегал почтальон
И доносил известья прытко
Из региона в регион.
Чтоб города свои и веси
Достичь могли в короткий срок,
Чуть не до самых поднебесий
Настроили они дорог.
Катить бы по таким дорогам
На тройках звонких, не пыля.
В пролётке с девкой недотрогой
Или в карете, форсу для...
Вот тут и кроется засада.
(как кто-то, где-то написал)
Им ездить было и не надо —
Не знали инки колеса.
Часть II. Тревожная
Условия рыцарского турнира от Ее Высочества Ариеки:
Algiz:
Новый турнир объявляю я, славные решеторяне!
Дочери Зевса могучегремящего пусть благосклонно
Вас вдохновляют, пускай Мусагет вам играет на лире,
И Дионис возжигает священный огонь в ваших душах,
Чтобы услышать могла я давно позабытые звуки
Древней, гармонии полной, божественной эллинской речи,
Или исполненной смысла, иронии и совершенства
Речи сегодняшней, дерзкой, и той, что придется по нраву
Сестрам парнасским, Олимпа богам и таинственным жрицам.
Каждый дерзнувший на выпад себя назовет кифаредом,
Лучший из лучших получит волшебно-певучую лиру.
Об остальных же дарах умолчу я коварно и мудро,
В греческий легкий хитон завернувшись по самые уши.
Темой турнира пусть будет искусника Голдинга фраза —
«Бог говорит на двойном языке» (это тема романа).
Форма возможна любая — поэзия, проза, гекзаметр.
В жанре лирическом пойте без ограниченья объема,
Строк обязательных, прочих оков и условий — не будет.
Слышать желаю слова я — «оракул», «пророчество», «жрица»,
Время турнирное — пару летучих недель — отмеряю.
С вами пребудут теперь светоносные умницы-музы,
Ключ у подножья Парнаса призывно журчит и искрится!
Я же себя самодурно назначу верховною жрицей,
Сан отменив королевский. Мне имя теперь — Ариека.
Тема: «Бог говорит на двойном языке»
Форма: любая
Жанр: лирика
Объем: без ограничений
Обязательные слова: оракул, пророчество, жрица
Сроки: с 00:00 мск 16 ноября до 23:59:59 мск 6 декабря
Картинки — Katrin
В помощь:
| ← Предыдущая | Следующая → |
03.12.2015 | 25.11.2015 |
Читайте в этом же разделе:
25.11.2015 Шорт-лист полумесяца 30.10–13.11.2015: Он — летел...
23.11.2015 Шорт-лист полумесяца 16–30.10.2015: Надежда есть. Надежды нету. Что хочешь, то и выбирай
22.11.2015 Шорт-лист полумесяца 02–16.10.2015: Усталый ветер носит печаль ее побед...
21.11.2015 Шорт-лист полумесяца 18.09–02.10.2015: Нету на окнах ставен — кто же тогда стучит?
19.11.2015 Шорт-лист недели 11–18.09.2015: А если зайка сам ушел?
Комментарии
| 02.12.2015 19:02 | Volcha клёвая история, очень) |
| 02.12.2015 20:41 | тим «Картинки», блин) Не «картинки», а «оформление», - на чем, собствно, и зиждется этот отчет (Кэт, респект! Благодаря тебе слова обрели свет). |
| 03.12.2015 00:21 | ole Златка, мне самой нравится)) |
| 03.12.2015 01:20 | кэт Класнючие картинки, чего). |
| 03.12.2015 02:25 | тим (чешет) Аааа, так вот оно ты какое, длинное тире-оформление. . . Буду знать. |
| 03.12.2015 18:45 | ole Кэт, ругаться никто не будет. Да и раньше не ругались - так, обменивались мнениями. |
| 03.12.2015 19:56 | vasiliy Времени маловато, по мне так осталось 2 дня. |
| 03.12.2015 20:20 | тим Оль, под дулом пистолета ты готова хоть на китайском? |
| 03.12.2015 22:59 | ole Тяжелый ты человек, Тим. |
| 04.12.2015 16:31 | тим (тащит весы и бурчид) Тяжелый, тяжелый. . . Так-то 79-ть при 186-ти. Вполне себе легкий, мне кажетсо) |
| 04.12.2015 16:32 | тим Ой, подписатьсо забыл) |
Оставить комментарий
Чтобы написать сообщение, пожалуйста, пройдите Авторизацию или Регистрацию.
