Характер человека по-настоящему можно узнать, когда он станет твоим начальником
(Эрих Мария Ремарк)
Календари
01.08.2017Август 2017
Наши авторы предпочитают новизну и пытаются складывать слово «вечность» не из засиженных улитками валунов, а из свежих буковок, черносмородинно рассыпанных на накрахмаленной скатерти сайта...
а восьмом месяце бере… года почти доношенным родился третий летний он же последний. Боже, какая трагедия — конец лета! Но последний вовсе не означает плохой. Это всего лишь завершение одного сезона перед началом следующего. Хлопот ничуть не меньше, а то и прибавилось. Сжали рожь — пора сеять ее же под зиму. Созрели ягоды малины и прочих крыжовников со смородинами? Значит, надо делать царское и народное варенье. Следом поспели яблочки, орехи да поднялись опята. Снова заготовки. Ох, некогда крестьянину спину разогнуть — нужно кормить городских бездельников, что протирают синтетические штаны об искусственные седалища кресел. Зеленые защитники мягких мест могут возразить, мол, автор сам ничего необходимого не производит, а занимается черт знает чем и чуть ли не даром кушает хлеб, выращенный с нечеловеческими усилиями. Да, возразит автор этого странного поздравления, нахлебник и создатель нематериальной радости в виде битов информации в фото и текстовых файлах. Эта жизнь непроста. Условия выживания на экзопланете далеки от райских. Потребности белковой оболочки требуют хлеба и, как ни странно, зрелищ. Даже маленькие, но жутко сообразительные капуцины очень быстро усваивают товарно-денежные отношения и научаются использовать металлические диски с выгодой для себя. Даже вороны, не говоря уж о высших приматах, выстраивают логические цепочки «как добыть кусочек мяса или сочную личинку» с помощью палочек, трубочек и камешков. А гориллы способны выучить язык жестов и довольно свободно общаться с людьми на почти отвлеченные от еды темы. Вообще, человечка прямоходящего от остальной фауны отличает совсем, совсем немного — умение сковать более длинную логическую цепь, намотать ее на память и прокормить стариков как передатчиков опыта и накопленной информации следующим поколениям? Всё, что есть у людей, есть и у зверей. Чем же я отличаюсь от шимпанзе? Может быть, тем, что могу стремиться к чему-то неуловимому, отличному от еды и секса?..
Кстати, о хлебе. Животные и птицы (как и люди) охотно верят в приметы, связывая случайные действия с получением пищи. Если голубям в клетке выдавать еду нерегулярно, без связи с определенными условиями, то они очень внимательны к мелочам и готовы установить любую связь с любым действием, совпавшим с моментом появления пищи, например, подпрыгиванием. Эти приметы ими активно юзаются, даже если потом нет четкого совпадения. Что уж говорить о попугаях, которые поражают своей сообразительностью в способах достижения цели — пожрать. Всё, всё вертится вокруг хлеба… и зрелищ.
Кстати, о них. Augustus — божественный, величественный, месяц Октавиана Августа. Интереснейшая была личность, этот Imperator Caesar Augustus divi filius, с нее начался конец демократии и официально введена монархия, которая поначалу маскировалась под скользким термином «принципат», но затем уверенно и окончательно подмяла все области. И сколько бы ни сопротивлялись богатые и влиятельные граждане, экономика оказалась сильнее — большим организмом невозможно управлять без головы. Нет, вы видели хоть одно сложноорганизованное животное без головы? Даже у муравьев (сложноорганизованное сообщество) есть «голова». К тому же, демократия (как и следовало ожидать) держалась на неприлично богатой многоголовой гидре меньшинства, угнетении большинства, подкупах и взятках. Всяк тянул на себя лоскут общего одеяла, богатые не хотели, бедные не могли, роскошь развращала, варвары грозили... всё как всегда.
Что нужно для того, чтобы стать императором человеческого сообщества? Правильно, оказаться богом, вернее (кто ж вам живых богов в соседний дом поселит?) — его сыном. Для этого проделывается несложная операция: умерший правитель переводится в чин бога, его наследник автоматически получает высший титул на Земле — divi filius (кстати, иудейская ветхозаветная история — один в один, не находите?). Проводится ряд реформ для закрепления нового порядка, ну, там, переименование месяца, денежные, политические, общественные… и вуаля, память высекается на мраморе истории.
Вот сейчас некоторые из присутствующих царственным жестом откинут полу мантии, отставят ногу, поправят накренившийся головной убор и окинут гордым взором живописные развалины некогда могучей империи, чувствуя свою причастность к былым роскоши и славе. И что забавно — память о величии до сих пор живет в остатках зданий, возведенных на сапожном полуострове, а одряхлевшие потомки трибунов собирают дань с варваров, желающих прикоснуться к мощам Рима. Но наши авторы предпочитают новизну и пытаются складывать слово «вечность» не из засиженных улитками валунов, а из свежих буковок, черносмородинно рассыпанных на накрахмаленной скатерти сайта.
Мы с тобой одной крови... Злата Волчарская
Ушел
Закатом мерк невызревший рассвет
В коротком дне примерно посерёдке.
Он уходил — уходит так же свет
Из вялых рыбьих глаз на сковородке.
На снежном грязном саване дорог
Неровными следами вмяты в вечность
Чешуйки конфетти да пара тог,
Вот и календ слепая оконечность.
Под заунывный зов чужой зурны,
Гортанные разрывы фейерверков
Он шел в забвенье прожитой страны,
Не свой и не чужой меж разноверцев.
Ушел, куда уходят все года,
Под хлопанье полами плащаницы,
Не повториться чтобы никогда.
И слава богу, что не повторится.
Перси Биши Шелли
Чтобы быть истинно добрым, человек должен обладать живым воображением, он должен уметь представить себя на месте другого. Воображение — лучшее орудие нравственного совершенствования
К Ирландии
Свершится, Эрин! Остров уязвленный
Зазеленеет, солнцем озаренный,
И ветерок, над нивами паря,
Обдаст теплом окружные моря!
Теперь стоят убоги и безлисты
Твои деревья, некогда тенисты,
(...) и им уж не цвести,
Погибших листьев им не обрести,
Покуда, хладом корни поражая,
Сбирает враг остатки урожая.
Я долго мог стоять,
О Эрин, над твоими берегами
И наблюдать, как волны беспрерывно
Кидаются на отмель, и казалось,
Что это Время молотком гигантским
Раскалывает Вечности твердыни.
Верши, титан, от битвы и до битвы,
Свой одинокий путь! Народы никнут
Под поступью твоею; пирамиды,
Что были столько лет неуязвимы
Для молний и ветров, уйдут в ничто.
И тот монарх величественно-грозный,
Он для тебя гнилушка в зимний день:
Прошествуешь — он прахом обернется.
Ты победитель, Время; пред тобою
Бессильно все, но не святая воля,
Но не душа, что до тебя была
И твой исход когда-нибудь увидит.
(Перевод Г. Симоновича)
Ги де Мопассан
Писатель может сделать только одно: честно наблюдать правду жизни и талантливо изображать ее; всё прочее — бессильные потуги старых ханжей
• Мужчина, преодолевший длительное сопротивление женщины, больше всего ценит не ее добродетель, а свое собственное упорство.
• Женщины бывают до бесконечности верны или, точнее, до бесконечности навязчивы.
• Когда вам надоест женщина, не надо покидать ее. «Не покидать ее! — скажете вы. — А как же быть со следующей?» — «Не покидайте ни одну из них, сударь!»
• Неблагодарный сын хуже чужого: это преступник, так как сын не имеет права быть равнодушным к матери.
• Религии — все до одной — нелепы: их мораль рассчитана на детей, их обещания эгоистичны и чудовищно глупы.
• Стремление к радости, к счастью упорно, неистребимо, оно пустило глубокие корни в нашей душе.
• Война — варварство, когда нападают на мирного соседа, но это священный долг, когда защищают Родину.
• Всякий стоящий у государственной власти обязан избегать войны точно так же, как капитан корабля избегает крушения.
• Жизнь — гора: поднимаешься медленно, спускаешься быстро.
• Когда приходит любовь, душа наполняется неземным блаженством. А знаешь, почему? Знаешь, отчего это ощущение огромного счастья? Только от того, что мы воображаем, будто пришел конец одиночеству.
• Мы знаем, что любовь сильна, как смерть; зато хрупка, как стекло.
• Не надо войны, не надо… Давайте-ка лучше работать, мыслить, искать. Единственная настоящая слава — это слава труда.
• Война — удел варваров.
• Кто не уважает себя, тот — несчастен, но зато тот, кто слишком доволен собой, — глуп.
• Жизнь! Не так уж она хороша, но и не так плоха, как многим думается.
• Когда один из друзей женится, то дружбе конец, навсегда конец. Ревнивая любовь женщины, подозрительная, беспокойная и плотская любовь, не терпит прямодушной, бодрой привязанности, той доверчивой привязанности и ума и сердца, какая существует между двумя мужчинами.
• Чтобы любовь была настоящей, она, по-моему, должна перевернуть сердце, мучительно скрутить нервы, опустошить мозг, она должна быть — как бы выразиться? — полна опасностей, даже ужасна, почти преступна, почти святотатственна; она должна быть чем-то вроде предательства; я хочу сказать, что она должна попирать священные преграды, законы, братские узы; когда любовь покойна, лишена опасностей, законна, разве это настоящая любовь? — Я не знал, что отвечать, а про себя философски воскликнул: «О, женская душа, ты вся здесь!»
Памела Линдон Трэверс
Если вас интересуют факты моей биографии, то история моей жизни содержится в «Мэри Поппинс» и других моих книгах
Мэри Поппинс
Глава первая. Восточный ветер
Если ты хочешь отыскать Вишнёвый переулок, просто-напросто спроси у полисмена на перекрестке. Он слегка сдвинет каску набок, задумчиво почешет в затылке, а потом вытянет палец своей ручищи в белой перчатке:
— Направо, потом налево, потом опять сразу направо — вот ты и там! Счастливый путь!
И будь уверен, если ты ничего не перепутаешь, ты окажешься там — в самой середине Вишнёвого переулка: по одной стороне идут дома, по другой — тянется парк, а посредине ведут свой хоровод вишнёвые деревья.
А если ты ищешь Дом Номер Семнадцать — а скорее всего, так и будет, потому что ведь эта книжка как раз про этот дом, — ты его сразу найдешь. Во-первых, это самый маленький домик во всем переулке. Кроме того, это единственный дом, который порядком облез и явно нуждается в покраске. Дело в том, что его нынешний хозяин, мистер Бэнкс, сказал своей жене, миссис Бэнкс:
— Выбирай, дорогая, одно из двух: или чистенький, хорошенький, новенький домик, или четверо детей. Обеспечить тебе и то и другое я не могу. Не в состоянии.
И, хорошенько обдумав его предложение, миссис Бэнкс пришла к выводу, что пусть уж лучше у нее будет Джейн (старшая) и Майкл (младший) и Джон с Барбарой (они близнецы и самые-самые младшие).
Вот так всё и решилось, и вот почему семейство Бэнксов поселилось в Доме Номер Семнадцать, а с ними — миссис Брилл, которая для них готовила, и Элин, которая накрывала на стол, и Робертсон Эй, который стриг газон и чистил ножи и ботинки и — как не уставал повторять мистер Бэнкс — «зря тратил свое время и мои деньги».
И, конечно, там была еще няня Кэти, которая, по правде говоря, не заслуживает того, чтобы о ней писали в этой книжке, потому что в то время, когда начался наш рассказ, она уже ушла из Дома Номер Семнадцать.
— Не сказав ни здрассте, ни до свиданья! — как выразилась миссис Бэнкс. — Без предупреждения! А что мне делать?
— Дать объявление, дорогая, — ответил мистер Бэнкс, натягивая ботинок. — И я бы не возражал, если бы Робертсон Эй тоже ушел, потому что он опять почистил один ботинок, а к другому не прикоснулся. Люди могут подумать, что я очень односторонний человек!
— Это совершенно неважно, — сказала миссис Бэнкс. — Ты так и не сказал, что мне делать с няней Кэти…
Туве Марика Янссон
Прекрасней всего было то, что море находилось совсем рядом. И хотя с лужайки у дома, где мы с друзьями играли, его видно не было, если вдруг во время игр мы внезапно затихали, до нас долетал шум прибоя
• Даже самые грустные вещи перестают быть самыми грустными, если относиться к ним правильно.
• Иногда всё, что нужно сделать, чтобы успокоить кого-то, это напомнить ему, что вы рядом.
• Каждый нуждается в том, чтобы ему время от времени рассказывали хорошую историю.
• Не стоит волноваться. В мире нет ничего страшнее нас самих.
• Тот, кто ест блины с вареньем, не может быть так уж жутко опасен.
• Когда у тебя возникает желание что-то сделать, нужно немедленно принимать решение и не ждать, пока это настроение пройдет.
• Жизнь страшно осложняется, когда хочешь обладать вещами, носить, держать их при себе. Вот почему я только смотрю на вещи, а когда снимаюсь с места, уношу их в своей голове. По-моему, это куда приятнее, чем таскать за собой чемоданы.
• Ты — путешественник, на краткий срок ты — свободен.
• Я владею всем, что вижу, о чем думаю. Я владею всем миром.
• Придется идти наугад. По правде сказать, я никогда не верил компасам. Тем, кто чувствует правильный путь, они только мешают.
• Ужасно, как подумаешь, что все великие люди умерли! Александр Македонский, Наполеон и все остальные... Да и мне что-то нездоровится.
• Чтобы придать очертания большой мечте, нужны пространство и тишина.
• Ничего так не люблю, как звезды. Перед сном я всегда смотрю на звезды и гадаю, кто там живет и как до них добраться.
• Небо кажется таким дружелюбным, когда в нем полно маленьких глазок.
• Запах — очень важная вещь, он напоминает о том, что пережито, он похож на тонкое, но надежное покрывало, сплетенное из воспоминаний.
• О, как это прекрасно — наконец стать старым и выйти на пенсию! — думал Хемуль. — О, как я люблю своих родственников. Особенно теперь, когда могу о них больше не думать.
• В обыденной жизни от гениев — одни неприятности.
• Зимы всегда довольно тяжелые. Но тем не менее снег — это волшебство.
• Я был так несчастлив, что даже не заметил, как построил двухэтажный дом!
• Представьте, как одиноко чувствуют себя те, кого все боятся.
• Мы должны держать глаза открытыми и видеть, когда стоим на распутье, ведь столько дорог на нашем пути: тропинки, боковые дорожки, разные возможности.
• Никогда не станешь по-настоящему свободным, если будешь чрезмерно кем-нибудь восхищаться.
• Знаешь, иногда, когда все хорошо, мне становится жуть как скучно.
• Удивительная штука эти реки и дороги. Глядишь, как они стремятся мимо тебя, и на сердце становится так тревожно, так смутно. Неодолимо тянет в чужие края, тянет отправиться вслед — посмотреть, где же они кончаются...
• Каждый человек должен совершить свои ошибки.
• Я полагаю, что каждое полотно, натюрморт, ландшафт, все что угодно — в самой глубине души автопортрет.
• Надо иногда менять что-нибудь. Слишком многое мы принимаем как должное, в том числе и друг друга.
• Новое время года приходит внезапно, одним скачком! Вмиг все меняется, и тому, кому пора уезжать, нельзя терять ни минуты.
• Печально не помнить, как зовут других. Но забыть собственное имя — прекрасно.
• Жалеть — значит понимать, а если понимаешь, то должно полюбить.
• Меня всегда удивляло, что торжественные минуты жизни часто бывают испорчены ничтожными замечаниями, даже если их делают не со зла, а по глупости.
• Ах, как сладко все съесть, все выпить, обо всем поговорить и до того наплясаться, что усталые ноги еле несут тебя домой в тихий предрассветный час — спать, спать!
• Мы любим сюрпризы, но предпочитаем устраивать их сами.
• Товарищ может говорить тебе ужасные вещи, но назавтра все забыто. Товарищ не прощает, он только забывает, а женщина — она все прощает, но не забывает никогда.
• Жить в свое удовольствие — что может быть лучше на свете?!
• ...Можно лежать на мосту и смотреть, как течет вода. Или бегать, или бродить по болоту в красных сапожках, или же свернуться клубочком и слушать, как дождь стучит по крыше.
• Быть счастливой очень легко.
Михаил Михайлович Зощенко
Красивое никогда не бывает смешным
• Что за шум, а драки нету?
• Жизнь слишком скоротечна, чтобы устраиваться в ней так основательно, так всерьёз.
• Пошлость — привычка, и воля зависит от нее. Только новое никогда не может быть пошлым.
• Если женщина добродетельна, то об этом знает она одна. Если порочна — кто не знает?
• Человек — животное довольно странное.
• Ну, на что мне моя «слава». Только мешает! Звонят по телефону, пишут письма! К чему? На письма надо отвечать, а это такая тоска!
• Спи скорей — твоя подушка нужна другому.
• Любовь, как это ни удивительно, связана, прежде всего, с крупнейшими неприятностями.
• В мужицкой стране должен править мужик. Интеллигент повернет на Запад.
• Ложь и искусство создают жизнь.
• Из всех дивных явлений и чувств, рассыпанных щедрой рукой природы, нам, наверно, я так думаю, наижальче всего будет расстаться с любовью.
• Человек любит похвалиться своими пороками. Это ужасно модно.
• Цивилизация, город, трамвай, баня — вот в чем причина возникновения нервных заболеваний. Наши предки в каменном веке и выпивали, и пятое — десятое, и никаких нервов не понимали.
• Никто в России не может выдержать своего величия.
• Испуганный писатель — это потеря квалификации.
• Счастье бывает не тогда, когда у вас все есть, а когда чего-нибудь нет, и вы хотите этого и достигаете — вот счастье. Достигнув же, вы часто бываете несчастны, ибо в жизни вашей одним желанием уже меньше.
• Самое важное в жизни — слова. Из-за них люди шли на костры.
• Ужасно любит русский человек пожаловаться и погоревать на свои несчастья человеку влиятельному и солидному, а пуще всего генералу.
• Смысл жизни не в том, чтобы удовлетворять желания, а в том, чтобы их иметь.
То, что и где
И не вдруг...
Грешен я...
Выболтал тьму с плеч, как загар,
Свирепы мы, но бабочкой сели,
Разврата вонь и бедер ночь,
Якор меж ног твоих выбросал мели...
Ночь клонит грудь,
И тебя склоню,
Выверну в против, скромсаю мысли,
Все Может быть, Но я-Нет И Не Вдруг,
Не вдруг мы, как шмели, в соитии навысли...
Грешен, в повозке стыда чужой,
Мне отвратительно блеяние агнцев,
Я рвал и выносил лахмотную любовь,
И греть мне нежно лишь оборванцев...
Свободен, без дома, без лилии, без шлюх,
Булькает в рубашке Нырнутое Сердце,
Я Бег, но не Форест, Душа, но не Дух,
Я без причала, Мне Незачем Вместе!
Джон Голсуорси
Самым важным условием романа есть наличие «жизненно-правдивого» героя романа
• Для русского материальные ценности и принципы, за ними стоящие, значат слишком мало, а чувства и выражение их — слишком много.
• Публика — это безвольный и беспомощный потребитель того, чем ее снабжают.
• Спасительной силой в нашем мире является спорт — над ним по-прежнему реет флаг оптимизма, здесь соблюдают правила и уважают противника независимо от того, на чьей стороне победа.
• Хорошая драматургия, как и всякое другое искусство, требует страстной приверженности дисциплине, предельного самоуважения, стремления к максимальной верности и красоте изображения и еще способности смотреть в глаза правде.
• Никто не может заставить писателя чувствовать и видеть жизнь так, а не иначе. После того как он научится читать и писать, единственное, чему он может поучиться у других, — это как не следует писать. Подлинный наставник писателя — сама жизнь.
• Русский характер, если можно говорить о нем как о чем-то едином в стране, населенной многими народами, практически безразличен к ценности времени и места; главное для него — чувства, а еще больше, пожалуй, — выражение чувств, так что он не успевает достигать своих целей до того, как новые волны чувств смывают их прочь.
• Русский характер — это непрестанные приливы и отливы, и чисто русское словечко «Ничего!» хорошо выражает фатализм этих нескончаемых колебаний.
• Русский человек, во многих отношениях чрезвычайно привлекательный, неспособен остановиться на чем-то определенном. Поэтому он всегда был и, думается, всегда будет жертвой той или иной бюрократии.
Сэр Вальтер Скотт
Беда тех, кто пишет быстро, состоит в том, что они не могут писать кратко
Квентин Дорвард
Вторая половина пятнадцатого столетия подготовила ряд событий, в итоге которых Франция достигла грозного могущества, с той поры не раз служившего предметом зависти для остальных европейских держав. До этой эпохи она была вынуждена отстаивать свое существование в борьбе с Англией, владевшей в то время лучшими ее провинциями, и только благодаря постоянным усилиям ее короля и беззаветной отваге народа ей удалось избежать окончательного подчинения иноземному игу. Но ей угрожала не только эта опасность. Ее могущественные вассалы, в особенности герцоги Бургундский и Бретонский, стали так пренебрежительно относиться к своим обязанностям феодалов, что при малейшем поводе готовы были восстать против своего государя и сюзерена французского короля. В мирное время они самовластно управляли своими провинциями, при этом Бургундский дом, владевший цветущей Бургундской провинцией и лучшей, богатейшей частью Фландрии, был сам по себе настолько богат и силен, что ни в могуществе, ни в великолепии не уступал французскому двору.
Следуя примеру главнейших вассалов, каждый мелкий ленник старался отстоять свою независимость, насколько это ему позволяли расстояние от королевского двора, размеры его владений и неприступность его замков и укреплений. Все эти мелкие деспоты, не считаясь с законом и пользуясь своей безнаказанностью, зверски угнетали своих подданных и расправлялись с ними с чудовищной жестокостью. В одной Оверни насчитывалось в то время более трехсот таких независимых дворян, для которых кровосмешение, грабеж и насилие были самым обычным делом.
Кроме всех этих бед, другой, не менее страшный бич — последствия многолетних войн между Францией и Англией — терзал эту несчастную страну…
cosmeat
Простые истины: стретч, скотч и ключ на 32
Кость
куриную косточку в месте укромном зарою
И, конечность задрав, благодатный суглинок смочу.
Забросаю пожухлой травой и опавшей листвою,
Чтоб трофей не достался какому-нибудь секачу.
По весне, если вдруг доживу, я вернусь, и о чудо!
Там, где клад был зарыт, нынче пышное древо цветет.
Я от счастья замру, день и ночь любоваться им буду,
Предвкушая три центнера с га и стабильный доход.
Наконец-то нет смысла собой закрывать амбразуры.
Голубая мечта воплотилась в съедобную быль:
В изумрудной листве набухают румяные куры —
Наливные с лица и по вкусу не хуже, чем гриль.
Позову я дворовых друзей на магический ужин.
Налетай, босота! Всё оплачено и включено.
Будем жрать до отвала и пить самогонку из лужи.
Старший брат обещал из воды приготовить вино.
Даже Шарик придет, не забыв прихватить балалайку.
Хвост держи пистолетом, бездомный собачий народ!
Будем вальсы вертеть не в ту степь и в Сети ла-ла-лайкать,
У священного древа фривольный водить хоровод.
Остальным я желаю всех благ и мяуколок в ленту,
Чтоб однажды в дела превратились благие слова.
Если вам не резон, я культей наберу Президенту.
Отдыхайте, борцы за животные наши права.
С голодухи какое кино ни увидишь, однако
На поверку всё проще стократ, как мозги ни морозь.
У подъезда, свернувшись клубком, замерзает собака,
И не греет застрявшая в глотке куриная кость.
Максег
Экспромт для Патриции
Как замечательно быть Максом Неволошиным,
С эпохой смутной не заигрывать уже,
И жить не в диком Коктебеле позаброшенном,
А в небоскребе, на тридцатом этаже.
Ну что с того, что увлекалась им Марина,
И с Айвазовским коротал он вечера?
А мне — Патриция вниманье подарила.
И написала письмецо позавчера.
Пускай не мой полуосыпавшийся профиль
Устало служит фоном отдыха в Крыму.
Зато о том, что утром в доме нету кофе
Она пожаловалась мне — а не ему.
Оче-е-нь добрая...
Многоточие
Грустно…
Шикарная роза, казалось,
Но мне от нее лишь колючки достались…
Больно…
ОтдАла, что было, и чем дорожила,
Но и откровенности не заслужила…
Глупо…
Любить тех, кому мы лишь развлеченье —
Подменят огонь гнилушки свеченьем…
Страшно…
Когда от тепла остается лишь память
И ту растерзают, живой не оставят…
Плохо…
Когда понимаешь, что обманулась
И снова судьба не тебе улыбнулась…
Поздно…
Спасти свой мираж, что уходит к другим,
Возможно красивый, но призрачный дым…
Ну кто сказал, что я вас люблю?.. Линк Чумовски
У неба спрашиваю, как…
У неба спрашиваю, как…
Жить можно? Шаря по пустыне
Искать один и тот же знак
А находить слова пустые
Как можно разводить огонь
Топить с ресниц и сердца иней
Свет собирая на ладонь
Чтоб быть замеченным богиней
Чего-то ждать, мчась по-прямой
Или ползти по той дороге
Чуть освещаемой луной
Чтоб заплутать на ней, в итоге
Молясь за всех и за себя
Просить у Господа уюта
В итоге… все начав с нуля
Платил за то… не той валютой
Всё отрицать… мечты и быт
И ту, что сниться не устала
Хотя унижен и забыт
Вид сделав, что любви не стало
А что осталась мне? Полынь?
Да на ресницах ночью иней?
Дорога между двух пустынь
И образ тот, что звал богиней
Василий Павлович Аксёнов
Ничего на Руси означает хорошо. В том смысле, что нет ничего плохого. Пока. Если что-то происходит, это всегда плохо
Остров Крым
Всякий знает в центре Симферополя среди его сумасшедших архитектурных экспрессий дерзкий в своей простоте, похожий на очиненный карандаш небоскреб газеты «Русский Курьер». К началу нашего повествования, на исходе довольно сумбурной редакционной ночи, весной, в конце текущего десятилетия или в начале будущего (зависит от времени выхода книги), мы видим издателя-редактора этой газеты, сорокашестилетнего Андрея Арсеньевича Лучникова в его личных апартаментах, на «верхотуре». Этим советским словечком холостяк Лучников с удовольствием именовал свой плейбойский пентхауз.
Лучников лежал на ковре в йоговской позе абсолютного покоя, пытаясь вообразить себя перышком, облачком, чтобы затем и вообще как бы отлететь от своего восьмидесятикилограммового тела, но ничего не получалось, в голове все время прокручивалась редакционная шелуха, в частности невразумительные сообщения из Западной Африки, поступающие на телетайпы ЮПИ и РТА: то ли марксистские племена опять ринулись на Шабу, то ли, наоборот, команда европейских головорезов атаковала Луанду. Полночи возились с этой дребеденью, звонили собкору в Айвори, но ничего толком не выяснили, и пришлось сдать в набор невразумительное: «По неопределенным сообщениям, поступающим из…»
Тут еще последовал совершенно неожиданный звонок личного характера: отец Андрея Арсеньевича просил его приехать, и непременно сегодня…
В потоке слов можно утопить любую мысль. Валерий Гамаюнов
Небратское
Мне — Млечный путь,
тебе — Чумацкий шлях,
но только пусть он непременно будет
из края в край,
над степью в ковылях,
дрожащих
не от грохота орудий,
а от касаний легких ветерка.
И наплевать кто братья,
кто не братья.
А Млечный путь —
скорей всего, строка
стиха, что в небе
написал Создатель.
Для всех.
Леонид Пантелеев
Я всех животных люблю — и собак, и кошек, и людей
Республика Шкид
На Старо-Петергофском проспекте в Ленинграде среди сотен других каменных домов затерялось облупившееся трехэтажное здание, которому после революции суждено было превратиться в республику Шкид.
До революции здесь помещалось коммерческое училище. Потом оно исчезло вместе с учениками и педагогами.
Ветер и дождь попеременно лизали каменные стены опустевшего училища, выкрашенные в чахоточный серовато-желтый цвет. Холод проникал в здание и вместе с сыростью и плесенью расползался по притихшим классам, оседая на партах каплями застывшей воды.
Так и стоял посеревший дом со слезящимися окнами. Улица с очередями, с торопливо пробегающими людьми в кожанках словно не замечала его пустоты, да и некогда было замечать. Жизнь кипела в других местах: в совете, в райкоме, в потребиловке.
Но вот однажды тишина здания нарушилась грохотом шагов. Люди в кожанках, с портфелями, пришли, что-то осмотрели, записали и ушли. Потом приехали подводы с дровами.
Отогревали здание, чинили трубы, и, наконец, прибыла первая партия крикливых шкетов-беспризорников, собранных неведомо откуда.
Много подростков за время революции, голода и гражданской войны растеряли своих родителей и сменили семью на улицу, а школу на воровство, готовясь в будущем сделаться налетчиками.
Нужно было немедленно взяться за них, и вот сотни и тысячи пустующих, полуразрушенных домов снова приводили в порядок, для того чтобы дать кров, пищу и учение маленьким бандитам…
Рэймонд Дуглас (Рэй) Брэдбери
Я не думаю о смерти, потому что я-то буду здесь всегда. Этот ящик с моими фильмами и полки с моими книгами убеждают, что сотня-другая лет у меня в запасе есть. Смерть — это форма расплаты с космосом за чудесную роскошь побыть живым
Вино из одуванчиков
Утро было тихое, город, окутанный тьмой, мирно нежился в постели. Пришло лето, и ветер был летний — теплое дыхание мира, неспешное и ленивое. Стоит лишь встать, высунуться в окошко, и тотчас поймешь: вот она начинается, настоящая свобода и жизнь, вот оно, первое утро лета.
Дуглас Сполдинг, двенадцати лет от роду, только что открыл глаза и, как в теплую речку, погрузился в предрассветную безмятежность. Он лежал в сводчатой комнатке на четвертом этаже — во всем городе не было башни выше, — и оттого, что он парил так высоко в воздухе вместе с июньским ветром, в нем рождалась чудодейственная сила. По ночам, когда вязы, дубы и клены сливались в одно беспокойное море, Дуглас окидывал его взглядом, пронзавшим тьму, точно маяк. И сегодня…
– Вот здорово! — шепнул он.
Впереди целое лето, несчетное множество дней — чуть не полкалендаря. Он уже видел себя многоруким, как божество Шива из книжки про путешествия: только поспевай рвать еще зеленые яблоки, персики, черные, как ночь, сливы. Его не вытащить из лесу, из кустов, из речки. А как приятно будет померзнуть, забравшись в заиндевелый ледник, как весело жариться в бабушкиной кухне заодно с тысячью цыплят!
А пока — за дело!..
Александр Грин
Шестнадцатилетний безусый тщедушный узкоплечий отрок в соломенной шляпе
Зеленая лампа
В Лондоне в 1920 году, зимой, на углу Пикадилли и одного переулка, остановились двое хорошо одетых людей среднего возраста. Они только что покинули дорогой ресторан. Там они ужинали, пили вино и шутили с артистками из Дрюриленского театра.
Теперь внимание их было привлечено лежащим без движения, плохо одетым человеком лет двадцати пяти, около которого начала собираться толпа.
— Стильтон! — брезгливо сказал толстый джентльмен высокому своему приятелю, видя, что тот нагнулся и всматривается в лежащего. — Честное слово, не стоит так много заниматься этой падалью. Он пьян или умер.
— Я голоден... и я жив, — пробормотал несчастный, приподнимаясь, чтобы взглянуть на Стильтона, который о чем-то задумался. — Это был обморок.
— Реймер! — сказал Стильтон. — Вот случай проделать шутку. У меня явился интересный замысел. Мне надоели обычные развлечения, а хорошо шутить можно только одним способом: делать из людей игрушки.
Эти слова были сказаны тихо, так что лежавший, а теперь прислонившийся к ограде человек их не слышал…
Хорхе Луис Борхес (Хорхе Франсиско Исидоро Луис Борхес Асеведо)
С самого моего детства, когда отца поразила слепота, у нас в семье молча подразумевалось, что мне надлежит осуществить в литературе то, чего обстоятельства не дали совершить моему отцу
Буэнос-Айрес
Когда-то я искал тебя, отрада,
Там, где сходились вечер и равнина,
И холодок от кедров и жасмина
Дремал в саду за кованой оградой.
Ты был в Палермо — родине поверий
О днях клинка и карточной колоды
И в отсветах пожухлой позолоты
На рукояти молотка у двери
С кольцом на пальце. След твоей печати
Лежал в дворах, спускающихся к югу,
В растущей тени, ползавшей по кругу
И медленно густевшей на закате.
Теперь во мне ты, ставший потайною
Моей судьбой — всем, что уйдет со мною.
(Перевод с испанского Бориса Дубина)
Александр Куприн
Мне нельзя без России
Гранатовый браслет
В середине августа, перед рождением молодого месяца, вдруг наступили отвратительные погоды, какие так свойственны северному побережью Черного моря. То по целым суткам тяжело лежал над землею и морем густой туман, и тогда огромная сирена на маяке ревела днем и ночью, точно бешеный бык. То с утра до утра шел не переставая мелкий, как водяная пыль, дождик, превращавший глинистые дороги и тропинки в сплошную густую грязь, в которой увязали надолго возы и экипажи. То задувал с северо-запада, со стороны степи свирепый ураган; от него верхушки деревьев раскачивались, пригибаясь и выпрямляясь, точно волны в бурю, гремели по ночам железные кровли дач, и казалось, будто кто-то бегает по ним в подкованных сапогах, вздрагивали оконные рамы, хлопали двери, и дико завывало в печных трубах. Несколько рыбачьих баркасов заблудилось в море, а два и совсем не вернулись: только спустя неделю повыбрасывало трупы рыбаков в разных местах берега.
Обитатели пригородного морского курорта — большей частью греки и евреи, жизнелюбивые и мнительные, как все южане, — поспешно перебирались в город. По размякшему шоссе без конца тянулись ломовые дроги, перегруженные всяческими домашними вещами: тюфяками, диванами, сундуками, стульями, умывальниками, самоварами. Жалко, и грустно, и противно было глядеть сквозь мутную кисею дождя на этот жалкий скарб, казавшийся таким изношенным, грязным и нищенским; на горничных и кухарок, сидевших на верху воза на мокром брезенте с какими-то утюгами, жестянками и корзинками в руках, на запотевших, обессилевших лошадей, которые то и дело останавливались, дрожа коленями, дымясь и часто нося боками, на сипло ругавшихся дрогалей, закутанных от дождя в рогожи. Еще печальнее было видеть оставленные дачи с их внезапным простором, пустотой и оголенностью, с изуродованными клумбами, разбитыми стеклами, брошенными собаками и всяческим дачным сором из окурков, бумажек, черепков, коробочек и аптекарских пузырьков.
Но к началу сентября погода вдруг резко и совсем нежданно переменилась…
Гийом Аполлинер
Тень — это чернила, которыми пишет солнце
«Мост Мирабо» (1913, сборник «Алкоголи»)
Под мостом Мирабо вечно новая Сена.
Это наша любовь
Для меня навсегда неизменна,
Это горе сменяется счастьем мгновенно.
Снова пробило время ночное.
Мое прошлое снова со мною.
И глазами в глаза, и сплетаются руки,
А внизу под мостом —
Волны рук, обреченные муке,
И глаза, обреченные долгой разлуке.
Снова пробило время ночное.
Мое прошлое снова со мною.
А любовь — это волны, бегущие мимо.
Так проходит она.
Словно жизнь, ненадежно хранима,
Иль Надежда, скользящая необгонимо.
Снова пробило время ночное.
Мое прошлое снова со мною.
Дни безумно мгновенны, недели мгновенны.
Да и прошлого нет.
Все любви невозвратно забвенны...
Под мостом круговерть убегающей Сены.
Снова пробило время ночное.
Мое прошлое снова со мною.
Хулио Кортасар
Одно мгновение — и улыбающийся человеческий рот может превратиться в мохнатого паука и куснуть
• Не хочу умирать, не узнав, зачем жил («Игра в классики»).
• Порою мне кажется, что между двумя людьми, разбивающими друг другу морду в кровь, больше взаимопонимания, чем между теми, кто смотрит друг на друга вот так, как бы со стороны («Игра в классики»).
• Я плачу потому, что мне хочется плакать, а главное — не для того, чтобы меня утешали («Игра в классики»).
• Я не умею говорить о счастье, но это не значит, что у меня его не было («Игра в классики»).
• Одно мгновение — и улыбающийся человеческий рот может превратиться в мохнатого паука и куснуть («Игра в классики»).
• Искать — написано мне на звёздах, искать — эмблема тех, кто по ночам без цели выходит из дому, и оправдание для всех истребителей компасов («Игра в классики»).
• Многие полагают, будто любовь состоит в том, чтобы выбрать женщину и жениться на ней. И выбирают, клянусь тебе, сам видел. Разве можно выбирать в любви, разве любовь — это не молния, которая поражает тебя вдруг, пригвождает к земле посреди двора. Вы скажете, что потому-то и выбирают, что любят, а я думаю, что наоборот. Беатриче не выбирают, Джульетту не выбирают. Не выбирают же ливень, который обрушивается на головы выходящих из концертного зала и вмиг промачивает их до нитки («Игра в классики»).
• Те из нас, кто чего-то стоит, не уверены ни в чём. Быть безмятежно уверенным может только животное («Экзамен»).
• Ты прекрасно знаешь, что все сведения о рае всегда изготавливаются на земле («Экзамен»).
• Любая проблема — это всегда решение, повернувшееся к тебе спиной («Экзамен»).
• Возвращаться всегда означает искать укрытия в знакомых закоулках («Экзамен»).
• Ни одной женщине не нравится, если с ней говорят о той поре жизни её мужчины, когда он ещё не принадлежал ей («Тайное оружие»).
• Скажи мне, какую маску ты носишь, и я скажу, какое у тебя лицо («Выигрыши»).
• Так бывает в шахматах и в любви, когда туман вдруг рассеивается и вы делаете ход или совершаете поступок, который за секунду до этого казался вам немыслимым («Тот, кто бродит вокруг»).
• Если настоящее имеет для нас неповторимый вкус, то лишь потому, что будущее служит для него некой приправой («Выигрыши»).
Теодор Драйзер
Иногда ты уходишь потому, что отчаянно хочешь остаться
Финансист
Филадельфия, где родился Фрэнк Алджернон Каупервуд, насчитывала тогда более двухсот пятидесяти тысяч жителей. Город этот изобиловал красивыми парками, величественными зданиями и памятниками старины. Многого из того, что знаем мы и что позднее узнал Фрэнк, тогда еще не существовало — телеграфа, телефона, доставки товаров на дом, городской почтовой сети и океанских пароходов. Не было даже почтовых марок и заказных писем. Еще не появилась конка. В черте города курсировали бесчисленные омнибусы, а для дальних путешествий служила медленно развивавшаяся сеть железных дорог, все еще тесно связанная с судоходными каналами.
Фрэнк родился в семье мелкого банковского служащего, но десять лет спустя, когда мальчик начал любознательно и зорко вглядываться в окружающий мир, умер председатель правления банка; все служащие соответственно повысились в должностях, и мистер Генри Уортингтон Каупервуд «унаследовал» место помощника кассира с блистательным, по его тогдашним понятиям, годовым окладом в три с половиной тысячи долларов. Он тотчас же радостно сообщил жене о своем решении перебраться из дома 21 по Батнвуд-стрит в дом 124 по Нью-Маркет-стрит: и район не такой захолустный, и дом — трехэтажный кирпичный особнячок — не шел ни в какое сравнение с нынешним жилищем Каупервудов. У них имелись все основания полагать, что со временем они переедут в еще более просторное помещение, но пока и это было неплохо. Мистер Каупервуд от души благодарил судьбу.
Генри Уортингтон Каупервуд верил лишь в то, что видел собственными глазами, и был вполне удовлетворен своим положением, — это открывало ему возможность стать банкиром в будущем. В ту пору он был представительным мужчиной — высокий, худощавый, подтянутый, с вдумчивым взглядом и холеными, коротко подстриженными бакенбардами, доходящими почти до мочек ушей…
* * * (падают яблоки...)
падают яблоки
вдоль черным выкрашенного
[за-бо-ра]
невозможно на солнце без слез
будто
насмешливо
помешивая
поздне-августовское разнотравие
с полынным привкусом
день из лукошка выброшен
не пережить зиму
точно знаю
никакое малиновое варенье
не отогреет
поверь
мне
не дотянуть
до весны
слякотной
полчашки кофе
ключи на столе
из подъезда налево
когда ты пойдешь
придумай меня заново
пожалуйста
придумай меня заново
грустникой-ягодой
Иоганн Вольфганг фон Гёте
У меня громадное преимущество, благодаря тому, что я родился в такую эпоху, когда имели место величайшие мировые события, и они не прекращались в течение всей моей длинной жизни
• Все отцы хотят, чтобы их дети осуществили то, что не удалось им самим.
• Вся история церкви — смесь заблуждения и насилия.
• В жизни дело идёт о жизни, а не о ее каком-то результате.
• Высказать мнение значит как бы подвинуть пешку в шахматной игре: пешка может погибнуть, но партия начинается и может быть выиграна.
• Говорят, истина лежит между двумя противоположными мнениями. Неверно! Между ними лежит проблема.
• Если радуга долго держится, на неё перестают смотреть.
• Есть люди, рассчитывающие на недостатки своих врагов; из этого, однако, ничего не выходит. Я всегда имел в виду заслуги моих противников и извлекал из этого пользу.
• Если твое сердце и твой ум беспокойны, чего же тебе больше? Кто перестал любить и делать ошибки, тот может похоронить себя заживо.
• И великий человек — всего лишь человек.
• И ошибка бывает полезна, пока мы молоды, лишь бы не таскать ее с собою до старости.
• Кто знает об опасности, но нем — тот враг.
• Как жаль, что природа сделала из тебя одного человека: материала в тебе хватило бы и на праведника, и на подлеца.
• Люди повинуются законам природы, даже когда действуют против них.
• Молодые поэты льют много воды в свои чернила.
• Надежда живёт даже возле могил.
• Научиться можно только тому, что любишь.
• Не следует тащить за собой в старость ошибки юности: у старости свои пороки.
• Нет ничего опаснее для новой истины, чем старое заблуждение.
• Обращайтесь с женщиной осторожно! Она сделана из кривого ребра, Бог не сумел создать её прямее; если захочешь выпрямить ее, она поломается; оставишь её в покое, она станет ещё кривее.
• Оригинальнейшие писатели новейшего времени оригинальны не потому, что они преподносят нам что-то новое, а потому, что они умеют говорить о вещах так, как будто это никогда не было сказано раньше.
• Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!
• Отваге нельзя ни научиться, ни разучиться.
• Подвиг — это всё, кроме славы.
• Права не утверждаются бунтом.
• Самое большое рабство — не обладая свободой, считать себя свободным.
• Самый тонкий волос тоже бросает тень.
• Смелые мысли играют роль передовых шашек: они гибнут, но обеспечивают победу.
• Таланты образуются в покое, характеры — среди житейских бурь.
• Таково свойство человеческой природы, что она легко засыпает, когда выгода дела её не заботит.
• Человек живет настоящей жизнью, если счастлив чужим счастьем.
• Человек может быть разумен и честен, даже если он сбился с прямого пути.
• Человека формирует всё великое.
• Что не прельщает, то мёртво.
• Чтоб быть достойным человеком, Признай достоинство других!
Аркадий Натанович Стругацкий
Целыми неделями тратишь душу на пошлую болтовню со всяким отребьем, а когда встречаешь настоящего человека, поговорить нет времени
Как погиб Канг
Канг ждал, зарывшись всем своим огромным телом в мягкий ил и выставив наружу только глаза — круглые черные шишки, похожие на безобидные обломки базальта, в изобилии разбросанные по всему дну подводной пропасти. Кругом царил непроглядный мрак, вечный мрак пятикилометровой глубины, озаряемый только слабым мерцанием ила да редкими цветными искорками светящихся рыб. Но глазам Канга не нужно было много света — он отлично видел все, что ему требовалось видеть. Теперь объектом его внимания была темная расщелина под скалой напротив, узкая горизонтальная щель под нависшей каменной глыбой. Канг ждал, он был терпелив. Глупые креветки, копошившиеся тут же в толще ила, отыскивая и пожирая крошечных рачков, вскарабкивались на его глаза, шевелили усиками и, высмотрев добычу, стремглав бросались за ней. Канг терпел, вернее, не замечал прыгунов: он ждал.
И вот во мраке под скалой он заметил какое-то волнообразное движение. Что-то шевелилось там, тонкое, длинное. Выползло, извиваясь, сокращаясь и вытягиваясь, за ним другое такое же, третье, четвертое — длинные белесые щупальцы, усеянные бородавчатыми наростами. Щупальцы проворно шарили в светящейся пыли, вот одно из них коснулось неосторожной креветки и словно прилипло к ней. Креветка рванулась, стала отчаянно биться, выгибая коленчатое брюшко, но щупальце быстро убралось обратно в пещеру и снова выскользнуло, жадно ищущее, как и раньше. Все это хорошо видели неподвижные зоркие глаза Канга. Он ждал. Его враг не торопился. Четыре креветки и большой краб на тонких длинных ногах были схвачены цепкими щупальцами прежде, чем, заполняя всю расщелину, из глубины пещеры появился безобразно раздутый грязно-серый пузырь, весь в пятнах и наростах, и в середине его открылись внимательные выпуклые глаза. Спрут выбрался из своего логова и медленно двинулся вокруг скалы, приподняв над дном мешкообразное тело.
Ждать больше было нечего. Мускулы Канга напряглись, он слегка подался назад и прыгнул…
Наивность — это дар (Ремарк). Анна Лещова
Все-таки это ещё живет во мне
Все-таки это ещё живет во мне —
В темноте за закрытыми веками,
В глухой чаще моих раздумий,
И когда лучше уже не думать,
Отрешиться от всего и спать,
оно выходит наружу
– в жару или стужу,
не дает покоя —
бьётся в висках,
дрожью в руках
отдается.
Никак не дается
поначалу, брыкается,
лягается — словами не выражается.
А потом прорвется поток
Слов еще ненаписанных,
Никем не придуманных и не высказанных.
И на пике эмоций,
вдыхая горный воздух
на пределе душевных струн
я заплачу, и слезы
побегут на бумагу,
образуя чудной узор.
ВЛАДИМИР ПРОСКУРОВ
МАМА
Сколько помню тот день, каждый раз тяжело,
Мама молча смотрела мне вслед.
У калитки сирень, бьется веткой в окно,
Не забыл, хоть прошло столько лет.
Я служил, воевал, но всегда вспоминал,
Тот весенний, прохладный туман.
И когда умирал, за чужой перевал,
Помнил маму и брал караван.
Двадцать лет пролетели, вернулся домой,
Занимаюсь мирскими делами.
Внуки все повзрослели и сын твой живой,
Но не спит моя мама ночами.
Александр Радищев
Ничто для нас столь обыкновенно, ничто столь просто кажется, как речь наша, но в самом существе ничто столь удивительно есть, столь чудесно, как наша речь
Путешествие из Петербурга в Москву
…Я взглянул окрест меня — душа моя, страданиями человечества уязвленна стала. Обратил взоры мои во внутренность мою — и узрел, что бедствии человека произходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы. Уже ли, вещал я сам себе, природа толико скупа была к своим чадам, что от блудящаго невинно, сокрыла истинну на веки? Уже ли сия грозная мачиха произвела нас для того, чтоб чувствовали мы бедствия, а блаженство николи? Разум мой вострепетал от сея мысли, и сердце мое далеко ее от себя оттолкнуло…
Поздравляем именинников!
Для иллюстраций использованы картины художников:
Евгения Кузнецова, Аруша Воцмуша, Hsin-Yao Tseng, Yo Coquelin, Martinho Dias.
Автор: Volcha| ← Предыдущая | Следующая → |
02.09.2017 | 30.06.2017 |
Читайте в этом же разделе:
30.06.2017 Июль 2017
01.06.2017 Июнь 2017
01.05.2017 Май 2017
01.04.2017 Апрель 2017
01.03.2017 Март 2017
Комментарии
Оставить комментарий
Чтобы написать сообщение, пожалуйста, пройдите Авторизацию или Регистрацию.
