bess: 8

IRIHA: 8,5
SukinKot: 6

marko: 6,5
ОЦЕНКА: 29,0 

 

Французы — это вам любой школьник скажет — ну такие затейники, такие затейники — они лягушек едят и вечером, и утром, и даже вместо компоту их употребляют. А еще они каждую свободную минуту на Эйфелевую башню лазают, и актер у них только один имеется — Жерар Депардье — он у них играет королей, бунтующих крестьян, полицейских с тяжелым взглядом и писателя, который приехал в Россию в фильм Владимира Меньшова «Зависть богов».

 

А еще французы — страшные путаники, они прямо на работе пьют дорогое французское шампанское, им же напиваются в дупель и в таком непотребном состоянии совершают промашки.

 

Недавно в одном французском издательстве приключилось... просто страшное дело, что приключилось.

 

Один корректор по имени Луи (а у французов других имен нет — только Луи и Шарль, а ежели в семье рождаются несколько мальчиков, то их уже нумировать начинают: Луи 2-й, Луи 25-й и так далее) основательно упился и перепутал набор двух вещиц — Золушки и Пышки.

Причем, подлец эдакий, он быстро-быстро опять наборы соединил (перепутанные вначале), и никто даже на первый взгляд не разобрался, что героиня с внешностью, формами и душой Пышки совершала все свои поступки под именем Золушка, и наоборот.

 

Единственное, из-за чего его смог разоблачить пытливый и проницательный французский скаут Луи-Шарль, — у Золушки в новой книге был размер Пышкиной ножки — аккурат сорок седьмой с половиной, а у Пышки, соответственно, тоже с половиной, но тридцать первый.

 

И юный этот мальчик написал в ихнюю газету — что-то вроде французской «Комсомольской правды» гневное и обличительное письмо, что он стянул из папиного сейфа, где папа хранит два миллиона франков наличными, платиновую зажигалку и фотографию его первой школьной любви в одних трусах, томик Ги де Мопассана с рассказом «Пышка», чтобы понять уже наконец — что же так усердно обличает великий французский писатель Мопассан и почему папа это обличение так же усердно прячет.

 

И что же мальчик там прочитал?.. Даже писать неудобно, но правда жизни потребовала правды рассказа, и поэтому я вынуждена рассказать вам, дорогие читатели, ВСЁ...

 

Итак, в новой подлой версии великого произведения «Пышка» едет по многострадальной французской земле скромный французский дилижанс, а в нем, как полагается, две монахини — французские и скромные, пастор с сухопарой женой и Пышка. Пастор во время путешествия бросает масляные, как Рама (а всем известно, что Рама маслянее масла) взгляды на Пышку, одетую очень вызывающе, ну, даже неудобно писать во что — сами, короче, знаете, как одеваются французские бэ.

 

Жена пастора сидит тихо и ничего никуда не бросает, у нее гастрит с утра обострился и еще проблемы наблюдаются с двенадцатиперстной кишкой. А пастор-то и не знает, что на самом-то на деле перед ним... правильно, Золушка, только внешне смахивающая на Пышку. Монахини тоже ничего не знают, но им как бы и не интересно, а жена пастора вообще о своем думает — о женском.

 

Едут они едут, очень кушать хочется.

 

Мопассан оставил возле Пышки, которая на самом деле Золушка, корзиночку с круассанами в бумажке, фуа-гра в баночке из-под майонеза и еще две тушки марсельских цыплят в гриле. Пышка сначала никак не могла понять, откуда ж веет столь прелестный запах недавнего фуа-гра. Правильно — откуда ей знать, это ж в дорогу собирала настоящая Пышка, мопассановская, а не корректорская, с будуна перепутанная. Но она видит, что на корзину никто не бросается, папа с мамой корзины не находятся, так она, не долго думая, провизию растребушила — это у нее с детства. Детство с мачехой — это тебе не лягушачьи лапки трескать, это как детдом со школой молодого французского бойца практически. Сама она так деликатно крылышко марсельское умяла, фуа-гра полизала, и тут напала на нее задумчивость, что лакомиться всем этим излишеством — это как-то не по-французски получается, и раздала она снедь товарищам и товаркам — двум аутисткам-монахиням, козлу-пастору и его проблемной с точки зрения пищеварительного тракта супружнице.

 

Короче, снедь была умята, все, вроде, хорошо идет, как вдруг дилижанс останавливает английский офицер и говорит пассажирам противным захватническим голосом, что ша, мол, дальше никто и никуда не едет, и хочет он, паскуда такой, пылкой и настоящей французской любви, про которую ему, похабно смеясь, рассказывали повар, конюх, жандарм и подвыпивший как-то не по-детски отец. И в дилижансе каждый начинает думать, кто же может обеспечить врагу то, чего он так любознательно добивается.

 

Монахини отпали сразу, так как у них с любовью, а тем более французской, не очень. Пастор — понятный коленкор — не по этой части. А пасторша лицом просветлела, сразу видно было, что не против, но ее захватчик сразу перевел на скамью запасных.

 

Так что с заметным преимуществом в соревновании победила Пышка, которую англичанин и поволок с гнусным умыслом в свою холостяцкую рум. И тут ему Пышка и говорит — просто так говорит, тихо, от всей своей чистой и народной души: «Давай, говорит, соколик мой английский, я у тебя тут приберусь, а то у тебя тараканы бегают с ладонь, и пауки елозют везде, размером с этих самых тараканов».

 

И как размахнулась доморощенная Пышка, и как вычистила этому иноземцу и рум его, и диннер-рум, и ливинг-рум. И чувствовал англичанин, как светлеет у него на душе, и захотелось ему сразу же, чтоб так было всегда, да, и вообще он понял простую французскую истину, что чистота — залог здоровья.

 

И берет он Пышку под локоток, и говорит ей проникновенно, что на самом деле: никакой он не Том, и имя ему дали такое в английской контрразведке, чтоб специально запутывать врага, а зовут его скромно и благородно — Принс. И Принс — это его настоящее имя, по паспорту.

 

Взрыднула Пышка, упала Принсу на грудь, вышла за него замуж, а он, как порядочный человек, давай на ней жениться. В общем, все так хорошо, что даже от умиления плакать хочется.

 

А с Пышкой, которая вдруг, по корректорскому дурному произволу, стала Золушкой, вообще непонятные вещи стали происходить. Трудилась она, значит, трудилась в мачехином доме, но ей не привыкать — в заведении мамаши Жюли и не такое видеть приходилось — и после всех забот и хлопот попадает на бал. Все чин чином, как полагается — оборки там, кружева, фильдеперсовые чулочки, и вокруг Принца бабьё увивается — все хотят, чтоб он свое особое принцевое внимание уделил, как вдруг...

 

Вдруг видит Принц милейшее создание — метра с пятьюдесятью сантиметрами ростом и сорок седьмого с половинкою размера ноги. Обомлел тут Принц и говорит Золушке на ушко, мол, пойдемте в беседку, будем стихи Бодлера читать и про Луи Арагона разговаривать.

 

Пошли они и пошли.

 

Приходят себе в беседку, и Золушка так ненавязчиво Принцу намекает, что она ему такое может показать, что ни один Луи ни с одним Арагоном не видывали. И тут она ему, голубка, и фелляцио продемонстрировала, и шесть на девять изобразила, и куннилингусу научила, и под закусь фистингом припечатала.

 

А тут часы двенадцать бьют, Золушка наша ретировалась, как положено, и туфельку нежную, сорок этого самого размера и подзабыла. Принц — в кручине, не забыть ему ту самую, из Кама-сутры, последнюю, которая на восемьдесят третьей странице... И приказал он всем барышням детородного возраста объявиться перед ним, все пришли, одну даже на коляске привезли — она плохо слышала, бедная, не поняла, кому и куда надо идти. И, конечно же, наш Принц нашел свою суженую, и не только по ножке, она еще и язычком губки быстро-быстро облизывала.

 

Принц как этот язычок увидел, прямо вспотел, бедный, от предвкушения.

 

Красивая история, однако жизненная...

 

А корректору тому выговор объявили, фельетон про него написали в газету — и поделом. Нечего парадоксальным образом глумиться над французской нашей над великой литературою.

 

 

 

 

 

                                ***Мужика замучило смутное сомнение…***

 

Мужика замучило,

Смутное сомнение:

«В воскресенье секс... — работа?

Или... — развлечение?»

 

И об этом он спросил

Прямо у священника.

А тот Библию открыл,

Чувств жалея пленника.

 

«Секс — работа, — отвечал, —

Грех — все бабье тело!

Грех, работать в выходной,

Это же... не дело».

 

Мужика такой ответ

Вновь поверг в сомнение:

«Секс — работа? Кладезь бед?!

Или... — развлечение»!?

 

«Что святоша может знать?

Вот спрошу у раввина...».

Думал раввин: «Что сказать?..

Чтоб ответить... правильно»?

 

«Разделяю очень я,

Ваши все сомнения.

Секс, с трудом связать нельзя.

Это... развлечение»!

 

Удивился тут мужик:

«Поп сказал... — работа»!

Раввин спорить не привык:

«Если, Вам... Охота».

 

Раввин так про секс сказал:

«Знаю, без сомнения.

В девицах была б... жена.

Труд!? — Не развлечение»!

 

Мужика замучило,

Смутное сомнение:

«На фига мне сдался секс?

Труд... — не развлечение».

 

Я от темы отойду,

Вставить... слово хочется.

Коль работаешь... с умом,

И работа... — творчество.

 

Мужика пришла жена,

Разогнать сомнение:

«Секс — работа... для слона!

Мышкам... — развлечение!»

 

Жизнь у каждого одна,

Радости всем хочется:

Что работа... — для слона,

То для мышки... — творчество.

 

Чтобы ВАС не мучили,

Разные сомнения.

Не откладывайте... жизнь,

Всю... — на воскресение.

 

P.S. Секс, да секс,…

А как же чувства?!

Чувства — это сила!

Чувства сексу... как слеза,

Что у... крокодила.

 

© Copyright: Леонид Пащенко, 2005

 

 

 

 

 

 

 

 

Куда девался сыр?

Он был еще вчера,

И дырочки его

У клюва были близко.

Но сыр мой увела

ШиКАРная лиса:

Плутовка

И воровка – реКАРдистка.

 

Куда ушли друзья?

Оставили меня...

Ну не хотелось с ними

Сыром мне делиться.

На сыр, и на меня

Надеялась родня.

Ну как мне перед ними

Появиться?

 

Куда девался сыр?

«Он был еще вчера»,

Свидетелей, кто есть,

Пусть в протокол запишут.

А где теперь она,

ШиКАРная лиса,

С КАРким котом

И под КАРкою крышей?

 

Был в клюве у меня,

Я нюхала Тебя,

Единственный наркотик,

Распространен легально.

Как КАР – плиментам я,

Доверилась лисы,

И как я поплатилась

КАРдинально!

 

Куда девался сыр?

Он был еще вчера.

КАРтину всю опять

Испортила лисица.

ЛеКАРства надо взять,

А все лиса – КАРга!

ИКАР бы за меня

Мог заступиться.

 

И КАРпитально был

Неправым тот остряк,

Определивший: «Сыр бесплатный —

В мышеловке».

Ворона – мышеловка?!

Боже мой! Каков пошляк!

Наверно лучший друг

Лисы – плутовки.

 

КАРоче сыром КАРта

Битая моя...

КАРтечи на лису

Мне было бы не жалко.

Вот так не задалась

Моя КАРмасУтра.

Скажи сКАРее,

Где с сучками палка?

 

Сижу опять грущу,

Сегодня, как вчера.

И вздохи… в животе,

Все громче, а не тише.

Прошу, Всевышний, вспомни

Тоже обо мне.

Пошли лисе КАРпич

На край у крыши.

 

Куда девался Сыр?

Он был еще вчера...

 

© Copyright: Леонид Пащенко, 2005

 

 

 

 

 

 

                                                                Антикварное

 

Ты слышишь, как растут волосы на висках?

А я когда выпью литр кофе слышу,

Вот и думай теперь кто из нас

Сверхчеловек, а кто элементарно едет крышей.

 

Еще вчера брела по улице изуродованной

Похожими на трупные — пятнами снега,

А сегодня и того не стало, погода

Всегда забирает предпоследнее.

 

И нам хотелось закричать или пропеть, но

Все было лишним, и дабы не спятили

Водка очередной раз заняла бесполезный рот

А точнее рты — общим занятием.

 

Так все прошло, и даже остриженный кудрь

Не стал причиной объятия, жаль

Что на прощание принято целовать щеку, а не грудь,

На дорогу сидеть, а не лежать,

 

Вот и думай теперь кто из нас

Сверхчеловек, а кто элементарно едет крышей.

Ты слышишь, как растут волосы на наших висках?

А я когда выпью литр кофе слышу

 

 

 

 

 

я умерла. давным-давно.

в полудремотной пустоте,

на той особенной черте,

где камни не находят дно,

и время — только миф. стекло

перерождается в песок,

и в крокодилов — смерть сапог,

ремней и сумочек. тепло

очаг горящий заберет,

а что творит круговорот

воды в природе — то за гранью.

в печалях многих — много знанья,

а может быть наоборот...

уже не вспомнить. созиданье

за смертью в очередь встает.

 

* * *

я умерла. и дай мне бог

не здесь мотать повторный срок.

 

 

 

 

 

 

                                                                старое, турнирное

 

Люблю я самогон от Мариванны,

Тот самый, что бутыль по пять рублей.

Его хлебнешь, и ты уже в нирване,

А в голове становится светлей.

 

И вот однажды, просветлев, я понял,

Что жизнь моя ущербна неспроста,

Что бегаю по кругу, словно пони,

И бегать так до самого креста,

 

Что сглазил меня кто-то, не иначе,

Погибли во мне тактик и стратег,

Что черным глазом сжег мою удачу

Какой-то нехороший человек.

 

Я обошел всех жителей деревни,

Выслеживал их, будто партизан,

И всем подряд, от малышей до древних,

Внимательно заглядывал в глаза.

 

В итоге, чтоб себя не исковеркать,

Я грохнул самогона весь запас.

А что же делать, если на поверку

Все, как один, зараза, светлоглаз?

 

Я вышел на крыльцо и огляделся,

Ко мне мой пес подполз от конуры.

Погладил Шарика, вдруг сжалось сердце,

И я заплакал горько и навзрыд.

 

Мой верный друг, мой Шарик, мой собака,

Что выручал из драки, и не раз,

Вильнул хвостом, лизнул в лицо и гавкнул,

Не пряча черноту печальных глаз.

 

Так вот кто сглазил, кто меня испортил!

Я к Мариванне бросился бегом,

Как чемпион по легким видам спорта:

Тащи скорее, бабка, самогон!

 

И до утра собаке из пипетки

Закапывал в глаза и под язык

Живительное средство. Он побегал,

Потом упал. Я думал: все, кирдык.

 

Но Шарик мой проснулся измененный.

Я не скажу ему про мелкий сбой,

Что правый глаз его теперь зеленый,

А левый, словно небо, голубой.

 

Теперь работы хватит на неделю —

Отслеживать собак и просветлять.

А сладится намеченное дело —

То всей деревне будет благодать.

 

А если не оценят и пришьют мне

Статью «За просветление собак»,

Я встану, весь в изысканном костюме,

Налью стакан, потом скажу им так:

 

Уважаемые сограждане!

Уважаемые солюди!

С неутоленными жаждами

По здоровью, уму, по валюте

Обращайтесь к той виноградине,

Что почила в этом сосуде,

К уважаемой Мариванне,

Что не зря с виноградом шаманила

И вложила все силы, умение

В самогоноварение,

Во всеобщее просветление!

 

Налью прокурору и судьям,

Рукой махну: будь, что будет.