В кулаке сигаретную пачку – в комок. С зажигалкой вместе
Поворотом мигаешь – куда же ты прешься, скотина,
На спидометре – 100
а должно было быть и все 200
заглотнул кислорода
бензина
травы
никотина…
Телефонная трель.
Ну а может меня нету дома?...
Или просто – я умер, абонент отключен и не дышит
Черно – белая цель
На мишени до боли знакомой
Я сейчас
Я уже
Да стреляю я,
Тише, мля
Тише…
А потом – засыпать
Да не фейсом в снотворную стенку
Просто спинку откинув
И лучше – на правом сиденье
Чтобы встречная фура будила своей галогенкой
А водила курил, над баранкой склонясь мертвой тенью…
Я бы кровь перелил напрямую связав наши вены
По артериям яд – на двоих, чтобы долго и больно
Я на связи,
Я здесь
Я молчу.
Черно – белые стены
И мишени на них.
Кулаками в мишени – довольно…
…пьяным мачо очнулся в борделе напротив…Противно,
Сигарету нашел, подкурил ее с фильтра – и ладно
Хватит время рубить на узоры, да столь примитивно
Дверь ногою открыл, а на улице ветер…Досадно…
Дни считаю.
Уже.
Неспроста это…
Что здесь добавить
Будет день, будет ночь
Все проходит, зачем загружаться?...
Порулить еще сутки, а там можно будет оставить
Ключ в замке, подключиться
Войти, написать, подождать
И остаться…
Юрка, как ты сейчас в Гренландии?
Юрка, в этом что-то неладное,
если в ужасе по снегам
скачет крови
живой стакан!
Страсть к убийству, как страсть к зачатию,
ослепленная и зловещая,
она нынче вопит: зайчатины!
Завтра взвоет о человечине...
Он лежал посреди страны,
он лежал, трепыхаясь слева,
словно серое сердце леса,
тишины.
Он лежал, синеву боков
он вздымал, он дышал пока еще,
как мучительный глаз,
моргающий,
на печальной щеке снегов.
Но внезапно, взметнувшись свечкой,
он возник,
и над лесом, над черной речкой
резанул
человечий
крик!
Звук был пронзительным и чистым, как
ультразвук
или как крик ребенка.
Я знал, что зайцы стонут. Но чтобы так?!
Это была нота жизни. Так кричат роженицы.
Так кричат перелески голые
и немые досель кусты,
так нам смерть прорезает голос
неизведанной чистоты.
Той природе, молчально-чудной,
роща, озеро ли, бревно —
им позволено слушать, чувствовать,
только голоса не дано.
Так кричат в последний и в первый.
Это жизнь, удаляясь, пела,
вылетая, как из силка,
в небосклоны и облака.
Это длилось мгновение,
мы окаменели,
как в остановившемся кинокадре.
Сапог бегущего завгара так и не коснулся земли.
Четыре черные дробинки, не долетев, вонзились
в воздух.
Он взглянул на нас. И — или это нам показалось
над горизонтальными мышцами бегуна, над
запекшимися шерстинками шеи блеснуло лицо.
Глаза были раскосы и широко расставлены, как
на фресках Дионисия.
Он взглянул изумленно и разгневанно.
Он парил.
Как бы слился с криком.
Он повис...
С искаженным и светлым ликом,
как у ангелов и певиц.
Длинноногий лесной архангел...
Плыл туман золотой к лесам.
"Охмуряет",— стрелявший схаркнул.
И беззвучно плакал пацан.
Возвращались в ночную пору.
Ветер рожу драл, как наждак.
Как багровые светофоры,
наши лица неслись во мрак.
1963
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.