Хочу медовый вкус узнать. Итоги турнира № 48

 

Зима выдалась бесснежная, мрачная. Отсверкали новогодние праздничные фейерверки, и на ристалище опять опустилась тьма. Маленький привратник даже перестал открывать шторы на окнах — какой смысл суетиться, если это ничего не меняет?

 

Снег пришел незаметно, в ночь на тринадцатое. Утром привратник открыл дверь и зажмурился — таким ярким оказался зимний мир.

 

Конечно, снег полагалось убирать, в чуланчике даже стояла специальная лопата, но так жаль было нарушать это пушистое белое великолепие, что привратник пренебрег обязанностями (временно, временно!) и пошел на берег озера — просто посмотреть, как оно себя чувствует.

 

Озеро чувствовало себя прекрасно, оно спало под ровно расправленным снежным пледом. Низкие тучи скрыли дальний берег, и казалось, что озеро — часть неба, начинающаяся прямо у ног.

 

«Жаль, что никто больше этого не видит, — подумал привратник. — Хотя, это можно поправить». Он быстро скатал три кругляша, поставил их один на другой. Что теперь? Ну, ясно — шляпа, лицо, руки, ноги.

 

Из прибрежного тростника он скрутил берет, больше похожий на венок, ну и пусть, надел на голову снеговику. Отлично. Теперь глаза, для них подойдут... леденцы! В кармане обнаружились один красный, малиновый, два синих, ментоловых, три зеленых, лаймовых, и по одному желтому и оранжевому, лимонному и апельсиновому. Немного поколебавшись, привратник выбрал зеленые. Теперь нос, ну, это совсем просто. Набрав пригоршню снега, привратник вылепил красивый греческий нос, водрузил его на место. На губы пошли красные веточки вербы.

 

Снеговик поморгал, поморщился, чихнул, открыл рот и произнес:

— Назови меня, дай имя, чтоб не путаться с другими.

— Ой, — сказал привратник и сел прямо в снег.

— А подлиннее не найдется? Что коротко, то не серьезно.

— Эээ...

— Э? Выбор слишком небольшой. Пускай я лучше буду Ой.

— Да, Ой. Прости, нужно было подумать, а я это не очень умею. Любой рыцарь придумал бы тебе достойное имя, но они куда-то делись. Посмотри на озеро. Оно тебе нравится? — промямлил привратник.

— Как масло к корочке хлеба, как наволочка к подушке, как крыша к вросшей избушке — так к озеру клеится небо.

— Почему ты говоришь в рифму? Кто тебя научил? Впрочем, ладно, не отвечай, мне пора убирать снег, — привратник выбрался из сугроба и бросился к ристалищу. Все, что угодно, только не беседы с недоделанным Оем, рядом с которым он чувствовал себя не совсем уютно, — не кисни, я вернусь.

— Нет у меня ни рук, ни ног, я чувством постигаю смыслы. Ты дал мне нос, глаза и рот — достаточно, чтоб не раскиснуть.

 

Маленький привратник добежал до ристалища, достал лопату и принялся убирать снег. Он работал каждый день до окончания турнира, пока не заиграли фанфары. Тогда он остановился и увидел, как на ристалище...

 

 

 

 

                Испить бы строк, источник где-то здесь.

                Я слышу, чу! Журчание и трепет,

                Почти бессвязный тихий детский лепет

                И сладкозвучный голосок как весть

                Росы медвяной кожи Иггдрасиль.

 

                Хочу медовый вкус узнать и впасть

                В экстаз священный, жизни даровавший,

                Шаманских плясок дым, героев павших

                Дары хочу, страстей наесться всласть,

                И сказ, и миф оборотится в быль.

 

                Стеной пред мною встали тот же час

                Чертополох, бурьян и чаща тьмы чернее,

                Мимиров мед тем слаще, чем сложнее

                Добыть его, но стены — не указ,

                Огонь души оборотит их в пыль!

 

                Коль Один сам стремился мед испить,

                Пройдя мученья плоти бесконечны.

                Потомки асов, знайте же навечно

                Тропу к истоку мудрости и сил.

                Там мед с коры стекает Иггдрасиль.

 

 

 

 

 

 

В пещере сегодня, как всегда, дымно и холодно. Зато пахнет мясом. Возле дальней стены возится на волчьей шкуре маленький Бау. Шкура скверно выделана и пованивает, зато Бау ни за что не слезет с нее на каменный пол.

 

Рыо сидит возле выхода. Там очень холодно, зато почти светло. А Рыо не может обойтись без света: он мастерит новый топор, с которым собирается пойти к Вождю. Если Рыо перерубит этим топором медвежью ногу, его назовут мужчиной и возьмут на следующую охоту. Конечно, Рыо старается, аж пыхтит от натуги.

 

А старший, Мыа, не старается. Он слишком слаб, и у него никогда не хватит сил не то чтобы перерубить ногу, а и жилу на топоре затянуть. Он лежит в самом темном углу пещеры, смотрит в одну точку и шевелит губами. Зачем шевелит? Никто этого не знает. Да и сам он не знает. Мыа немой. За это его и не любят. За слабость и вот это шевеление губами.

 

Да мне-то что с того? Мне все равно, кто из них говорит, а кто — приносит добычу. Я — Огонь, я живу в этой пещере без малого сорок лет, и весь их мир, вся их убогая жизнь вращается вокруг меня. А мне от них что пользы?

 

Хотя нет, я немного лукавлю. Мыа — мой друг. Не умея больше ничего, он неустанно таскает в пещеру сухие ветки. Он делает это почти круглые сутки, в любую погоду: я ведь очень много ем. Сейчас он лежит, потому что весь пол позади меня завален хворостом. Но Мать зорко следит, сколько осталось, и скоро снова выгонит Мыа в снежную вьюгу.

 

Мать кормит меня ветками и жарит мясо. Это последний кусок. Если Отец не принесет еще, они тоже будут есть ветки. Мясо готово. Мать берет топор — Рыо сделал его еще летом, но сделал плохо и не смог перерубить медвежью ногу — и режет мясо на три части. Один кусок выходит у нее меньше других. Мать откладывает его для себя, но потом передумывает. Ей нужно кормить Бау. А где взять молока, если не поешь вдоволь мяса?

 

— Рыо, Мыа, идите есть!

Мать сегодня многословна. Обычно в ее фразе не больше двух слов. Отцу это нравится.

 

Рыо бережно откладывает топор, подходит первым и получает большой кусок. Мыа хмуро смотрит на свой, сравнивает, но ничего не говорит. Он знает, что дальше будет еще хуже. Рыо когда-нибудь перерубит медвежью ногу и станет добытчиком. А Мыа так и будет всю жизнь таскать ветки.

 

Хотя, на мой вкус, ветки лучше. Но я молчу. Я всегда скромно молчу. Хотя мне есть что порассказать. Например, я знаю, почему молчит Мыа.

 

Рыо выходит по нужде наружу. Вернувшись, говорит:

— Тихо. Снег перестал. Буду спать.

 

Мыа взглядывает сначала на него, потом на кучу моего пропитания, потом на Мать.

— Иди. Делай, — говорит Мать и отворачивается к Бау.

 

Набросив на плечи еще одну шкуру и убедившись, что на него не смотрят, Мыа вынимает из-под хвороста свое сокровище: глиняную чашку. Чашка кривая, с неровным краем, но Мыа ее бережет, потому что сделала ее Чия, девочка из пещеры, что за рекой. Мыа не понимает, почему Чия подарила чашку именно ему, но сам был бы рад получить от Чии даже щепку. Жаль, что у него ничего нет. Нечего подарить взамен.

 

Ночь зимой приходит раньше. Мыа крадет у матери немного твердого жира, кладет его в чашку и втыкает в жир полоску сушеной мездры. Тонкой веточкой берет немного огня и поджигает мездру. Я потрескиваю от удовольствия. Я рад за своего друга: ведь это он, никчемушный, сам придумал! Кроме того, с помощью чашки и жира я сейчас пойду прогуляюсь.

 

С чашкой в руках Мыа выскальзывает из пещеры, но идет не на опушку леса, где обычно собирает хворост, а к реке. Спускается вниз и по льду переходит на другой берег. Одной рукой балансирует, а в другой несет меня. Мороз, тишина и звезды. И в этом тихом хрустальном мире он пуще глаза бережет меня и свою чашку.

 

Чия уже ждет нас. Она давно увидела меня в темноте и теперь машет рукой. Мы забираемся в нору под корнями упавшего дерева. Чия принесла шкуру огромной росомахи, которую убил ее Отец. Этой шкурой они укрывают ноги и теперь сидят, обнявшись, и смотрят в черную даль.

 

Меня они поставили на плоский камень. Жира мало, и я здесь скоро погасну. Но я буду держаться изо всех сил, потому что уверен, что это произойдет сегодня. Я ведь знаю, почему молчит Мыа.

 

Он держит руки Чии. Его собственные пальцы уже посинели от холода, но он не замечает этого. Он мучительно шевелит губами, обращаясь к небу с немым укором.

 

А Чия смотрит на него. Я не отражаюсь в ее глазах. И звезды не отражаются. Эти глаза сами так сияют. Чия дрожит и кутается в мех, но не отрывает взгляда от Мыа. Она одна видит, как он красив.

 

— Я люблю тебя, — говорит Чия. Мыа переводит на нее изумленный взгляд и медленно произносит:

 

— Рядом с тобою сердце мое бьется быстрее...

 

Осталась крохотная капелька жира. Сейчас меня здесь не станет, но я счастлив тем, что видел, как у людей родилась поэзия. 

 

 

                 

 

 

                Клото́ — прядущая нить жизни, так ловка,

                Пушит искусница свою кудель мгновений,

                Глядит в окно на дольний мир сквозь облака,

                Веретено вращая, трудится без лени,

                К тому, что было, навивает миг последний.

                Под звук небесных сфер, не явленных глазам,

                Она поёт, что в этом мире каждый сам

                Мог выбрать в жизни путь от края и до края,

                Но, сознавая принадлежность небесам,

                Грустит, слова к печальной песне подбирая.

 

                Ей вторит Ла́хесис, что отстает слегка,

                Среди сестер своих, богинь, являясь средней.

                В ее словах сквозит по прошлому тоска,

                Ее заботит, что произошло намедни,

                Дает оценку происшедшему, отмерив

                Достойной участи, сверяясь по делам,

                Все плюсы-минусы расставив по местам,

                Но, понимая, что у неба жизнь иная,

                Поет себе, не позволяя течь слезам,

                Грустит, слова к печальной песне подбирая.

 

                Сестрица А́тропос до ужаса строга,

                По старшинству дано ей право быть конкретней,

                И никогда её не дрогнула рука,

                Когда разрез свой совершала без сомнений.

                Она светло поет о вечности Вселенной,

                Даря любовь свою с надеждой пополам,

                Зовёт возвышенно в святой небесный храм,

                Сулит блаженство навсегда в красотах рая,

                Но, обрезая жизни нить, смолкает там,

                Грустит, слова к печальной песне подбирая.

 

                Три древних Мойры, чья родительница — Ночь,

                Поют, стараясь безысходность превозмочь.

                Поэт, на трудность восприятья невзирая,

                Стремится всё, что слышит, записать точь-в-точь,

                Грустит, слова к печальной песне подбирая.

 

 

 

Как же я люблю смотреть фильмы и постановки про любовь. Эти нежные чувства, эти взгляды, эти страсть и страдания! Да, да, страдания мужчин. Они такие чувствительные, эти мужчины… в кино. Они теряют головы от прекрасных ножек героинь, не могут отвести взгляд от наполненных силиконом и мастерски подкрашенных гримером губ. Дыхание перехватывает от созерцания пропорций плавных изгибов спины и выпуклой упругой попки, все мысли немедленно кровяным потоком устремляются вниз во вторую голову, которая захватывает управление не только над телом, но и над разумом героя. И он начинает делать странные поступки, безумствует, страдает… и всё это в угоду женщине. Как мило, как приятно, как хочется!..

 

Хочется в жизни такой же экранной любви…

 

Глядя на прекрасные формы куполообразных грудей, натягивающих тонкий материал чуть просвечивающей блузки, в сморщенном сером наполнении черепа рождаются стихи. Мысленно поэт миллион раз поимел эту женщину во всевозможных позах и ракурсах, вкусил соблазнительный естественный аромат ее кожи, познал не только снаружи, но и изнутри. Нестерпимое желание рождает стихи. Оно сильно, но захватывает не тотально, часть сил остается как раз на строчки. И чем меньше чувства в сердце мужчины, тем лучше и талантливее произведения, капающие с кончика его эрегированного пера.

 

Хочется в жизни такой же описанной страсти…

 

Герой на сцене изводится от нестерпимой страсти к героине. Его неудержимо тянет быть рядом с ней, трогать, держать крепко в объятиях, слиться в максимально тесном соприкосновении, сплестись навеки, горя в ненасытном пламени страсти. Затем, когда она влюбляется в другого, плакать настоящими слезами, звонить, писать, стоять под окнами, с нетерпением ожидая, что она выглянет и заметит его присутствие. И радоваться даже промелькнувшей тонкой тени, живо наполняя её живым телом в своем воображении. И желать, желать, желать. Мучиться и страдать, и добиваться ее благосклонности и любви. Быть верным, как пёс, служить и лежать у ног, с восхищением бросая взгляд вверх, вверх от тонких лодыжек до колен и небольшого расстояния между бедрами и подолом чуть приподнявшейся юбки. О-о-о!..

 

Хочется в жизни такой же верной привязанности...

……………………

Я ненавижу фильмы и постановки про любовь! Это враньё, это искусно выдуманная пластиковая чудовищная ложь! В отсутствии любви, наполненности себя, недоласканности и отсутствии ответственности за собственную жизнь мы ищем суррогаты. Не имея желания впустить в себя настоящую божественную любовь Вселенной, ту движущую силу, создающую и виртуальность, и реальность, что дана нам в ощущения, мы не способны отличить истинный природный кристалл от тусклой китайской подделки. Мы даже не способны выдумать любовь, жадно глотая готовый фастфуд мирового кинематографа со всей отвратительной ложью.

 

Герой страдает и безумствует? Значит любит. Чушь! Мужчины не способны любить от страдания. Им вообще нужно то, что неохотно делают сами — уютное гнездо, из которого они ежедневно вылетают на охоту. И туда же возвращаются.

 

Женщины любят сильных мужчин? Тогда нехер требовать от них бабской слезливости и предменструальной чувствительности.

 

Споры и скандалы — это показатель отношений? Он ругает, бьёт, уходит, чтобы вернуться в раскаянье и просить прощения, ползая на коленях и целуя ноги. Снова ссорится и так по замкнутому. Вечные требования от него (неё) быть не собой, а таким, каким я видела на экране и читала в книгах. Ведь любовь не бывает без страданий? Чушь мышиная!

 

Хочется огромной любви, внимания и ласки? Тогда создай в себе эту любовь, наполнись ей так, чтобы лопнуть и излиться наружу. Да, мужчины любят красивых и тупых женщин, и не любят мудрых, но это оттого, что в мире слишком много глупцов и слишком мало слепых либо умных. Так и не трать жизнь на диеты, жадных самцов и переживания! Лучше стань самой любовью, это омолаживает и успокаивает дольше любого бразильского сериала.

 

Да, умная красивая женщина обречена на некоторый вакуум в социуме. Но всего лишь оттого, что «подружки» глупы и неразвиты. Стремительно завидуя, эти бабёнки старательно будут делать из тебя тупое страшилище, чтобы на очередном корпоративе приторно жалостливо соврать: «Какая ты сегодня свежо и ново одетая! Ах, какая кофточка!» — Не ждите от женщин восхищения, если вы умны и красивы одновременно. Вам будут завидовать, ненавидеть, дружить против вас. О, как тяжело управлять вздорным, сплетничающим и капризным бабским коллективом и как мгновенно стадо объединяется против кого-то. Ату её! Вот они, цементирующие силы неразвитых человечков — страх, слабость и ненависть. И Вам придётся делать выбор: или быть собой и подняться ещё на одну ступень, или опуститься до них. «Если человек тебе сделал ЗЛО — ты дай ему конфетку, он тебе ЗЛО — ты ему конфетку… И так до тех пор, пока у этой твари не разовьётся сахарный диабет» (Ф.Раневская). Только так ты сможешь не упасть до уровня стада, только юмор, сила и внутренняя любовь.

 

Не смотри фильмы. Вернее смотри и учись на чужих ошибках. Гляди на вариации НЕлюбви, отмечай их проявления и изгоняй из себя этих бесов. Пусть внутри останется только нестерпимо яркий СВЕТ и ЛЮБОВЬ, от которых родятся стихи, но совсем иного качества, чем раньше. Стихи о Любви.

 

Хочешь любви? Стань Любовью.

 

                 

 

 

                И случилось однажды в Раю,

                когда

                имена божьим тварям

                давал Адам.

                Он прилежно работал,

                не отвлекаясь,

                называл их:

                верблюд, чау-чау, заяц…

                А у Евы тогда еще не было дела.

                сидя рядом на древе, яблоко ела,

                говорила:

                люблю, скучаю, каюсь…

                И болтала ногами, и бросала огрызком

                в Адама.

                Попугаи, летавшие низко,

                слушали, повторяли:

                верблюд,

                чау-чау,

                заяц…

                люблю,

                скучаю,

                каюсь…

 

                 

 

 

                Где тот исток? Живительный родник?

                В каком дремучем потайном колодце,

                Куда когда-то солнца луч проник,

                И засветился отблеском в оконце;

                И оттолкнулся от живого донца;

                И зашуршал, как ветерок в листве;

                И заиграл ромашками в траве;

                И отразился: разумом, словами,

                Чтоб разлететься средь живых в молве,

                И души словом озарить, и — память?

 

                Как далека та сумрачная быль!

                Следы — размыты. Пепл — похитил ветер.

                ... кочевник пел про голубой ковыль,

                А скальд. аллитерациями светел,

                И воинов, и море на рассвете,

                Хвалебной песней — драпа — покорил.

                И руны, у костра лесного, творил

                Карел, а иудей — пел Господу псалом...

                Всяк создавал, кто верил и любил.

                И было так! Но... Это всё — потом.

 

                А где ж оно: начало всех начал?

                Где таинство — гармонии рожденья?

                Когда, ритм музыкальный прозвучал

                И породил на свет стихотворенье?

                ... огня на стенах каменных свеченье,

                В жилье пещерном — детский плач и крик.

                Качает мать. И ритму в унисон возник, —

                Даруя сон, напев: «БАЙ-БАЙ, БАЮ-БАЙ»...

                Со шкур поднявшись, вторил ей старик,

                Поймавший рифму: «СПИ, ДИТЁНЫШ, ЗАСЫПАЙ»

.......................................

                Конечно, в языках других —

                слова другие и другие звуки.

                Но, кажется, что — первый стих возник,

                когда дитя качели древних женщин руки.

 

                 

 

 

                Шел день шестой. Замешивая глину,

                Творец, отменный скульптор и поэт,

                вдруг понял, что Его творенья сгинут

                через каких-то миллиарды лет,

                и может так случиться, что никто

                не насладится этой красотой.

 

                Ни песни рек, ни водопадов грохот,

                ни ветра свист, ни мерный гул морей

                не ошарашат, не заставят вздрогнуть

                или застыть, задрав глаза горе.

                А зелень трав и неба синева

                без зрителя — не лучше пёстрых ват.

 

                Шел день шестой. Послушна пальцам глина.

                Прекрасна кукла — видно за версту,

                осталось оживить и дать ей имя,

                и душу, чтоб постигла красоту.

                А чтоб могла творить, Он наугад

                добавил искру божию — талант.

 

                Шел день седьмой. Мир заселили люди.

                Творец смотрел угрюмо, свысока

                и думал, и гадал, что с ними будет,

                в чем провиденье искры. А пока

                там каждый человек творил, молчал

                и лишь своё созданье замечал.

 

                Они творили девственно, прекрасно,

                исследовали грани красок слов.

                Творцу вдруг стало очевидно ясным,

                что в мире том отсутствует любовь,

                а без любви и красота — лишь тлен.

                Он подарил им лживость, зависть, лень.

 

 

 

 

 

                Условия турнира от Ее Высочества Лары:

 

Лара: Бон суар, дамы и господа! (поправляет кокошник) Разрешите представиться — Василиса Премудрая я! Очень приятно! И по поручению товарища Короля NEOTMIRA просто хорошего человека Виталия, я немножко тут поруководю, исполняя обязанности царя. Итак, фильм,фильм,фильм! То бишь, турнир объявляется открытым! В преддверии прекрасного праздника — Дня всех влюбленных, и памятуя о том, что «людям, моложе 102-х лет, свойственна вера в необыкновенную встречу».

 

 

В помощь:

 

                Ристалище

                Правила