Таланту нужно сочувствие, ему нужно, чтоб его понимали
(Федор Достоевский)
Мейнстрим
14.05.2012
«ПЕН-клуб» убоялся свободы слова
Прогрессивная Европа продолжает обсуждать неудобные для себя высказывания немецкого писателя-нобелиата...
Немецкий писатель Гюнтер Грасс отказался принять участие в церемонии вручения премии Йоханнеса Штеллинга, вручаемой Социал-демократической партией Германии борцам с правым экстремизмом. Как сообщает новостная служба «24tv.ua», нобелевский лауреат сослался при этом на ухудшение своего здоровья.
Напомним, что знаменитый литератор и критик нацизма в апреле оказался в центре грандиозного скандала, позволив себе на страницах ряда периодических изданий поинтересоваться причиной кардинально противоположного отношения западных демократий к израильской и иранской ядерным программам. Писатель задался вопросом, почему, собственно, Запад стремится поставить под тотальный контроль развитие ядерных исследований Тегерана, не возражая при этом против непререкаемой секретности израильских атомных объектов. Грасс назвал политику Израиля угрозой и без того хрупкому миру на Ближнем Востоке, а отношение к ней со стороны Запада — проявлением лицемерия и двойной морали. В результате писателя немедленно внесли в разряд неугодных, охарактеризовав как злостного антисемита и в который раз попрекнув фактом службы в рядах гитлерюгенда. Власти еврейского государства объявили его персоной нон грата и запретили ему въезд в страну, однако ни возражений по существу, ни внятного ответа на заданные Грассом вопросы так и не прозвучало.
Истерическая реакция Израиля на публикацию Грасса от 4 апреля вынудила многие общественные организации и творческие союзы Европы отреагировать на его мнение. Этот вопрос, в частности, стал предметом обсуждения на состоявшемся 12 мая заседании «ПЕН-клуба», члены которого приняли решение в интересах свободы слова не наказывать нобелиата и даже оставить его на посту своего почетного президента. При этом, сообщает «Deutsche Welle», «ПЕН-клуб» отказался выступить с официальным заявлением в защиту писателя, имевшего неосторожность данной свободой воспользоваться.
За Москва-рекой в полуподвале
Жил высокого роста блондин.
Мы б его помянули едва ли,
Кабы только не случай один.
Он вставал удивительно поздно.
Кое-как расставался со сном.
Батарея хрипела гриппозно.
Белый день грохотал за окном.
Выпив чашку холодного чаю,
Съев арахиса полную горсть,
Он повязывал шарф, напевая,
Брал с крюка стариковскую трость.
Был он молод. С лохматой собакой
Выходил в переулки Москвы.
Каждый вправе героя гулякой
Окрестить. Так и было, увы.
Раз, когда он осеннею ночью
Интересную книгу читал,
Некто белый, незримый воочью,
Знак смятенья над ним начертал.
С той поры временами гуляка
Различал под бесплотным перстом
По веленью незримого знака
Два-три звука в порядке простом.
Две-три ноты, но сколько свободы!
Как кружилась его голова!
А погода сменяла погоду,
Снег ложился, вставала трава.
Белый день грохотал неустанно,
Заставая его в неглиже.
Наш герой различал фортепьяно
На высоком одном этаже.
И бедняга в догадках терялся:
Кто проклятье его разгадал?
А мотив между тем повторялся,
Кто-то сверху ночами играл.
Он дознался. Под кровлей покатой
Жили врозь от людей вдалеке
Злой старик с шевелюрой косматой,
Рядом - девушка в сером платке.
Он внушил себе (разве представишь?
И откуда надежды взялись?),
Что напевы медлительных клавиш
Под руками ее родились.
В день веселой женитьбы героя
От души веселился народ.
Ели первое, ели второе,
А на третье сварили компот.
Славный праздник слегка омрачался,
Хотя "Горько" летело окрест, -
Злой старик в одночасье скончался,
И гудел похоронный оркестр.
Геликоны, литавры, тромбоны.
Спал герой, захмелев за столом.
Вновь литавры, опять геликоны -
Две-три ноты в порядке простом.
Вот он спит. По январскому полю
На громадном летит скакуне.
Видит маленький город, дотоле
Он такого не видел во сне.
Видит ратушу, круг циферблата,
Трех овчарок в глубоком снегу.
И к нему подбегают ребята
Взапуски, хохоча на бегу.
Сзади псы, утопая в кюветах,
Притащили дары для него:
Три письма в разноцветных конвертах -
Вот вам слезы с лица моего!
А под небом заснеженных кровель,
Привнося глубину в эту высь,
С циферблатом на ратуше вровень
Две-три птицы цепочкой.
Проснись!
Он проснулся. Открытая книга.
Ночь осенняя. Сырость с небес.
В полутемной каморке - ни сдвига.
Слышно только от мига до мига:
Ре-ре-соль-ре-соль-ре-до-диез.
1977
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.