Я не хочу иметь точку зрения. Я хочу иметь зрение
(Марина Цветаева)
Анонсы
20.11.2014Птицам дай струны коснуться. Итоги турнира № 55
Многословие можно засолить по бочкам на несколько месяцев вперед, до самой весны...
Часть I. Торжественная
(ст. Ю. Марцинкявичюса, перевод А. Ревенко)
Заискрился родник, постепенно вобрал разноголосые притоки, и вот уже полная река, имя которой Турнир, несет свои воды к ногам Северной Королевы, которая, если разобраться, и есть ее исток.
Helmi: Дорогие мои рыцари, друзья.
За эти удивительные три недели я так много наговорила, что многословие можно засолить по бочкам на несколько месяцев вперед, до самой весны. Поэтому сегодня моя тронная речь будет краткой.
Перед самым началом турнира я сомневалась, что приму корону от нашей чУдной Бухты. Но она своим чутким сердцем знала, что делала и зачем мне это было нужно именно тогда (спасибо тебе, Лен).
Вы оттаяли меня. Это правда.
Мне очень тепло от того, что вы спели эту долгую удивительную песню в ритме «рода древнего сказаний».
Каждый выпад мне дорог, потому что я чувствую вашу искренность и вдохновенность. По-другому стихи не пишутся.
А сейчас... у меня нет слов, чтобы выразить каждому из вас признательность и одарить подарками.
Отдаю вам, Volcha, natasha, Sufij, Katrin, Algiz, Baas, Pro, Gen, tamika, MitinVladimir, ChurA, satory, всё, что у меня есть, — мою любовь к вам и поклон до самой земли.
До самой земли, той самой, где живут легенды и песни. А теперь я начитала ветру, тайге, волнам, снегу, низкому ноябрьскому небу и ваши творения.
Корону передаю Аркадию.
Время — это единственная ценность, которой мы не дорожим.
На пернатых нотах линий провода играют песню.
Что поет в этой песне, кто слагает крохи смысла
В бесконечное листанье лет и зим в картине вечной?
Кто придумал эти ноты, дирижирует умело
Разномастными певцами? Где творец произведенья?..
Время каплями стекает, преломляясь льдом в полете,
Бытия взрастает Сила жизнью в нас, живых и мертвых.
Расскажи мне, Калевала, что такое это Время?
— Это ток недвижный, это луч нигде и без начала,
Жизнь без роста, волны Света, но без импульса движенья,
Без ветрил огромный парус, ночь без края, окончанья,
Это ласка дня и тихий звон струны среди безбрежья,
Гимн свободы, это нечто, что везде во всём и сразу.
Погляди на дождь — путями временными капли ходят.
Время — как пятно слепое в сферах глаз самой Вселенной:
Слишком плотны нервы, нечем воспринять изображенье.
Бог и Свет всего живого, и проявленного тоже,
Создающее пространство и материю из дырок,
Пустота, что сознается в плотном теле еле-еле,
Время — истина начала, фруктов сок в пустыне гнева.
Над несущим правду людям годы власти не имеют.
Будь цветком в ладонях Бога, миллионнолепестковым,
От росы стань белой-белой, прорастай душой с любовью.
И заборы, и преграды ты отринь — их нет в помине,
Ты свобода слов и мысли, будь и точной, и разящей,
Рви с себя старье и струпья, освети живущих Светом,
Будь, как в первый день, как птица легкокрылая в полете.
Время — это всё и сразу, одновременное нечто,
Кварт движения, основа, образующая Бога.
Осознать его непросто, проще быть в потоке знаний,
Из последствия в причину вытекать, подобно каплям
Из отверстия клепсидры, образуя сеть фракталов
В бесконечных ритмах песни от творящего начала.
Увези меня с собою...
В шлейфе гула городского,
в шепотках песчаной пыли
на дорожках в старом парке
сквозь шумы листвы осенней
я подслушала случайно
эту песенку простую
о любви и злой разлуке.
Голос тонкий и высокий
монотонно и печально,
под шарманку пел чуть слышно,
повторяя, повторяя
всё одну и ту же ноту,
всё одну и ту же фразу
бесконечного припева.
Увези меня далёко,
увези меня, мой милый,
в край счастливый, где с тобою
нас никто уже не сможет,
разлучить до самой смерти...
Там по склонам, склонным к солнцу,
на проталинах весенних,
окаймленных снегом льдистым,
остролисты первоцветы,
будто звезды, что упали
поздней осенью на землю,
в почве теплой затаились,
а теперь взошли, сияя.
Увези меня далёко...
Там в лесу оленьи семьи
нежат губы вербным цветом,
там непуганые цапли,
в камышах свивают гнезда,
а глазастые тритоны
в мелких, паводковых лужах,
веселятся и толстеют,
потихоньку превращаясь
в звонких, маленьких лягушек.
Увези меня с собою...
Там янтарным, жарким светом,
будто патокой сосновой,
будто патокой медовой,
залита тропинка к дому,
что над озером, на горке,
окруженный старым садом
ждет хозяев — нас — влюбленных,
не предавших, не погибших...
Увези меня, мой милый,
в край счастливый, где с тобою,
нас никто уже не сможет
разлучить до самой смерти...
Так случилось, не специально,
Разукрасил кто-то небо,
Кисть макнул в изгибы моря,
И провел черту лазури
В гулком зове горизонта.
Трепетал закат вечерний,
Звал кого-то за собою,
Чтоб забыл края родные,
Вдаль поплыл на крыльях ветра
К берегам земли чужой.
Вечер в море опустился,
В небе сгрудились созвездья,
Я смотрел, какое выбрать,
Чтоб оно мне рассказало
По руке судьбу мою.
Лебедь плыл себе по небу,
От Орла держась поодаль,
Лира с Вегой песню пела,
И бежал медведь ленивый
Стаи гончих впереди.
Я уснул в прохладе бриза,
И летал во сне как птица,
Без усталости и боли,
И подумалось невольно,
Что я частью неба стал.
Нет того, к чему стремишься,
Все иллюзией зовется,
И цена горька желаний,
Что нещадно тратят сердце.
Их несметно — больше пыли,
Если сосчитать пылинки,
Что мы топчем ежедневно
И все вместе для страданий
Такова природа наша,
Мы не ценим, что имеем,
Ну, а если потеряем,
То рыдаем словно дети.
Для того, чтоб не страдали
Те, кто здесь приют находят,
Посылают силы свыше
Иногда нам наших братьев
В виде светочей спасенья,
Чтоб дорогу указали,
По какой идти нам лучше,
Чтоб очистить пыль с души
Нет ни хуже, лучше нету,
Все едино и открыто,
Сколь людей — путей не меньше,
Тот блажен, кто смог найти.
королева хочет много и всё
Дарит кофе пряный запах, чуть горчит и с шоколадом
Темным, будто вечер зимний, услаждает роскошь вкуса,
Мандарин привносит память о гирляндах и подарках,
О веселье и салатах и еще о чем-то тайном.
Наслаждайся! Сладость сока, терпкость корки, брызжут на нос
Капли света, капли Солнца, каплет встреч слеза из глаза —
Едок сок из цедры. Мякоть ловко семечками колет...
Кофе! Пахнет свежий кофе! Вкус амброзии прекрасен
И стекает темной жижей в глотку томным наслажденьем...
Я сегодня сброшу латы, меч поставлю звонко в угол,
Из-под шлема разметаю золото волос, уставших
Быть под войлоком примятым. Поддоспешник тоже сброшу:
Я сегодня победитель — Ника битвы средь титанов.
Двое суток в напряженье, под оскалом полнолунным
Под ударами стояла, не прогнулась, не упала,
Крепко щит держа за ручку, наискось мечом срубая.
Против всех стояла смело я одна, как в поле воин,
Но достойный целой сотни. Без упрека и боязни
Отражала злые козни и наветы, и нападки
Злобных тварей — крыс планктонных, тех, что в офисе шныряют.
В каждой фирме эти дамы зубы точат, лясы косят
И бросаются на тех, кто с ними дружбы не заводит,
А свободным остается. Зависть крысьи души душит,
И хвосты дрожат от злости — в грязь хотят втоптать по уши,
Грызть и рвать. Такие твари, что поделать, жизнь, как травля.
Но свободу, свет и волю не загрызть — сломаешь зубья...
Я сегодня победитель! Это сладостное чувство
Разрывает и возносит — никогда еще доселе
Не испытывала то, что получилось (не без боя,
Но тем слаще вкус…) — крысятник отступил и отступился,
И признал свою неправду, и зарыл топор поглубже.
И проникся всей душою — это полная победа.
Истребить врага — несложно, это может и старуха
При наличии патронов и начального уменья.
Мастерство — заставить слушать и в друзьях вдруг оказаться
Ненавязчиво и просто. Продолжая жить, как воин.
В листопадном ярком платье мандариновая осень,
избавляясь от нарядов, любит сбрасывать надежды.
Гложет свечи темный вечер, ветер шепчет в окна «хватит»,
сватья-осень сводит счеты каждый год сама с собою.
Зданий всюду, как заданий: огибайте нас умело,
я не смела и подумать их пройти насквозь, но завтра
я решила, что сумею отыскать, быть может, арку
или дверцу проходную в зазеркальную тревогу
и потрогать неизвестность, прикормить с руки, быть может.
На дороге дрогнут лужи, стужей стянутые, сколько
ног пройдет по ним сегодня, не известно, столько песен
будет спето в это утро, столько лопнет чемоданов
от тугого ожиданья. Ничему не удивляйся.
Коли нервы на пределе, делу — время , песне — ноты.
Дотянуть бы до субботы, до неспешной чашки кофе,
до готовых чемоданов к нерешившейся поездке.
Песня, снятая с картинок прошлогоднего ютуба,
затанцует возле стульев и присядет на колени.
Первоисточник — «Прядь о епископе Йоуне Халльдорс-соне» (ХIV в.)
В том краю своеобычном, в той земле, седой и скудной, где вулканы тихо тлеют, ад храня в глубинах темных, где облитый лунным светом, околдованный сияньем, сгусток лавы равнодушный в океан суровый смотрит, есть там дивные сказанья, древней магии уроки, снов полуночных приметы и таинственные руны. Их хранит народ исландский, бережет людская память, сейд — волшбы всесильной опыт сберегая для потомков. Есть история средь прочих, тайных знаний есть образчик, рассказать ее хочу вам, силу вещих снов поведать, чье влияние на жизни, чье воздействие на судьбы непреложно по веленью ведовства стихии темной.
Два Йоуна, два тезки в мрачной мгле средневековья как-то встретились в Болонье, где наукам обучались. Первый Йоун — англичанин, сон вчерашний вспоминая, северянину-студенту рассказал его подробно. В этом сновиденьи страшном льва немое изваянье, охраняя дверь собора кафедрального в Болонье, ожило в мгновенье ока, обратилось в злого зверя, и ему отъело руку — правую, клыками клацкнув. Первый Йоун, добродушный и доверчивый, как заяц, скорбно вопросил второго, толкователя-исландца: «Что сей сон ужасный значит, чем грозит и что пророчит?» И ответил северянин, и сказал слова такие: «Сон — безделка, нет в нем смысла, не отыщешь в снах ты пользы». Так Йоун не увидел в странном сне зловещей вести.
Подошли же эти двое, разговор свой продолжая, к львиной каменной скульптуре, охранявшей вход собора. Сна смотритель-англичанин, расколдовыватель смыслов, положил бесстрашно руку правую, которой пишут, стражу храма в пасть пустую, в зев опасно отворенный... И упал мгновенно наземь, рухнул замертво, несчастный. В львином зеве змей скрывался, схоронившись, в жажде смерти ожидая злого часа, сторожа свою добычу. Так сбылось виденье ночи, так исполнилось влиянье сновидения дурного на людей, ему подвластных.
Есть поверье рунопевцев, что у каждого из смертных свой двойник незримый службу исполняет неустанно. Впереди всегда идет он, fylgja его прозванье, в книгах древних и преданьях он еще зовется Гостем. Тот же, кто неосторожно связи с двойником разрушил, нить незримую утратил, тот лишен его защиты белым днем и темной ночью, наяву и в снах тревожных, как доверчивый Йоун, умерщвленный злобным змеем.
Спит волшба земли исландской, в сполохах полярной ночи, спит таинственная сила древних магов-рунопевцев в пирамидках невысоких*, в заточенье одиночном крепко спят ленивцы-тролли, люди спят и спят вулканы...
* Согласно поверьям, тролль, не успевший до восхода солнца спрятаться под землю, превращается в пирамидку из камней и служит дорожным указателем.
Ты уйдешь из стылых хижин
В мрачный холод Калевалы
Открывая мир подлунный
В серебре снегов и в дымке
Ты возьмешь алмазный посох
И найдешь хрустальный хворост
И согреешь мир подлунный
Ограниченный стенами
Из просмоленного дуба
Что спилили прошлым летом
Братья Тор и Йокоханен
В чаще леса Калевалы
У протухшего болота.
И я уйду; один — без никого,
без вечеров, без утренней капели
и белого колодца моего...
А птицы будут петь и петь, как пели.
(Хуан Рамон Хименес)
За окном творила Осень с ветром дивные сюжеты.
По двору гоняла листья, из одежд их вырывая.
«Сумасшедшая, замерзнешь!» — ей вослед кричало Лето,
но она, «мечта поэта», все забыла в наважденье.
«Сумасшедшая, замерзнешь!» — про себя Зима шептала,
улыбаясь губ краями — ну, замерзни поскорее...
...
Мне, бесстыжая, сегодня лист последний подарила,
нежно опустив в ладони с клена темного верхушки:
«Вот и все, я вся пред вами. Девой на одре раздета,
и теперь лишь в вашей воле дверь Зиме открыть холодной».
Почему опять решать мне? Кто я есть, чтоб мне и это
опустить тяжелым грузом на согнувшиеся плечи?
У окна стою, целую капли слез ее дождливых.
Отчего же дождь так солон? Знать, и я в слезосмешенье
поучаствовал невольно. Как невыносимо больно
ждать гражданской панихиды нелюбимого сезона,
что к тебе настолько нежен... Ничего, возьмешь с собою
ты меня однажды, Осень. Через пару лет не спросишь,
а обнимешь и притянешь в желтолистые объятья.
Мы с тобой, смеясь, покинем подоконник в мухах снулых,
это солнце, что укрылось в серых грязных скалах-тучах.
Все оставим — нам не нужно. Мне сподручно будет голым.
Лишь земной юдоли память я возьму. А как иначе?..
...
За окном творила Осень в листьях дивные сюжеты,
В лед холодный луж хрустальных до Весны их заморозив.
«Сумасшедшая, замерзла!» — ей вослед шептало Лето.
Но она, уже простилась и меня поцеловала.
«Сумасшедшая, замерзла! — громко вслух Зима сказала,
улыбаясь губ краями. — Вот и все, угомонилась».
На остывшем пепелище в ожиданье новой эры,
шепот Вышнего не слыша в наступившей тишине,
шебаршатся, словно мыши, все адепты старой веры,
осуждают, рассуждая о чужой им вышине.
Всех вокруг себя пугая равнодушьем леденящим,
по земле метет поземка, стужей души холодя,
межу будущим и прошлым, позабыв о настоящем,
люди щурятся на счастье, ищут главного вождя.
Но никак найти не могут — нет того, кто взял бы посох
и повел бы их пустыней, как когда-то Моисей,
сыплет манной снег сомнений и не так-то это просто
отряхнуться, улыбаясь, руку дав Вселенной всей.
Месяц маятником мерит время мыслящих материй,
волны крутит в океанах, облик мнёт материков,
жмутся в жути смерти стаи, в основном — уже не звери,
верят всем, кто воет волком: «Это ваш удел таков!»
Проживать вчера и завтра очень глупо и напрасно,
Посмотрите — жизнь прекрасна, даже если без прикрас,
при желании всеобщем станет жизнь чудесной сказкой,
если всем в себя поверить, обитая здесь, сейчас!
всё для королевы Хе!
Вы не знали? Знали вы ли, что по вые локон ляжет,
Зазмеится гладким шелком, кожи бархат оттеняя?
Вы слыхали, как негромко и на грани слуха звонко
Колокольчик серебристо вздрогнет и серьгой качнется?
Посмотри же, это пряжа пухлым стогом прикрывает
Ту, что вызывает... Хьюстон... или чувства вызывает.
О, зови, зови и смейся, твой дельфиний звонкий хохот
Не оставит равнодушным ни меня, ни тех, кто рядом.
Будь забавным апельсином, заводным и полным сока,
Не давай скучать и плакать, вызывай в пустыне бурю,
Бурю чувств. Каких? Не знаю, то ли нежных, то ли жестких
Или даже раздраженья. Не оставь лишь безучастным,
Хмурым, грустным и печальным, нам печали не помогут.
Есть в природе эти чуды — девы с влажными глазами,
Как у серны или... белки. Или даже олененка.
А под костью черепною там шумелки и гляделки,
И еще такие страсти, но беззлобные... почти что...
Ураганы нервно курят где-то за бугром в сторонке —
Не сравнятся с ней по силе и внезапности прихода.
Всё в округе расцветает и приходит в возбужденье.
Смех и радость, нет — унынью, да — безумному веселью.
Словно плазма, ярко светит и быстра, как мысль, как вспышка.
И сама не понимает, что творит с людьми и миром —
Эта милая колдунья. Взгляд. Улыбка. Всё в движенье.
Дорогой Королеве Хельми
Я мечтаю, как однажды
соберусь к тебе приехать
в край озер и рек могучих,
и черничников бескрайних.
Ты меня, как раньше, встретишь,
улыбнешься и обнимешь.
Мы поедем, нет, помчимся
по дорогам Олонца.
А потом на белой кухне
будем пить чудесный кофе
под конфету, сигарету—
кто из нас чего захочет.
И когда наступит вечер,
сядем обе у камина,
будем долго длить душевный
наш девичий разговор.
О любви и о мужчинах,
тех, что в сердце есть у каждой,
о несбыточных надеждах,
украшениях, одежках...
Утром нас разбудит солнце,
мягким лучиком лаская,
нам шепнет о Карью-Кала.
Мы поедем в этот рай.
По дороге будем видеть
каждый слой дневного неба,
проследим за облаками,
вслед за ними улетая...
...Вот опять сижу, мечтаю.
И когда все это будет?
За окошком дремлет Киев,
я смотрю на монитор.
Отключился свет на даче. Стулья, софы вместе сдвинув,
кто-то сидя, кто-то лежа, на ковре сметая пыль,
зимним вечером морозным рядом с пламенем камина
собрались послушать сказку, так похожую на быль.
Старый дедушка, рассказчик, был полярником когда-то,
знал морзянку, есть готовил, под гитару песни пел,
сочинял стихи с успехом, усмехался странновато,
знаньем сказочных историй удивляет и теперь.
*
«Скрип слежавшегося снега, сполох северных сияний,
запах спелых апельсинов, хвои, снеди, тихий смех —
новогодние приметы, даже если дом полярный
под сугробом оказался, притягателен для всех.
Все зимовщики, отведав спирта чистого, уснули,
я, укутавшийся в шкуры, вышел дымом подышать,
хорошо, что шарф был связан рукодельницей бабулей —
можно и лицо запрятать, и согреется душа.
На усах, бровях, ресницах (я тогда был безбородым)
выпал иней от дыханья, склеив веки, ослепил,
а пока я отогрел их, к чудесам привыкший вроде,
оказался на «тарелке», неподвижный и без сил.
Те, кто рядом — телепаты, повели со мной беседу,
в мозг мой как-то направляя необычный диалог,
предложили прокатиться на Луну в «тарелке» этой,
а потом назад вернуться. Отказаться я не смог.
Знайте, что Луна — планета, только маленькая очень,
искорежена снаружи, обитаема внутри,
очень мощный ретранслятор наших мыслей, между прочим,
только это не заметить, сколько в небо ни смотри.
Гости Солнечной системы и послы других Галактик,
тоже, как и мы справляют, две недели Новый Год,
песни, танцы обожают и кайфуют под салатик,
тех, как мы, не уважают, кто не курит и не пьет.
Там и люди есть земные, все ученые до жути,
молодятся, но бездетна всё же каждая чета,
не показывают виду, что страдают, каждый шутит...
Сколько был там? Я не помню, а вернее — не считал.
Как вернулся? Очень плавно опустился на «тарелке».
Я очнулся на кровати с люлькой, полной табака,
бородатый, поседевший, трезв, как стёклышко, поверьте…
Хоть с собой и звали черти, не хочу туда пока!..»
тихим голосом, чуть слышным,
что слабее писка мыши,
что нежнее вздоха кошки,
той, что царствует на крыше,
я тебе о чем-то важном,
самом важном, понимаешь,
расскажу-открою тайну,
что в саду осеннем птицы
мне поведали сегодня,
будто есть на свете где-то
остров с именем печальным,
остров с именем прекрасным,
там на нем гнездится счастье,
раз в году всего, не чаще,
и птенцы его, взрослея,
расправляют смело крылья
и по разным континентам,
городам и малым селам
разлетаются, чтоб в руки
тех, кто ждет их опуститься,
и наполнить собой сердце
тех, кто верит в них и ищет;
в том саду осеннем птицы,
открывая свою тайну,
указали мне дорогу,
что ведёт на дивный остров,
путь неблизкий, но с рассветом
обещаю возвратиться,
и тебе птенца оттуда
принести в своих ладонях.
Половодьем чувств гигантским
затопляемы всё пуще,
ощущенье дивной сказки
возвышает наши души.
Неразгаданные тайны
в разум истово стучатся,
под чудесный звук хрустальный
плющит приступами счастья.
Мы, в отдельности, все вместе —
звук неслышимый в аккорде,
то взлетаем в поднебесье,
то ниц падаем от скорби.
Ошибаясь год от года,
долго старимся, мудрея,
а вверху спокойно кто-то
терпеливо ждёт прозренья.
Мы осваиваем дали
и незримые просторы,
то, что в снах своих видали,
предстоит ещё построить.
А пока, кружась по свету,
все наивные, однако,
обрести хотим перпетум,
верим потаённым знакам.
Любопытствуя повсюду
я и ты, мой друг далекий,
возвращаться к звездам будем
в наслаждении полетом.
Лене Хелми
На излете дней осенних,
у холодных вод залива,
на скале высокой — сельге*,
на ее вершине плоской
по ночам пылает пламя,
полыхает алым светом,
лики сосен озаряя,
до зари розовоперстой.
Всю-то ночь пылает пламя
на скале гранитной — сельге;
всю-то ночь во тьму проникнуть
посылает свет свой пламя.
Кто там жжет костер на скалах?
Кто не спит в ночах осенних?
Кто к ночи готовит нодью*
сухоствольный лес таская
на вершину древней сельги?
Бересту дерет в розжигу,
вереск смолкий собирает,
чтобы ярче вспыхнул пламень?..
И поет, и кличет имя,
струны кантеле тревожа.
Еще летнею порою,
когда ночь уходит к югу,
звезды греть в лучах горячих,
чтоб светили еще ярче,
возвратясь на Север с ночью;
здесь в рыбацком поселенье,
в шхерах Ладоги глубоких,
от одной лишь искры взгляда
полыхнул пожар желанья
юных тел и душ открытых.
Запылал любовью чистой.
Молодой красавец Таави —
баловень удач рыбачих,
шел однажды лесом мшистым,
выбирая ель для вёсел.
Вдруг услышал Таави песню,
струн звучащих переливы.
Он пошел на зов влекущий,
и на хутор тихий вышел.
Там у дома на пригорке
дева светлая сидела,
распустив косу на плечи.
Кантеле в руках держала
и негромко песню пела.
А над ней кружили птицы,
на ветвях дерев сидели,
подпевали деве песни,
навевали деве звуки.
И летали тихо ветры,
шелестели в травах спелых
и листвой осин шептали,
Деве волосы лаская.
Подошел к ней Таави славный,
тихой прелестью сраженный.
И сказал в глаза взглянув ей:
«Почему тебя не знаю?
почему тебя не видел
на веселых вечеринках?
Я б тебя давно приветил,
поселил в своем бы сердце.
Как зовут тебя? — скажи мне.
Озари себя улыбкой».
Улыбнулась дева смело.
Подняла глаза на парня.
И сказала: «Лампи имя
мать с отцом мне в детстве дали.
Не хожу я на гулянья,
не хожу на вечеринки.
тихо с матерью живу здесь,
птичьи песни собираю...
Инструмент отец оставил,
уходя на поле брани.
Уходя на поле брани,
говорил слова такие:
«Лампи, мой росток любимый,
кантеле мое возьми ты.
Струн почувствуй ты дыханье,
приложи персты к ним чутко.
Пой лесов живых прохладу,
пой цветов весенних взоры,
пой ветров, поземок шелест,
вздохи волн в камнях прибрежных.
Птицам дай струны коснуться.
передай их песни струнам.
Сердца боль отдай и радость
своего живого сердца.
А когда наступит время
и любви захочет сердце,
жди того, кто будет первым,
кто твои услышит песни.
Он твоей судьбою станет,
ты его любовью будешь».
И, сказав так, встала Лампи,
подошла к нему поближе
и промолвила: «О,Таави,
я ждала тебя так верно.
Обними меня, мой милый»
С этой встречи неразлучны
стали юноша и Лампи.
По лесам вдвом бродили,
по малинникам богатым,
по брусничникам сосновым.
Ягод полные корзинки
приносили про запасы.
Убирали жито в поле.
Сети ставили в заливах
и ловили рыбы много:
окуней лещей и щуки.
Радость общую делили.
Счастьем встречных озаряли.
Собирались свадьбу сладить
не излете дней осенних.
На излете дней осенних
улетают птицы-утки,
улетает лебедь-птица
и лесные птицы лета,
что живут под теплым небом.
А листва слетает с веток,
устилая вод прибрежных
зеркала красой опавшей.
В самый раз об эту пору,
свадьбу начали готовить.
Пиво свежее варили.
В туесах меды хмельные
в погреб ставили, в прохладу.
Рыб готовили в коптильне,
да кабанчика к убою,
да барашка на закланье.
Дня за три или четыре
до того, как свадьбу справить,
говорит вдруг Таави слово,
говорит такое слово:
«Завтра утром, на рассвете,
лодку я возьму под парус.
И пойду к воде открытой,
где за островом последним
знаю луд* подводных место.
Там сейчас гуляет рыба,
рыба палия* икрится,
из глубин холодных выйдя.
Мне ее поймать желанно,
чтоб пирог на свадьбе — рыбник
был достойным угощеньем.
Потому, что нет вкуснее
пирога, чем с рыбой пилией.
Не рыбак я буду истый,
уважать себя не стану —
если к свадебному пиру
рыбу палию не добуду."
Отвечала ему Лампи,
не тая в глазах тревоги:
"Не ходи, мой милый Таави,
не ходи к открытым водам.
Воды Ладоги коварны
на исходе дней осенних.
Налетят шторма лихие,
разведут волну крутую,
разобьют о скалы лодку.
И придет старуха Кальма*
Уведет тебя в Маналу*.
Улыбнулся Таави Лампи.
По щеке ее погладил.
И сказал слова такие:
«Не впервой с волной мне спорить.
Знаю Ладоги я норов.
Не тревожься за меня ты,
приходи встречать на берег.
Через день вернусь с уловом».
Через день на берег Лампи
спозаранку выходила,
проведя всю ночь в тревоге.
Ночью шторм пришел с норд-веста,
бушевал, ломал деревья,
волны в пену бил о камни.
завывал, как волк подлунный.
Не вернулся к ночи Таави.
И в другой день не вернулся.
Не вернулся он и в третий.
Чёрных дней пора настала.
Свадьбы срок прошел без Таави.
И тогда, белее снега
поднялась на сельгу Лампи,
чтобы лучше видеть дали
вод свинцовых в шхерах хмурых.
В шхерах Ладоги осенней.
Кантеле взяла с собою,
чтобы звучать призывной песней,
Таави звать душою чуткой.
Заклинать старуху Кальма,
возвратить ей друга сердца.
Ночью жгла костер на сельге,
разведя большое пламя,
чтобы тьму пронзив ночную,
маяком служил он Таави.
На призывных струн звучанье
собирались птицы леса.
На ветвях дерев садились,
струнам горестным внимали.
Говорила птицам Лампи,
птиц о помощи просила:
«Вы летите по прибрежью:
сойки, кукши и сороки,
осмотрите глазом зорким
в берегах кусты и камни,
плавника завалов тайны
и лесные ухороны.
Вы же, бойкие синицы,
в тростниках густых, в заливах
поищите лодку Таави —
занесло,быть может ветром...
Ворон, старый добрый ворон,
собери ты чаек стаю,
поднимитесь в поднебесье,
вод просторы осмотрите
с высоты, доступной птицам."
Много дней летали птицы,
не неся отрадной вести
возвращались к Лампи молча.
Лишь желна, с тоскливым кликом
улетала в леса чащу.
Да ночной хозяин — филин
долго глухо ухал с ели,
но никто не отзывался
филину в ночах беззвездных.
Уходили дни в ненастье.
Становились дни короче.
Всё ждала на сельге Лампи.
облачив себя надеждой,
ни одной слезы горючей
не пролив на камень серый.
Но не ждал суровый Похья*
И пришёл он в полнолунье.
В рукавах принес он стужу.
И когда поутру Лампи
на просторы вод взглянула:
берега сомкнулись льдами.
Тишина повисла в шхерах,
всё морозной мглой окутав.
И тогда прорвалось горе.
Зарыдала Лампи в голос.
Полились ручьями слезы
по лицу и по одежде,
по ногам стекали к камню,
замерзали на морозе.
И примерзли коты* к камню,
и покрылась льдом одежда.
Лед сковал младое тело
и уста сковал он Лампи.
Но глаза струили слезы,
замерзали слезы тут же,
превращая в столб хрустальный
тело женское и душу.
Прилетел к ней мудрый ворон
и прикрыл крылом ее очи.
До весны стоял на сельге
столб сверкающий, хрустальный —
саркофаг любви погибшей,
обелиск душе бессмертной.
А когда апрельским солнцем
растопило льдину скорби,
то она водою светлой
по щеке скалы сбежала
и слилась с водой озерной,
с Ладоги водой — навечно.
*сельга — высокая, сглаженная ледником скала, холм в сев. Приладожье. (местн. назв.)
*нОдья или нодьЯ — таёжный костёр — два-три бревна одно на другом, между ними— растопка. Может гореть всю ночь.
*луда — каменистая или песчаная отмель.
*палия — рыба, обитающая в глубоких озерах (в частности, в сев. части Ладожского и Онежского оз.) Её называют пирожной рыбой. Гурманы считают пирог с палией вершиной возможного в кулинарии.
*Кальма — божество смерти (карел.)
*Манала —жилище мертвых (карел.)
*Похья — Север (карел.)
*коты — вид обуви (карел.)
Торжественно клянусь, что замышляю только шалость! (с)
Как-то раз в Валгалле Один, перебрав немного хмеля, вдруг решил пойти на галлов, мол, они совсем зарвались, маленькое, вроде, племя, только борзые немного, пользуясь чуднЫм отваром в страхе держат всю округу.
Локи подозвав и Тора, воевода наш отважный стал стратегию кумекать, строить доблестные планы, провозившись две недели с подготовкою похода, в день решающий вдруг понял — в общей сумме все идеи тянут лишь на «кот наплакал».
Чтобы избежать позора на страницах младшей Эдды, наш герой решил проблемы порешить единым разом, для престижа ведь не жалко повисеть на Игдрасиле, даже если вдруг придется навсегда расстаться с глазом.
И достигнув просветленья, не дойдя еще до Дао, наш герой внезапно понял — гиблое, однако, дело — перебить свирепых галлов, потому что разбираться с представителями Рима будет же конечно Один, на фига ему проблемы?
Культурологи, завидев наше славное сказанье, нервно дергали ногами и орали благим матом, стилизация отныне стоит дорого поэтам, если ты еще при этом стал участвовать в турнире без коня и без забрала.
Часть II. Тревожная
Условия рыцарского турнира от Его Величества Аркадия:
Тема: Братья наши меньшие. Собаки, кошки, лошади, птицы и другие представители окружающей среды.
Форма: Стихи. И проза.
Жанр: Стихи для детей и сказки.
Объем: Стихи не больше двадцати шести строк.
Дополнительные условия: Стихи должны быть писаны парной рифмой (aa, bb, cc и т.д.). Слова можно употреблять любые, кроме злых и нехороших.
Количество выпадов: Не больше двух.
Особо поощряется: Познавательность.
Особо запрещается: Скукотень, занудство и нравоучительство.
Сроки: До 23:59 мск 6 декабря 2014-го.
В помощь:
Автор: ole
| ← Предыдущая | Следующая → |
16.11.2014 |
Читайте в этом же разделе:
16.11.2014 Лето, ах, лето... Выбираем произведение и автора Лета 2014
04.11.2014 Шорт-лист недели 29.08–05.09.2014: Мне быть иль не быть — пятьдесят без пяти...
02.11.2014 Шорт-лист недели 22–29.08.2014: Это, малышка, чайка листает крыльями
27.10.2014 Шорт-лист недели 15–22.08.2014: И как волчий взгляд догорал закат
26.10.2014 Шорт-лист недели 08–15.08.2014: Есть ли такой вопрос на какой ответ
Комментарии
| 20.11.2014 16:13 | (голос за кадром) Славная это штука - белый стих. Оказываитца, не токмо Хе им владеит в совершенстве, ага. Оченно следы викингов впечатлили - и тебе драматизм, и тебе перспектива, и тебе тема просветленья на Игдрасиле опять же охвачена. |
| 20.11.2014 20:55 | white-snow Коллеги, вы молодцы, что турниритесь. С удовольствием читаю выпады и мысленно с вами. И пытаюсь быть с вами, но пока штиль. :) |
| 21.11.2014 00:54 | ole Во-первых, огромное спасибо Королеве за полсотни картинок, многие из которых вошли в итоги и сильно облегчили мне жизнь. |
| 25.11.2014 17:56 | Volcha ))) славная была охота, мр) |
| 03.12.2014 12:58 | хе какое безобразие- я ж уже писала сюда коммент((((((. |
Оставить комментарий
Чтобы написать сообщение, пожалуйста, пройдите Авторизацию или Регистрацию.
