Важно быть человеку другом, пока он жив, а не тогда, когда он уже умер

(Фрэнсис Скотт Фицджеральд)

Календари

30.09.2018

Октябрь 2018

Довольно людей кормили сластями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины...

«Во всякой книге предисловие есть первая и вместе с тем последняя вещь; оно или служит объяснением цели сочинения, или оправданием и ответом на критики. Но обыкновенно читателям дела нет до нравственной цели и до журнальных нападок, и потому они не читают предисловий. А жаль, что это так, особенно у нас. Наша публика так еще молода и простодушна, что не понимает басни, если в конце ее на находит нравоучения. Она не угадывает шутки, не чувствует иронии; она просто дурно воспитана. Она еще не знает, что в порядочном обществе и в порядочной книге явная брань не может иметь места; что современная образованность изобрела орудие более острое, почти невидимое и тем не менее смертельное, которое, под одеждою лести, наносит неотразимый и верный удар. Наша публика похожа на провинциала, который, подслушав разговор двух дипломатов, принадлежащих к враждебным дворам, остался бы уверен, что каждый из них обманывает свое правительство в пользу взаимной нежнейшей дружбы…

…Герой Нашего Времени, милостивые государи мои, точно, портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии. Вы мне опять скажете, что человек не может быть так дурен, а я вам скажу, что ежели вы верили возможности существования всех трагических и романтических злодеев, отчего же вы не веруете в действительность Печорина? Если вы любовались вымыслами гораздо более ужасными и уродливыми, отчего же этот характер, даже как вымысел, не находит у вас пощады? Уж не оттого ли, что в нем больше правды, нежели бы вы того желали?..

Вы скажете, что нравственность от этого не выигрывает? Извините. Довольно людей кормили сластями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины. Но не думайте, однако, после этого, чтоб автор этой книги имел когда-нибудь гордую мечту сделаться исправителем людских пороков. Боже его избави от такого невежества! Ему просто было весело рисовать современного человека, каким он его понимает, и к его и вашему несчастью, слишком часто встречал. Будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить — это уж бог знает!»

(М. Ю. Лермонтов. Герой нашего времени)

Не так уж много изменилось с тех пор, если не сказать, что ничего не изменилось (по гамбургскому счету). Герой — все тот же конгломерат пороков и возвышенностей. С одной стороны это нехорошо. Человечество в целом так и остается ангельским дьяволом со всеми вариантами добра и зла. С другой стороны — не плохо, потому что достоинства есть продолжения недостатков, а писателям и поэтам есть о чем писать.

Урожайный месяц октябрь. Кто-то уже ушел, кто-то пришел, кого-то мы знаем давно. Все интересны, каждый по-своему.

Сергей Есенин
Лицом к лицу — лица не увидать: большое видится на расстоянии

Жизнь — обман с чарующей тоскою,
Оттого так и сильна она,
Что своею грубою рукою
Роковые пишет письмена.

Я всегда, когда глаза закрою,
Говорю: «Лишь сердце потревожь,
Жизнь — обман, но и она порою
Украшает радостями ложь.

Обратись лицом к седому небу,
По луне гадая о судьбе,
Успокойся, смертный, и не требуй
Правды той, что не нужна тебе».

Хорошо в черемуховой вьюге
Думать так, что эта жизнь — стезя
Пусть обманут легкие подруги,
Пусть изменят легкие друзья.

Пусть меня ласкают нежным словом,
Пусть острее бритвы злой язык, —
Я живу давно на все готовым,
Ко всему безжалостно привык.

Холодят мне душу эти выси,
Нет тепла от звездного огня.
Те, кого любил я, отреклися,
Кем я жил — забыли про меня.

Но и все ж, теснимый и гонимый,
Я, смотря с улыбкой на зарю,
На земле, мне близкой и любимой,
Эту жизнь за все благодарю.
 

Новелла Николаевна Матвеева
Любви моей ты боялся зря, не так я страшно люблю, мне было довольно видеть тебя, встречать улыбку твою. И в теплом ветре ловить опять, то скрипок стон, то литавров медь, а что я с этого буду иметь, того тебе не понять

Я, говорит, не воин,
Я, говорит, раздвоен,
Я, говорит, расстроен,
Расчетверен,
Распят!

Ты, говорю, не воин,
Ты, говорю, раздвоен,
Распят и четвертован,
Но ты — не из растяп.

Покуривая трубку,
Себя, как мясорубку,
На части разобрав,
Ты, может быть, и прав.

Но знаешь? — этой ночью
К тебе придут враги:
Я вижу их воочью,
Я слышу их шаги...
Ты слышишь?
Не слышишь?
Они ползут, шуршат...
Они идут, как мыши,
На твой душевный склад.
И вскорости растащат
Во мраке и в тиши
Отколотые части
Твоей больной души.

– А что же будут делать
Они с моей душой?
А что же будут делать
С разбитой, но большой?

– Вторую часть — покрасят,
А третью — разлинуют,
Четвертую — заквасят,
А пятую — раздуют,
Шестую — подожгут,
А сами убегут.

Был человек не воин,
Был человек раздвоен,
Был человек разрознен,
А все, должно быть, врал:

Прослышав о напасти,
Мигать он начал чаще,
И — сгреб он эти части,
И ничего! — собрал.
 

Марина Цветаева
Если я человека люблю, я хочу, чтобы ему от меня стало лучше — хотя бы пришитая пуговица. От пришитой пуговицы — до всей моей души.

Проста моя осанка,
Нищ мой домашний кров.
Ведь я островитянка
С далеких островов!

Живу — никто не нужен!
Взошел — ночей не сплю.
Согреть чужому ужин —
Жилье свое спалю!

Взглянул — так и знакомый,
Взошел — так и живи!
Просты наши законы:
Написаны в крови.

Луну заманим с неба
В ладонь, — коли мила!
Ну, а ушел — как не был,
И я — как не была.

Гляжу на след ножовый:
Успеет ли зажить
До первого чужого,

serg810
Сергей

Песнь о Ленине для теста в самый раз,
и будет два и три и пять ...
и Песнь о Ленине опять ...
12345

 

Борис Андреевич Пильняк
Искусство должно быть героическим

В полдень к дому номер первый, к тому, что замедлил время, подошел закрытый «ройс». Часовой открыл дверцу, из лимузина вышел командарм. В бою, когда люди бегут в атаку, шумят больше, чем в час, когда бьет артиллерия, — артиллерия ревет громче, чем полк на бивуаке, — в полковых штабах шумнее, чем в дивизионных: в штабах армий должна быть жесткая тишина — на митингах кричат громче, чем в президиуме, — еще тише на заседаниях президиума губисполкома. —

В этом доме улеглась бесшумная тишина, глухо звонили телефоны, не шумели счеты, бесшумно ходили люди, не волновались люди, не горбились люди, прямо стояли стены в плакатах, заменивших картины, красные лежали половики, с красными нашивками стояли люди у дверей. В кабинете в дальнем конце дома окна были полуприкрыты гардинами, — и за окнами бежала улица; в кабинете горел камин; на столе в кабинете — на красном сукне — стояли три телефонных аппарата, чтобы утвердить тишину совместно с потрескивающими в камине поленьями; три телефонных аппарата — три городских артерии приводили в кабинет, чтобы из тишины командовать городом, знать о городе, о всех артериях. В кабинете на письменном столе массивный из бронзы стоял письменный прибор и в подставке для перьев воткнута была дюжина красных и синих карандашей. На стене в кабинете, за письменным столом, был проложен радиоприемник с двумя парами наушников и ротой во фронт выстроилась система электрических звонков — от звонка в приемную до звонка «военной тревоги». Против письменного стола стояло кожаное кресло. За письменным столом в кабинете на деревянном стуле сидел негорбящийся человек. Гардины на окнах были полуприкрыты, и под зеленым абажуром на письменном столе горело электричество, — и лица этого негорбящегося человека не было видно в тени.

Командарм прошел по ковру и сел в кожаное кресло…

 

marko
Творческая, но очень добрая личность. Валерий Волков

Давеча задремал в электричке у окошка. И мерещилось, будто какая-то суровая тетка по имени Хлоя затеяла в вагоне приборку. Носила коробки, шуровала шваброй под сиденьями, изгваздала мне все башмаки, трясла покрывала... и бурчала непрестанно, что, мол, все тут расселись и в проходах стоят, а нет чтобы ей, Хлое, помочь или хотя бы расступиться, потому что она, Хлоя, уже не юная девочка, чтобы через нас, бездельников, перешагивать, что и возраст у нее, и поясница, и камни в желчном проходе от-такенные... Проснулся — за окном Москва. А на стекле, с другой стороны, зеленым маркером: «Хлоя».

Когда садился, надписи точно не было. Испарина на стекле — была. И комар еще, который из этой испарины попить приходил... Пока припоминал-кумекал, обнаружилось, что смеркается, вагон пуст, а в проходе — малышка лет семи-восьми: красная курточка, рюкзачок, бейсболка с иероглифом «счастье». Суровая такая, глаза синие-синие, ледяные, прямо до ломоты. Молчит, смотрит. Нехорошо так смотрит. Аж передернуло. «Чего, говорю, уставилась, барышня? Иди себе, куда шла, а я на работу спешу». Кивнула, подошла, забрала у меня из рук увесистое зеленое яблоко и так же молча удалилась в сумеречную перспективу. Тут меня осенило: вовсе не на работу я еду, а напротив, домой возвращаюсь, и семь-сорок-восемь на вокзальных часах — это не утра вовсе, а вечера. Только куда, спрашивается, день девался?..

В общем, проснулся в холодном поту. Снова солнце шарашит. Хлоя тут как тут. Шастает. Шныряет. Шипит. Дескать, расклячили свои ноги, а Хлоя оттого не может ни под сиденьем протереть, ни само сиденье, которое, понимаете ли, заспато до безобразия. И всего-то им поручили — яблочко дочурке передать, так они теперь до второго пришествия отдыхать удумали, в будний-то день. Нет бы шли себе на работу и не отсвечивали...

Поднялся и пошел. На работу. Просыпаться.

 

Jane
мур. Евгения Былина

Так можно сойти с ума… У вас бывало так, что в жизни оставался кусок впечатлений, воспоминания, песен-ассоциаций? И все это — тайна за семью печатями, которую лучше не раскрывать. Даже самой себе. И все это происходило на глубине только твоей души. Только в тебе и с тобой. Даже если и был кто-то второй. Тебе лучше остаться с этим наедине. Навсегда. Чтобы не сойти с ума. Чтобы сгореть как феникс и опять возродиться для нового полета.
 

Саша Чёрный
ДВА ЖЕЛАНИЯ 1. Жить на вершине голой, Писать простые сонеты... И брать от людей из дола Хлеб вино и котлеты. 2. Сжечь корабли и впереди, и сзади, Лечь на кровать, не глядя ни на что, Уснуть без снов и, любопытства ради, Проснуться лет чрез сто.

* * *

Безглазые глаза надменных дураков,
Куриный кодекс модных предрассудков,
Рычание озлобленных ублюдков
И наглый лязг очередных оков...
А рядом, словно окна в синий мир,
Сверкают факелы безумного Искусства:
Сияет правда, пламенеет чувство,
И мысль справляет утонченный пир.

Любой пигмей, слепой, бескрылый крот,
Вползает к Аполлону, как в пивную, —
Нагнет, икая, голову тупую
И сладостный нектар как пиво пьет.
Изучен Дант до неоконченной строфы,
Кишат концерты толпами прохожих,
Бездарно и безрадостно похожих,
Как несгораемые тусклые шкафы...

Вы, гении, живущие в веках,
Чьи имена наборщик знает каждый,
Заложники бессмертной вечной жажды,
Скопившие всю боль в своих сердцах!
Вы все — единой донкихотской расы,
И ваши дерзкие, святые голоса
Всё так же тщетно рвутся в небеса,
И вновь, как встарь, вам рукоплещут папуасы...

Алексей Васильевич Кольцов
Мир есть тайна Бога, Бог есть тайна жизни; Целая природа — В душе человека.

Настала осень; непогоды
Несутся в тучах от морей;
Угрюмеет лицо природы,
Не весел вид нагих полей;
Леса оделись синей тьмою,
Туман гуляет над землею
И омрачает свет очей.
Все умирает, охладело;
Пространство дали почернело;
Нахмурил брови белый день;
Дожди бессменные полились;
К людям в соседки поселились
Тоска и сон, хандра и лень.
Так точно немочь старца скучна;
Так точно тоже для меня
Всегда водяна и докучна
Глупца пустая болтовня.
 

CicadasCatcher
_._._._._._._ Димка — ловец цикад

сердце к ночи бормочет
на выдуманном языке
призывая к магии ли
ко сну ли
корабли лавировали вдалеке
корабли лавировали налегке
корабли лавировали
лавировали
утонули

всё равно что скажешь
повсюду найдётся смысл
и на каждый
что ни на есть бредовый
наизнанку вывернутый посыл
непременно сыщется два-три –цзы
понимающих с полуслова

вот опять
лавируют корабли
мертвецы на палубах ждут исхода
далеко
далёко ли до земли
ой люли
ой люли люли-люли
всё равно что скажешь
под воду
опять под воду

Михаил Юрьевич Лермонтов
Как страшно жизни сей оковы Нам в одиночестве влачить. Делить веселье все готовы — Никто не хочет грусть делить.

• Гений, прикованный к чиновничьему столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением при сидячей жизни и скромном поведении умирает от апоплексического удара.
                                                                                                    — «Герой нашего времени», «Княжна Мери»

• Он не знает людей и их слабых струн, потому что занимался целую жизнь одним собою.
                                                                                                    — «Герой нашего времени», «Княжна Мери»

• Зло порождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого; идея зла не может войти в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности.
                                                                                                    — «Герой нашего времени», «Княжна Мери»

• Что ж, умереть, так умереть! Потеря для мира небольшая, да и мне самому порядочно уж скучно. Я — как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет его кареты. Но карета готова — прощайте!
                                                                                                    — «Герой нашего времени», «Княжна Мери»

• Думая о близкой и возможной смерти, я думаю об одном себе: иные не делают и этого.
                                                                                                    — «Герой нашего времени», «Княжна Мери»

• Русский народ, этот сторукий исполин, скорее перенесет жестокость и надменность своего повелителя, чем слабость его; он желает быть наказываем — по справедливости, он согласен служить — но хочет гордиться рабством, хочет поднимать голову, чтобы смотреть на своего господина, и простит в нем скорее излишество пороков, чем недостаток добродетелей.
                                                                                                    — «Вадим»

• Грустно, а надо признаться, что самая чистейшая любовь наполовину перемешана с самолюбием.
                                                                                                    — «Княгиня Лиговская»

• Стыдить лжеца, шутить над дураком, просить взаймы у скупца, усовещивать игрока, учить глупца математике, спорить с женщиною — то же, что черпать решетом воду.
                                                                                                    — эпиграмма, 1829

• Человек, который непременно хочет чего-нибудь, принуждает судьбу сдаться.
                                                                                                    — «Странный человек»

• Душа или покоряется природным склонностям, или борется с ними, или побеждает их. От этого — злодей, толпа и люди высокой добродетели.

• Есть престранные люди, которые поступают с друзьями, как с платьем: до тех пор употребляют, пока износится, а там и кинут.

• Почему, зачем, откуда зло? Если есть Бог, то как может быть зло? Если есть зло, то как может быть Бог?

• Человек — карета; ум — кучер; деньги и знакомства — лошади; чем более лошадей, тем скорее и быстрее карета скачет в гору.
 

Илья Арнольдович Ильф
Не надо бороться за чистоту улиц, надо подметать.

В девять часов из Парижа выходит специальный поезд, отвозящий в Гавр пассажиров «Нормандии». Поезд идет без остановок и через три часа вкатывается в здание гаврского морского вокзала. Пассажиры выходят на закрытый перрон, подымаются на верхний этаж вокзала по эскалатору, проходят несколько зал, идут по закрытым со всех сторон сходням и оказываются в большом вестибюле. Здесь они садятся в лифты и разъезжаются по своим этажам. Это уже «Нормандия». Каков ее внешний вид — пассажирам неизвестно, потому что парохода они так и не увидели.

Мы вошли в лифт, и мальчик в красной куртке с золотыми пуговицами изящным движением нажал красивую кнопку. Новенький блестящий лифт немного поднялся вверх, застрял между этажами и неожиданно двинулся вниз, не обращая внимания на мальчика, который отчаянно нажимал кнопки. Спустившись на три этажа, вместо того чтобы подняться на два, мы услышали мучительно знакомую фразу, произнесенную, однако, на французском языке: «Лифт не работает»…
 

Оскар Уайльд
Хотите знать, в чем заключается величайшая драма моей жизни? Я вложил свой гений в свою жизнь, и всего лишь свой талант — в свои книги.

Густой аромат роз наполнял мастерскую художника, а когда в саду поднимался летний ветерок, он, влетая в открытую дверь, приносил с собой то пьянящий запах сирени, то нежное благоухание алых цветов боярышника.

С покрытого персидскими чепраками дивана, на котором лежал лорд Генри Уоттон, куря, как всегда, одну за другой бесчисленные папиросы, был виден только куст ракитника — его золотые и душистые, как мед, цветы жарко пылали на солнце, а трепещущие ветви, казалось, едва выдерживали тяжесть этого сверкающего великолепия; по временам на длинных шелковых занавесях громадного окна мелькали причудливые тени пролетавших мимо птиц, создавая на миг подобие японских рисунков, — и тогда лорд Генри думал о желтолицых художниках далекого Токио, стремившихся передать движение и порыв средствами искусства, по природе своей статичного. Сердитое жужжание пчел, пробиравшихся в нескошенной высокой траве или однообразно и настойчиво круживших над осыпанной золотой пылью кудрявой жимолостью, казалось, делало тишину еще более гнетущей. Глухой шум Лондона доносился сюда, как гудение далекого органа.

Посреди комнаты стоял на мольберте портрет молодого человека необыкновенной красоты, а перед мольбертом, немного поодаль, сидел и художник, тот самый Бэзил Холлуорд, чье внезапное исчезновение несколько лет назад так взволновало лондонское общество и вызвало столько самых фантастических предположений.

Художник смотрел на прекрасного юношу, с таким искусством отображенного им на портрете, и довольная улыбка не сходила с его лица. Но вдруг он вскочил и, закрыв глаза, прижал пальцы к векам, словно желая удержать в памяти какой-то удивительный сон и боясь проснуться.

— Это лучшая твоя работа, Бэзил, лучшее из всего того, что тобой написано, — лениво промолвил лорд Генри…
 

Кир Булычёв (Игорь Всеволодович Можейко)
Ждать всегда плохо, особенно когда не знаешь, чем кончится ожидание, но почему-то мы всегда чего-то ждём. Даже жить некогда...

В сумерках Лунин пристал к берегу, чтобы переночевать. Место было удачное — высокий берег, поросший поверху старыми деревьями. Под обрывом тянулась широкая полоса песка, утрамбованного у воды и мягкого, рассыпчатого, прогретого солнцем ближе к обрыву. Кое-где на песке лежали стволы свалившихся сверху деревьев — река постепенно размывала высокий берег. Лунин привязал катер к черному, ушедшему корнями в воду пню. Катер легонько мотало на мелкой волне. Палатку он решил разбить наверху. Там не будут досаждать москиты — снизу было видно, как гнутся от ветра вершины деревьев.

Лунин приторочил палатку на спину и начал подъем. Обрыв был сложен из рыхлого песчаника и слежавшегося, но предательски непрочного кварцевого песка. Лунин цеплялся за корни и колючие кусты, которые поддавались с неожиданной легкостью, и приходилось прижиматься всем телом к обрыву, чтобы не сползти обратно…  
 

Александр Аркадьевич Галич
А бойтесь единственно только того, Кто скажет: «Я знаю, как надо!»

Не хочу посмертных антраша,
Никаких красивостей не выберу.
Пусть моя нетленная душа
Подлецу достанется и шиберу!

Пусть он, сволочь, врет и предает,
Пусть он ходит, ворон, в перьях сокола.
Все на свете пули — в недолет,
Все невзгоды — не к нему, а около!

Хорошо ему у пирога,
Всё полно приязни и приятельства —
И номенклатурные блага,
И номенклатурные предательства!

С каждым днем любезнее житье,
Но в минуту самую внезапную
Пусть ему — отчаянье мое
Сдавит сучье горло черной лапою!
 

Артюр Рембо
Страдания безмерны, но нужно быть сильным, быть от рождения поэтом, а я сознаю себя поэтом... Я тот, кто создаст Бога.

В сапфире сумерек пойду я вдоль межи,
Ступая по траве подошвою босою.
Лицо исколют мне колосья спелой ржи,
И придорожный куст обдаст меня росою.

Не буду говорить и думать ни о чем —
Пусть бесконечная любовь владеет мною —
И побреду, куда глаза глядят, путем
Природы — счастлив с ней, как с женщиной земною.

                                                                     (Перевод Б. Лившица)
 

Евгений Львович Шварц
Как ты волшебника ни корми — его всё тянет к чудесам, превращениям и удивительным приключениям.

Небольшая комната в гостинице, в южной стране. Две двери: одна в коридор, другая на балкон? Сумерки. На диване полулежит Ученый, молодой человек двадцати шести лет. Он шарит рукой по столу — ищет очки.

Ученый. Когда теряешь очки, это, конечно, неприятно. Но вместе с тем и прекрасно — в сумеркам вся моя комната представляется не такою, как обычно. Этот плед, брошенный в кресло, кажется мне сейчас очень милою и доброю принцессою. Я влюблен в нее, и она пришла ко мне в гости. Она не одна, конечно. Принцессе не полагается ходить без свиты. Эти узкие, длинные часы в деревянном футляре — вовсе не часы. Это вечный спутник принцессы, тайный советник. Его сердце стучит ровно, как маятник, его советы меняются в соответствии с требованиями времени, и дает он их шепотом. Ведь недаром он тайный. И если советы тайного советника оказываются гибельными, он от них начисто отрекается впоследствии. Он утверждает, что его просто не расслышали, и это очень практично с его стороны. А это кто? Кто этот незнакомец, худой и стройный, весь в черном, с белым лицом? Почему мне вдруг пришло в голову, что это жених принцессы? Ведь влюблен в принцессу я! Я так влюблен в нее, что это будет просто чудовищно, если она выйдет за другого. (Смеется.) Прелесть всех этих выдумок в том, что едва я надену очки, как все вернется на свое место. Плед станет пледом, часы часами, а этот зловещий незнакомец исчезнет. (Шарит рунами по столу.) Ну, вот и очки. (Надевает очки и вскрикивает.) Что это?..
 

Иван Алексеевич Бунин
Всю жизнь я страдаю от того, что не могу выразить того, что хочется.

О счастье мы всегда лишь вспоминаем.
А счастье всюду. Может быть, оно
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно.
В бездонном небе легким белым краем
Встает, сияет облако. Давно
Слежу за ним... Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано.
Окно открыто. Пискнула и села
На подоконник птичка. И от книг
Усталый взгляд я отвожу на миг.
День вечереет, небо опустело.
Гул молотилки слышен на гумне...
Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.
 

Василий Иванович Белов
Человек счастлив, пока у него есть Родина. Как бы ни сурова, ни неласкова была она со своим сыном, нам никогда от нее не отречься.

Санки везет папа, а в санках сидит закутанный в одеяло Даня. Он глядит на дорогу и на холодное солнышко. Снег так весь и сверкает, даже глядеть нельзя. Но Даня все равно глядит. Даня, Данилка, Даниил. Как только его не называют, и все по-разному. Правда, он совсем еще маленький — такой, что даже не все буквы выговаривает. Даже в школу не ходит, а ходит в совхозный детсадик. Вернее, его увозят туда в санках. Увозят на всю неделю, а в субботу снова домой привозят. Сегодня ночью будет Новый год, и папа везет Даню домой.

— Даня, Даня! — кричит с горы третьеклассник Борис. — Беги, Даня, сюда!

Но Даню, конечно, не отпустили на гору. Вдруг папа встретился с директором совхоза.

— Опять на третью ферму концентраты не подвезли! — сердито сказал директор.

Папа тоже почему-то заругался, потом вынул Даню из одеяла и велел идти домой.

Папа ничего не сказал и опять заспорил с директором. Пришлось идти одному, хотя до дому было еще порядочно. Даня долго перешагивал уроненную на дорогу жердь и чуть-чуть не чебурахнулся. Но вот, наконец, и родное крылечко. У Дани сердце замерло, как на качелях. Сейчас он маму увидит. Только сначала валенки надо веником обмести. Р-раз, р-раз — и все! Ух, и здорово топает Даня своими новыми валенками! Дотянуться-то дотянулся, а двери все равно самому не открыть…
 

Ed

Телячий пар луны мычащей...

Телячий пар луны мычащей,
слепой испуг, немой восторг,
и с рифмой звонкою все чаще
за жизнь и мысль нещадный торг.

Как будто зыркнула из зала
Звезда Ивановна Люблю
и, как носок, тебя связала,
петлю цепляя за петлю.

А что стихи твои видали?
Поэта жаркую судьбу?
На третьей стороне миндалин
ты — ладан дышащий в трубу.

И эти зоркие глазища
собачьих бессловесных слов —
ужель их вечность с гроба взыщет
из-под совписовских венков?

На полушаге полушубка
скрипит всклокоченная грудь,
и только сумрачная шутка
тяжелый не роняет путь.
 

Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев)
«Не Заратустра вошел в нашу жизнь, а ворвался в нее Страшный Негр (будет день, и — ворвется Китаец)»

… Аполлон Аполлонович Аблеухов был весьма почтенного рода: он имел своим предком Адама. И это не главное: несравненно важнее здесь то, что благородно рожденный предок был Сим, то есть сам прародитель семитских, хесситских и краснокожих народностей.

Здесь мы сделаем переход к предкам не столь удаленной эпохи.

Эти предки (так кажется) проживали в киргиз-кайсацкой орде, откуда в царствование императрицы Анны Иоанновны доблестно поступил на русскую службу мирза Аб-Лай, прапрадед сенатора, получивший при христианском крещении имя Андрея и прозвище Ухова. Так о сем выходце из недр монгольского племени распространяется Гербовник Российской Империи. Для краткости после был превращен Аб-Лай-Ухов в Аблеухова просто.

Этот прапрадед, как говорят, оказался истоком рода.

Серый лакей с золотым галуном пуховкою стряхивал пыль с письменного стола; в открытую дверь заглянул колпак повара.

— «Сам-то, вишь, встал...»
— «Обтираются одеколоном, скоро пожалуют к кофию...»
— «Утром почтарь говорил, будто барину — письмецо из Гишпании: с гишпанскою маркою»
— «Я вам вот что замечу: меньше бы вы в письма-то совали свой нос...»
— «Стало быть: Анна Петровна...»
— «Ну и — стало быть...»
— «Да я, так себе... Я — что: ничего...»

Голова повара вдруг пропала. Аполлон Аполлонович Аблеухов прошествовал в кабинет…
 

natasha
Аллё-о-о... Поболтаем?

День — еще. Как подарок Всевышнего.
Солнцем полон. Что машешь рукой?
Ах.. воробышек... наглый.. да кыш его,
печенюшку стащил.. ишь, какой.

Обронил. На соседние столики
отлетел, не смущаясь дымком,
там — заядлые, там — пивоголики.
Нам с тобою до них далеко —

метра три. Под зонтами линялыми
воздух мартовский звонок и чист.
Кельнер звякнул пустыми бокалами,
и в луче воробьишка — завис.

Трепеща, точно крошечный — демон ли —
ангелок ли — хранитель пивных.
День — еще. Не исполненный бедами —
для тебя, для меня и для них.
 

Romann
Роман Точилин

свеча трещит
стеарин капает
кап
кап
в мутную воду
болота Времени
застывая в виде
лохматых звёзд
в короне газовых испарений
в виде неявных образов
навевающих тоску
к виску
приставлены пальцы
кончики указательных
на жилке

мигрень
как болит голова

у Времени
нет времени
остановиться
а как
было бы славно
кап
    кап
        кап
            ка
и застыла на полпути
идти
никуда не надо
в воде
нигде
висят комочки
не шелохнутся
можно разглядеть
по отдельности каждый
и понять
что они означают
что-то важное
нет времени нет
совсем
как болит голова
у Времени

свеча трещит
это примета
это плохо

yulaM
Искренне Ваша... Юлия Морозова

Зарядили в окнах струйки-дожди.
Лето красное, прошу, не уходи.
Не беги, я так спешу за тобой
И не сбывшейся летней мечтой.

Пусть со мной всегда была моя грусть,
Через осень я к тебе доберусь,
Через зиму я пройду и весну.
До тебя я, лето, вновь не усну.

Принесешь мне снова радость и боль.
Слезы счастья или горечи соль,
Все равно побегу опять вслед,
Без тебя, мое лето, меня нет.
 

Автор: Злата ВОЛЧАРСКАЯ («Решетория»)

← Предыдущая	Следующая →
01.11.2018 Ноябрь 2018	02.09.2018 Сентябрь 2018

Читайте в этом же разделе:
02.09.2018 Сентябрь 2018
02.08.2018 Август 2018
01.07.2018 Июль 2018
05.06.2018 Июнь 2018
01.05.2018 Май 2018

К списку

---

Комментарии

Оставить комментарий

Чтобы написать сообщение, пожалуйста, пройдите Авторизацию или Регистрацию.