Жизнь завершается. Любимые ушли...
Уж за полночь и в окнах гаснет время.
За горизонтом скрылись корабли...
Порт опустел. На пирсе старый пес.
Срастаются в единый организм.
И в обнаженный альтруизм.
Он слишком мал и он велик.
Еще, еще, еще... И вдруг отмашка.
И рвется мыслей тетива.
покрытый пылью царственных созвездий...
от сада во дворе жду урожая...
на Млечный Путь, в потёмках исчезая...
по слякотной темной дороге.
Чадит. То ли год, то ли город
Закончен. Вези меня в зиму,
копытами по бездорожью.
с бесснежного некарнавала.
Но в игуане — стать и цвет.
Прекрасный статью игуан.
Где Главный Яго — игуан.
Небо... твердь небесная.
Вернее, отсутствие тверди, как таковой, «на вес».
иной категории высоких небес.
летая, кто и во что горазд.
сброшены на пол.
Во след — кувшин.
А оттуда...
в твердь небесную.
Вернее, в отсутствие тверди, как таковой, «на вес».
иной категории высоких небес.
Айфон, Айпэд, Айпод...
Но не придумал им логотип...
Спорили все и каждый осип.
Айфон, Айпэд, Айпод...
ловит... яблоко. Вот так!
То ли Ева, то ли Ньютон... неужто, Джобс?..
Яблоко надкусывает — опс!..
Рисуем краской на стене цветные окна.
Кисть застывает в неожиданном пике...
И полетаем в небе, как Шагал и Белла»...
Как хорошо, что, наконец, сказать посмела.
Но сердце зажималось, и душа робела.
Мы улетаем в Витебск, возвращаясь в Ригу.
и устаем в часу, наверное, восьмом...
За цокольным окном мелькают тени ног.
Чтоб не уйти, ты вновь находишь милый повод.
Зима сменяет лето... нас никто не ждет,
И мы не ждем гостей. Рисуем вместе снова...
22. Ash. СИЖУ В ПЕЧИ...
В деревне Бог живет не по углам,
как думают насмешники, а всюду.
Он освящает кровлю и посуду
и честно двери делит пополам.
В деревне Он — в избытке. В чугуне
Он варит по субботам чечевицу,
приплясывает сонно на огне,
подмигивает мне, как очевидцу.
Он изгороди ставит. Выдает
девицу за лесничего. И в шутку
устраивает вечный недолет
объездчику, стреляющему в утку.
Возможность же все это наблюдать,
к осеннему прислушиваясь свисту,
единственная, в общем, благодать,
доступная в деревне атеисту.
* * *
Сижу в печи, ругаясь на бедлам,
два чугунка черны и неказисты.
В деревне бог живет не по углам,
здесь даже дьяк подался в атеисты.
Забьюсь в очаг подальше от грехов.
От изгородей впору удавиться.
Зачем весь год кормили петухов? —
В избе и на сочельник чечевица.
Объездчик пьян, скажу как на духу.
Спеша со мной затеять перебранку —
словцом сшибает с кровли требуху,
на двери налетая спозаранку...
Возможность это все пережидать,
прикидываясь ветошью и сором —
единственная, в общем, благодать,
живя у атеиста под надзором.
23. Chura. НЕ ВЕРНУТЬ
к А. Я.
Всё так же выхожу по вечерам
в уютный лес у станции железно-
дорожной и пытаюсь, что Приам,
его просить из суетливой бездн
просчитанных, в конце концов, шагов
в пути души к ее неотраженью
во взгляде, как иголка из стогов,
из сонных веток ветерок скольженье
и крики соек, перестук колес
из поезда, цикуту из Сократа,
как ясные глаза из горьких слез
из безнадёжной точки невозврата
вернуть...
Не вернуть...
Следы на берегах пустынных рек —
по веснам половодьями размыты.
Душа тропинку ищет на ночлег.
Она с природой в этой жизни — квиты.
И только крик пронзительный желны,
и поезда в беззвучном отдаленьи,
да скрип и лязг немереной страны —
тревожат дух в последнем измереньи.
Вернуть бы все, что не успев дожить,
исчезло в растревоженных закатах
бесценной осени, но...
Нет смысла — ворошить то,
что ушло за точку невозврата.
24. Volcha. ОПРИЧНИНА
Вторая полка,
лампа дневного света,
в глазах «осколки»
я просыпаюсь где-то,
опять таможня,
длинная остановка.
Ну сколько можно
сон мой некрепкий комкать?
...Но ты успел мне
тенью в окне присниться
я там летела
плачущей белой птицей...
Крылом касалась
крыла твоего чужого.
такая малость —
а перья в следах ожогов...
Опять таможня,
«Снимите очки! Спасибо...»
А позже, во сне, курсивом.
падеж предложный
(тихонько можно):
о ком? О тебе. О зимнем...
Опричнина
Ну, сколько можно — таможня и остановка?
В смятеньи ложном соседи, трусы, тусовка.
Жара и снега нету, граница прочно
Сковала тучи грубо: темно и сочно.
И снов страницы бешеный пограничник
Не просто комкал — на полосы рвал (опричник!)
Хватал и комкал, с хрустом бумага — в клочья,
Такие нынче нравы бездушной ночью.
— Очки снимите, леди.
— Уже снимаю!
Улыбка, дядя. Снимок, пожалуй, к маю,
Не ждите раньше, фотограф — не ксерокс скорый,
Искусство — это как белый в грибную пору,
Как антитеза в мире прямом и ясном,
Как вы и люди, как льдистый торос и пламень,
Как стих внезапный, вызванный недосыпом…
— Довольно, дама!
В поле ничем укрытом
Стою и птица вьюги крылом наотмашь:
— Не любят люди стихов и поэтов тоже.
09.01.2014
25. natasha. МОЛИТВА
Т. Капутина. О Марине Цветаевой
«...еще меня любите за то, что я умру»
М. Цветаева. Реквием
А хотелось жить-поживать,
любоваться на белый свет,
и покуда жива душа,
ткать полотна да песни петь.
Колыбель качать, величать
брата — братом, сестру — сестрой,
да глядеть, как светла свеча,
пред иконой Твоей святой.
Снилось вещее: вот стара,
сыновьям завещаю кров,
вот приходит срок умирать,
дочерям завещать любовь.
Не сбылось. Полагал Господь
не простую, иную жизнь:
«Станут светом душа и плоть.
Ты — повинна служить. Служи»
И, послушная, до кости
всё спалила, а костью тлеть
страшно, Господи! Ты, прости,
что сама подгадала смерть.
26. IRIHA. РЕШЕТОРИАНЕЦ
Я напишу стихи без слов,
В них будут только многоточья.
И пусть среди безумных строчек
Запрятан будет мой улов:
Кусочки дум, обрывки снов
(тех, что сплелись ноябрьской ночью).
И мою душу одиночью
Согреет утренний покров.
Да, знаю, что их не прочтут,
И скажут: «это ненормальный,
в его башке сплошная муть»
Воздвигну новую мечту,
Пусть остается она тайной.
Мне одному известен путь.
Решеторианец
Тебе известен верный путь,
К себе всегда одна дорога.
Найти себя — не безнадега.
Напрячься надо лишь чуть-чуть.
И пусть из точек много строк,
В них смысл и суть твоих метаний
И полуночных бормотаний —
К себе всегда предельно строг.
Над многоточием твоим
Дешифровальщик одуреет
Лет через двести или сто.
Расскажет всем, как был раним
Поэт без ямбов и хореев,
Но, странно... — бредил решетом...
27. Pro. ГЛОТАЯ ТИШИНУ
Глотая тишину, как валидол,
Смотрело небо цвета горькой сливы,
Как ангелы ко мне входили в дом,
Где пахло незабудками и пивом.
Я видела, как яблоневый сад,
Раскачивая кроны еле-еле,
Шумел о том, что не был виноват
Никто из нас двоих на самом деле.
И было равносильно волшебству
Гулять с тобой по гибнущему парку ,
Смотреть, как дети падают в траву,
И как собака бегает за палкой.
Ночь коротка, и близится рассвет,
И сны мои ползут по вертикали.
Но ангелов в них не было и нет.
И яблоки в саду давно собрали.
Глотая тишину
Глотая тишину громадными комками,
Давлюсь слезами сладкой ваты.
Привыкла сладость я изображать годами,
внушая всем, что мы не виноваты.
Заброшенный вишнево-яблоневый сад
мне заговорщицки кивает — он согласен.
Он тоже был ни в чем не виноват,
Когда Лопахин... Впрочем, хватит басен...
Сад плачет — дети падают в траву
с высоких веток чистыми слезами.
Летят, как ангелы, по волшебству...
Да нет, согласно физике — по вертикали.
Сад умирает и, конечно же, скорбит.
Ведь вишни отцвели, как хризантемы.
И даже уксус яблочный пролит
в салат стихов, рождающий лексемы.
28. Volcha. Я ОБЕЩАЮ — БУДЕТ БЛАГОДАТЬ
Я обещаю, что всё будет хорошо.
Закончатся январские дожди,
в один прекрасный день настанет солнце,
и станет легче и дышать, и жить,
и даже пуговица вдруг найдётся —
та самая, со звездочкой внутри
(она была припасена для сына,
но сыну ты о ней не говорил —
потеряна, и ладно, всё едино),
она найдется вдруг и невпопад,
возникнет, как взъерошенный котенок,
а тут — чужой и незнакомый взгляд
и мир — такой жестокий и большой,
что ни пылинки не понять спросонок.
Я обещаю, что всё будет хорошо.
Я обещаю — будет благодать
Я обещаю — будет благодать
И поданная милостью охота
То ли желать, то ли любить кого-то,
Исповедальней — новая кровать.
Я ожидаю — хмуренький рассвет
Предчувствием не избранности будет,
А яблочком на разноцветном блюде
В божественной беседе тет-а-тет.
Я думаю, бесснежная зима —
Всего лишь эпизод в одном сезоне,
А пьеса бесконечна, и резонно
Создателю «на бис» рукоплескать.
09.01.2014
29. Volcha. ВЕЧНЫЙ КОНЮХ
Бреду, как вечно пьяный конюх
Да вот куда, опять забыл
Глядят сердито в след иконы
Как я, на скачущих кобыл
Опять весь день дождями тронут
Как простыня, грехами тел
И тянет вглубь забвенья омут
Забрав всё то, о чем жалел
Забрал бы все, но мне досталось
Цветком, проросшим средь камней
От прежних лет, одна усталость
Да бег невидимых коней
Нет, чтоб узнать в фонарном свете
Судьбы расплывчатый анфас
Не то фонарь негоже светит
Не то, судьба, не вижу вас
И растворяясь в лунном свете
Самим собой на век забыт
Так сам себе и не ответил
Откуда слышен стук копыт…
Вечный конюх
Судьба — каурая кобыла,
Я — вечный конюх, так же пьян,
Повозку тащит еле сила —
Однолошадный ветеран.
Куда ты прешь по бездорожью,
Моя пятнистая судьба,
И тянешь морду скоморошью?
Ярмом тревожит худоба.
Спадает занавес дождями
На шапки зрительских голов,
И шут под мокрыми крестами
Опять услышит шум подков.
Зачем рефреном давишь тихо
Воспоминанья юных лет?
Из всех осталось только лихо
Да тонкий еле видный след
Блестит в грязи, неровна поступь —
Качает пьяного, как встарь,
И декорацией по мóсту —
Едва светящийся фонарь.
Покуда светит он в дорогу
Из века сам собой забыт,
В строках последних эпилога
Зачем я слышу стук копыт?
30. tamika25. ХИТИНОВЫЕ КАПЛИ РАЯ
Я — лобстер, приготовленный к столу.
С разбитым панцирем над каждым сочлененьем.
Был разноцветный — розовым помру.
Я буду съеден вечером весенним.
Клешни уже развязаны, но что за прок?
Они не в состоянии сомкнуться.
И я считаю только срок,
когда хитин наполнит ваши блюдца.
Наступит долгожданное Ничто,
и нить последняя сознания угаснет.
Я жил на дне, не веря ни во что,
а ухожу я в чей-то светлый праздник.
Но предвкушаю свой конец заслуженной наградой.
А тот, кому я подан, в предвкушении меня
налил себе холодного вина, ей — лимонада...
Достойный ужин в завершенье трудового дня.
...
Трещал камин полешками сухими,
был столик занят только перед ним.
И заплясало пламя красно-синим,
когда в него с тарелок скинули хитин.
Хитиновые капли рая
Вот то кафе. Перед камином столик.
Льняная скатерть цвета карамели.
Сто лет прошло. А помнишь, каждый вторник
с тобою здесь мы раньше вкусно ели?
Когда за окнами зима ткала метели,
мы так любили слушать треск поленьев...
Однажды лобстера ты заказал. Мы ели
его в мой тридцать первый день рожденья.
Мой день рожденья, а его — день смерти.
Хитином красным обжигало мысли.
И под ногами не хватало тверди,
и руки на мгновение обвисли.
Я вдруг спросила: если умирают
лангусты, раки, лобстеры, креветки,
где поселяются их души — в рае?
хитиновыми каплями на ветках?
Мне так хотелось оправдать «убийство»,
но было мясо лобстера вкуснейшим.
Я запила смятенье горьким виски.
В камине пламя рдело на полешках...
...Сегодня что у нас, как прежде, вторник?
Налей-ка мне, любимый, лимонада.
Закат пунцовый лег на подоконник.
Ты... хочешь лобстера попробовать? Не надо...
31. IRIHA. ДАВИЛОСЬ НЕБО ОБЛАКАМИ
Оборотка на оригинал:
и оборотку на него:
Воспоминания о воспоминаниях
Глотая тишину, как валидол,
Смотрело небо цвета горькой сливы,
Как ангелы ко мне входили в дом,
Где пахло незабудками и пивом.
Я видела, как яблоневый сад,
Раскачивая кроны еле-еле,
Шумел о том, что не был виноват
Никто из нас двоих на самом деле.
И было равносильно волшебству
Гулять с тобой по гибнущему парку ,
Смотреть, как дети падают в траву,
И как собака бегает за палкой.
Ночь коротка, и близится рассвет,
И сны мои ползут по вертикали.
Но ангелов в них не было и нет.
И яблоки в саду давно собрали.
Глотая тишину
Глотая тишину громадными комками,
Давлюсь слезами сладкой ваты.
Привыкла сладость я изображать годами,
внушая всем, что мы не виноваты.
Заброшенный вишнево-яблоневый сад
мне заговорщицки кивает — он согласен.
Он тоже был ни в чем не виноват,
Когда Лопахин... Впрочем, хватит басен...
Сад плачет — дети падают в траву
с высоких веток чистыми слезами.
Летят, как ангелы, по волшебству...
Да нет, согласно физике — по вертикали.
Сад умирает и, конечно же, скорбит.
Ведь вишни отцвели, как хризантемы.
И даже уксус яблочный пролит
в салат стихов, рождающий лексемы.
Давилось небо облаками
Глотая тишину, как давнюю обиду,
Вчера давилось небо облаками.
Возможно, посыпало кучевых карбидом.
Потом ведь, морщась, плакало часами,
Не в состоянии понять невиноватых...
Но самосуд раскатом нео-грома
Стрелял по тишине. Стонали перекаты.
И вызревали сизым гематомы,
И ширились, и расползались к горизонту,
Как пропасти оскал. А между ними
Метался бестолково ангел с лямбда-зондом
Насмешкою над судьбами людскими.
Последний дождь перед Крещением морозным
Над всеми «i» расставил метко точки.
И небо, позабыв обиды, стало звездным.
Смотри — висит игривый серп из мочки.
32. tamika25. КАЧАЮТСЯ ВЕТКИ...
С. П.
Сижу и смотрю в темноту на качание веток...
А как в темноте видно ветки? Как черную кошку.
Небесные капли в окно — звук пронзительной меди
как поступь Слепого Пирата с мешком Черных Меток.
Но мне ли о страхах не знать? Все они понарошку –
Сегодня ко мне подойдет Очень Юная Леди
как черная кошка, потрется дыханьем конфеток
и скажет — Сыграем в четыре руки заводную вещицу?
про Ёлочку, или Жука, или Голубя в клетке…
...Но нет мне движения кроме качания веток,
невмочь сквозь пространство мне песней иной просочится...
И я ей отвечу — Давай-ка про Темные Ветки
Пусть Голубь и Жук подождут — им сегодня не время.
Они прилетят очень скоро — как кончится Вечность.
Дюймовочкой ты упорхнешь к ним за теплое море
А здесь только ветки и дождь. И царапает кремень
стекло на другой стороне... то ли медленнотечность
свой Блюз Темных Веток поет в строгом лунном миноре
Качаются ветки...
Качаются ветки, качаются черные кошки...
Дождем в темноте песню тихую вечность мурлычет.
Сквозь плотное облако лунным минором в окошко
на цыпочках ночь проникает в покои девичьи,
садится на стульчик у старенького пианино,
в четыре руки с одиночеством, в такт колыбельной,
играет недавно разученную сонатину,
из звуков картинки рисуя, лепя их на стены...
Что ж ветки? Качаются. Кошки качаются тоже,
небольно царапая стекла и тонкие рамы.
Спит Юная Леди, и снятся ей Голубь и Ёжик,
и жизнь бесконечна как будто, и смерть — за горами...
33. natasha. ИЗ ОКНА BESS
Столица Любви расположена на южном склоне горы Стра.
Otvertka
Край земли — не Австралия, не Антарктида.
Край земли — это место, где самый последний твой дом;
И из сотни небес, что когда-то ты видел,
Лишь с последнего неба грядет тот, кто скажет: Идем!
Лишь последний источник способен дать вдоволь
То, что ищешь с рожденья до смерти, в чем жажда остра.
Слушай ныне не плач, а нелепый смех вдовий,
Знай и помни: столица любви называется Стра.
И войти в нее можно сквозь тайные двери,
Прошептав у порога знакомый всем с детства пароль.
Но откроет лишь тем, кому сразу поверит,
А назад не уйдешь, хоть и хочется очень порой.
И, попав туда, сможешь легко и беспечно
Позабыть в мире все, кроме самых священных двух фраз.
Милый, еу те юбеск. Разлука не вечна.
Милуеште, Доамне. Помилуй же, Господи, нас.
Из окна bess
Сверху смотрю, из окна, на случайных прохожих,
а вы замечали, что — сверху — люди чужие
странно, порой, на родных или знакомых похожи —
статью, походкой ли, жестом особым,
одеждой, быть может.
На близких — на тех, что пока еще живы,
и на тех, что уже никогда не вернутся, чтобы
обнять, прижаться щекой к щеке.
Вот — поспешает, пригнувшись, руки в карманах (круто!),
лыжная шапочка, куртка —
твои.
Были такими. Было...
А нынче?
Также сутулится мальчик? Немного иначе?
Вот собачка тянет старушку на поводке.
Точь-в-точь моя нянька —
«головка, как тыковка,
аккуратненька, маленька»
(так она говорила,
нет ее больше давно)...
Вот невысокий, грузный мужчина с портфелем. Ему тяжело идти,
слышу дыхание частое, знаю сердечную боль в груди.
Остановись, отдохни, взгляни на мое окно...
Не бывает чудес — я понимаю,
но слезы...
мешают...
А вы замечали, что сверху, издалека,
когда лица не различимы...
боже мой, боже,
зачем
эти светлые, легкие, высоко летящие облака
над...
мимо...
34. Volcha. СЧАСТЬЕ БУРИ
Не лайнер нынче, а всего баркас
Качаясь, подал мне... как руку — сходни
А где-то там, ждал парусов атлас
Когда-то ждал, да только не сегодня
Меня ждала... и билась о причал
Ржавелая от времени железка
С дырой в корме, но я не замечал
Во мрачном трюме волн холодных всплесков
Усталый челн, кошмаром моряка
Уходит вдаль, дымят пока что трубы
Не знаю сам, что там наверняка
И даже чайки, нынче в криках скупы
Кораблик мой... из тысячи заплат
Где светят трюм... изгрызанные свечи
Сбежали крысы в море от расплат
А может быть, спасаются от течи
Ныряли с борта, видел сам одну
Перед прыжком, в глаза взглянула томно
И вот баркас... уже идет ко дну
Пытаясь спрятать все в пучине темной
Огонь печи в воде давно погас
Чтоб всех простить, нашел уже причины
И тут, на помощь... парусов атлас
Пришел, меня чтоб вынуть из пучины
Счастье бури
буря небо тьмою кроет
и грозится сгоряча,
то завоет, в грозном строе
брезжит тенью скрипача.
выше волны, круче гребни
дайте мне в пределе сил
испытать мой разум крепкий
и изведать пыл стихий,
разбивает водам спины
лопасть сильного весла,
слышен тонкий ной осиный:
кабы Ника всех спасла.
правлю свой челнок на ветер,
ставлю волнам поперек,
страшно белой пеной метит
вал, судьбину что предрек.
ветры жизни покачнули
мой худой и утлый челн.
ну, же, море, будь в разгуле,
дай мне счастье в вихре волн!
35. natasha. Я ПОНИМАЛА (шутка)
Я видела, как главное шоссе
толкает пробки, замедляя время.
Как домик из цветных карандашей
переживает смену поколений
за тот февраль, который виноват.
Где окна выставляя, как мишени,
горели лампы в сотни киловатт,
но не спасали. Вечер на колени
набрасывал то платье, то ладонь.
Мне думалось, что все вокруг напрасно —
и эта затянувшаяся боль,
и детская иконка под матрасом.
Я видела, как главное шоссе
колесами замешивает зиму.
Ползет февраль, на корточки присев.
Неотвратимо. И невыносимо.
Я понимала (шутка)
Я понимала, Сарины стихи
вползают в душу осторожно, с тыла,
взаимопроницаемость стихий,
неотвратимо избегая мыла,
диктует свой устав, сам по себе
ни в чем не виноватый, но опасный,
как, если бы, покорствуя судьбе,
муж за измену отходил матрасом...
...
И не спастись! — на корточки присев,
ползу под стол...
...
(тьфу, задремала даже),
за стол сажусь, пишу, пока рассвет
в постель меня, безумную, не сляжет
(или не слягет?)
Впрочем, все равно —
я поняла — от Сариного духа
не убежать, ослобонившись сном.
Февральская чернильница. Непруха.
36. Volcha. ГЛОТАЯ ТИШИНУ... (ОБОРОТКА НА...)
Оборотка на оригинал:
и оборотку на него:
и оборотку на него:
Воспоминания о воспоминаниях
Глотая тишину, как валидол,
Смотрело небо цвета горькой сливы,
Как ангелы ко мне входили в дом,
Где пахло незабудками и пивом.
Я видела, как яблоневый сад,
Раскачивая кроны еле-еле,
Шумел о том, что не был виноват
Никто из нас двоих на самом деле.
И было равносильно волшебству
Гулять с тобой по гибнущему парку,
Смотреть, как дети падают в траву,
И как собака бегает за палкой.
Ночь коротка, и близится рассвет,
И сны мои ползут по вертикали.
Но ангелов в них не было и нет.
И яблоки в саду давно собрали.
Глотая тишину
Глотая тишину громадными комками,
Давлюсь слезами сладкой ваты.
Привыкла сладость я изображать годами,
внушая всем, что мы не виноваты.
Заброшенный вишнево-яблоневый сад
мне заговорщицки кивает — он согласен.
Он тоже был ни в чем не виноват,
Когда Лопахин... Впрочем, хватит басен...
Сад плачет — дети падают в траву
с высоких веток чистыми слезами.
Летят, как ангелы, по волшебству...
Да нет, согласно физике — по вертикали.
Сад умирает и, конечно же, скорбит.
Ведь вишни отцвели, как хризантемы.
И даже уксус яблочный пролит
в салат стихов, рождающий лексемы.
Давилось небо облаками
Глотая тишину, как давнюю обиду,
Вчера давилось небо облаками.
Возможно, посыпало кучевых карбидом.
Потом ведь, морщась, плакало часами,
Не в состоянии понять невиноватых...
Но самосуд раскатом нео-грома
Стрелял по тишине. Стонали перекаты.
И вызревали сизым гематомы,
И ширились, и расползались к горизонту,
Как пропасти оскал. А между ними
Метался бестолково ангел с лямбда-зондом
Насмешкою над судьбами людскими.
Последний дождь перед Крещением морозным
Над всеми «i» расставил метко точки.
И небо, позабыв обиды, стало звездным.
Смотри — висит игривый серп из мочки.
Глотая тишину... (оборотка на...)
Глотая тишину под сенью слив
В каком-то позабытом старом саде,
Я улыбаюсь, небо разозлив,
Вины не чуя в жизненном раскладе.
И пусть разрежет громом горизонт
И молнией заколет старый ясень,
И я, и ты — теперь всего лишь сон,
Сюжет простой и он обоим ясен.
Волшебно ночь картины воскресит:
Где мы с тобой, и дети слезной влагой
Бегут упругим травам вопреки,
И ангелы — веселою ватагой.
Как ангелы — божественный отряд
Иного взгляда на простые вещи,
Как амфоры, что сами не стоят —
В песок вонзёны, вынуты из пещи...
Какаты на босых ногах, узор,
На фибулу заколотое платье,
Богатый зазывающий подзор,
Рубаха, ночью вышитая гладью, —
Такая я предстала под Луной
Пред путником, по случаю зашедшим,
Вздохнул из черной тени вороной,
Пустилось сердце в ритме сумасшедшем...
И громы, и раскаты, и дожди,
И засуха — все было между нами.
И ангелы рыдали на груди
Меж этими и теми временами.
37. Pro. КОМА
Я говорю с тобой:
Взгляни.
Там, на холме, белеет церковь,
как дева с золотой косой.
вкруг головы.
Там — полосой —
над нею дождь.
Но не померкнув,
сияют купола.
Они —
озарены закатным светом.
Я говорю с тобой об этом.
Я также говорю с тобой:
садится солнце,
ночь близка,
уже кричит ночная птица.
Пора —
нам нужно торопиться.
Тропинка влажная узка,
и в дальнем лагере «отбой» —
звучит.
Пора.
Пока светла
вся жизнь, как эти купола.
Кома
Я говорю себе: «Взгляни, там, чуть вдали
сквозь мрак ночной забрезжил слабый свет!
Скорее глупые сомнения гони —
нам на рассвет!» Уже почти согрет
я первым ласковым неведомым лучом.
А вдруг? Неужто бросить все и всех
и в новые края неведомым путем
сорваться! Относительный успех
свой променяв на непонятное пятно,
что манит? Павда,.. сердце говорит,
что так и надо. Подозрительно давно
исчерпан дней отпущенных кредит.
Пока я думаю, уже вхожу во свет.
Так радостно! Ночная птица врет!
Покойно стало -— просто получил ответ.
Осознанно иду, лечу вперед.
38. tamika25. НЕЖНОСТЬ-ЛАСТОЧКА
Мне не хватает нежности в стихах,
а я хочу, чтоб получалась нежность —
как неизбежность или как небрежность,
и я тебя целую впопыхах,
о муза бестолковая моя!
Ты, отворачиваясь, прячешь слезы,
а я реву от этой жалкой прозы
лица не пряча, сердца не тая.
Пацанка, я к щеке твоей прилип —
как старики, как ангелы, как дети,
мы станем жить одни на целом свете.
Ты всхлипываешь, я рифмую «всхлип».
Нежность-ласточка
В твоих глазах и ласковых руках
носилась нежность ласточкой тревожной,
крылом меня касаясь осторожно
в недолгом поцелуе, впопыхах,
где все слилось, и слезы на губах —
мои, твои и осени бесхозной,
и неизбежность будущих морозов,
и детский наш необъяснимый страх...
Ты звал меня «пацанкой», лип к щекам,
ревел украдкой, в чувствах утопая,
а нежность множилась, любви внимая,
и ласточкой рвалась к твоим стихам...
39. Volcha. ЗИМА. РЕБРИСТЫЙ СЛЕД СМЕТАЕТСЯ ПОЗЕМКОЙ...
Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю
Слугу, несущего мне утром чашку чаю,
Вопросами: тепло ль? утихла ли метель?
Пороша есть иль нет? и можно ли постель
Покинуть для седла, иль лучше до обеда
Возиться с старыми журналами соседа?
Пороша. Мы встаем, и тотчас на коня,
И рысью по полю при первом свете дня;
Арапники в руках, собаки вслед за нами;
Глядим на бледный снег прилежными глазами;
Кружимся, рыскаем и поздней уж порой,
Двух зайцев протравив, являемся домой.
Куда как весело! Вот вечер: вьюга воет;
Свеча темно горит; стесняясь, сердце ноет;
По капле, медленно глотаю скуки яд.
Читать хочу; глаза над буквами скользят,
А мысли далеко... Я книгу закрываю;
Беру перо, сижу; насильно вырываю
У музы дремлющей несвязные слова.
Ко звуку звук нейдет... Теряю все права
Над рифмой, над моей прислужницею странной:
Стих вяло тянется, холодный и туманный.
Усталый, с лирою я прекращаю спор,
Иду в гостиную; там слышу разговор
О близких выборах, о сахарном заводе;
Хозяйка хмурится в подобие погоде,
Стальными спицами проворно шевеля,
Иль про червонного гадает короля.
Тоска! Так день за днем идет в уединеньи!
Но если под вечер в печальное селенье,
Когда за шашками сижу я в уголке,
Приедет издали в кибитке иль возке
Нежданая семья: старушка, две девицы
(Две белокурые, две стройные сестрицы), —
Как оживляется глухая сторона!
Как жизнь, о боже мой, становится полна!
Сначала косвенно-внимательные взоры,
Потом слов несколько, потом и разговоры,
А там и дружный смех, и песни вечерком,
И вальсы резвые, и шопот за столом,
И взоры томные, и ветреные речи,
На узкой лестнице замедленные встречи;
И дева в сумерки выходит на крыльцо:
Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!
Но бури севера не вредны русской розе.
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
Как дева русская свежа в пыли снегов!
Зима. Ребристый след сметается поземкой...
Зима. Ребристый след сметается поземкой,
Горит один фонарь, дома уткнулись в кромку,
Как встарь, глухая тишь, собачий редкий брёх
И светит день с трудом часов до четырёх,
А после снова в прорубь темную ныряет,
И хладом ночь, как ватой, деревню укрывает.
Стоят дома и мерзнут, мерзнут на морозе,
Бездушие зимы — как скуки яд, и грозен
Мороза ясный взгляд, насупленные брови,
Прожилки облаков безжалостно багровы.
Пушисты соболя, наброшены на ели,
Ужасный след морщин на глыбинах ущелий.
Все замерли, ничто печали не нарушит,
О, зимняя тоска, не мучай эти души!..
День тащится змеей, бездарный и туманный,
Брожу среди картин греховный и жеманный,
Ничем уж не развлечь, все говорят о том же:
О выборах, семье, о смерти дяди, боже,
Что кошка родила, но выжили все десять,
Забота — раздавать, природа куролесит,
И жизнь уже не та, и город пьет из вены
Яремной. Все мы здесь ennui, fragile, бледны.
Тоска! И дни идут в слепом уединеньи…
Аssez! Стряхнуть болезнь отправимся в селенье!
Собрать друзей, подруг — и в путь к истокам древним,
Излучиной дорог — до речки и деревни.
Вздыхает старый дом, оттаивает долго.
Топить его, топить! У пламени подолгу
Рассеянно стоишь замерзший, краснорожий.
И теплится душа — оттаивает тоже.
Истома от печи струится теплой кошкой,
И просит поиграть, и пошалить немножко:
Как будто невзначай взглянуть и отвернуться,
И пара слов затем, шутливо извернуться,
Весельем заискрить и песнями душевно
Соединить людей в полуночи волшебной.
И шёпот за столом, и пламенные взоры,
И пальцем на стекле она чертит узоры
Бездумно, и ланит румянец негой тронут,
И в сени вслед за ней — как будто в тихий омут.
Она уж на крыльце — открыты шея, плечи,
И вьюга нипочем, лицо — зиме навстречу.
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
И также не вредны морозы русской розе,
Прекраснее всего цветет она на воле,
В березовом краю, рябиновом раздолье.
40. kopylova. ТЫ СЛЫШАЛА
Я видела, как главное шоссе
толкает пробки, замедляя время.
Как домик из цветных карандашей
переживает смену поколений
за тот февраль, который виноват.
Где окна выставляя, как мишени,
горели лампы в сотни киловатт,
но не спасали. Вечер на колени
набрасывал то платье, то ладонь.
Мне думалось, что все вокруг напрасно —
и эта затянувшаяся боль,
и детская иконка под матрасом.
Я видела, как главное шоссе
колесами замешивает зиму.
Ползет февраль, на корточки присев.
Неотвратимо. И невыносимо.
Ты слышала
Ты слышала, проселочной дороги,
Осинник шевелит покой едва?
Как ветер, чуть касаясь листьев локтем,
Вытряхивает прах из рукава,
Обходит не спеша невинный август.
Где брызжет паутина-тетива,
И сотням ТэВ покоя дарит сладость
В забвении. Наутро голова
Кружится,- то воздуха, то просто.
И видится прекрасно все окрест-
хоть мутно и расцвечено неброско;
И пыльный лес, и пыльный наш уезд.
Ты слышала, проселочной дороги
Недвижен летний воздух и тягуч.
Торчат лучами солнечные строки,
Как позумент в мундирах черных туч.
41. IRIHA. СЕСТРЕ ПО ВОДОЕМУ
Получится... На солнце чешуя
Сверкает, как брильянты в снах о теще.
Оставьте, «про любовь» не про меня,
Не нужно, не бывает сказок горче.
Я — двухметровый, с алчной пастью гад,
Вытравливали всё, что поддается.
Сгорала. Самой верной из наград
Считала слово, превращалась в стронций —
Прикрывшись только чувством и виной,
Была по сути верой и смятеньем,
Но тот, кто выжил в мерзлый мезозой,
Мной закусил, признавшись: «Объеденье».
Но я восстала... Смотрит крокодил
Из зеркала настенного спокойно.
Что ж, непривычно. Что ты говорил?
Другая? Что ж... Зато теперь не больно.
Сестре по водоему
Нам, фениксам, что в шкуре крокодильей,
Изрядно подфартило возродиться к жизни.
Мы — лучшее, что есть, из всех рептилий.
Красивейшие! (Да простят нас алогизмы).
Права сестра — этап чернополосиц
Остался в прошлом, за зелеными плечами.
У каждого клеймо, и — именное.
А это преимущество перед врагами.
У лакомок, сожравших нас, был выбор.
Кто знает, может, стронций был тому виною —
У них в гортани «косточкой от рыбы»
Стоим, смятенье с верой передав без боя.
В коня ли корм?! Расстройствами желудков
Страдают до сих пор из прошлого гурманы.
А нам не больно. Жизнь без предрассудков
Лишь зазеркалью кажется антигуманной.
42. ole. ПРОЧТИ, ЗИМА
День начался дождем,
истек дождем
и кончился дождем,
и стек в объемы ночи,
и стал прошедшим днем,
еще одним из прочих,
прошедших дней.
И в комнате моей —
темно. Капель минут,
моих минут,
оставшихся минут
капель — дневная нота —
последняя. Усну —
в подобие полета —
в рассвет... и... в дождь.
Рассвет... и в пальцах — дрожь,
дождя, что шел вчера,
позавчера,
поза-позавчера...
Все холоднее осень —
«Пора, мой друг, пора! —
покоя сердце просит» —
почти зима.
Почти, зима.
Прочти, зима
Прочти, зима, тогда поймёшь,
насколько нужен белый отдых
земле и мне.
Усталость, холод, пальцев дрожь —
стекает дождь по черным окнам,
по скуке дней.
Он барабанит по стеклу,
по заоконной темноте,
по пустоте.
У каждой капли острый клюв,
они расклевывают день
на дребедень.
Они расклевывают ночь,
минуты гаснут в темноте,
как светляки.
Спина прямая, локти врозь,
а в зеркале немая тень
моей тоски.
Да, в каждой капле целый мир —
зачем мне тысячи миров,
летящих вниз,
когда полет неповторим,
и капли бьются, бьются в кровь
о мой карниз.
43. tamika25. СРЕДИ ТЫСЯЧ ДОРОГ
Среди тысячи рек я опять выбираю одну,
как из множества глаз — отражение только твоих.
Прерываю свой бег погруженьем в твою глубину,
в этот сумрачный час заплутав среди истин чужих.
Я остался, ма шер, я запнулся на самом краю,
я подернулся льдом, не успев за тобою шагнуть.
Из бесчисленных вер лишь одна греет душу мою,
путеводным огнем, не давая с дороги свернуть.
В бесконечности звезд — бесконечных дверей череда.
Но одна лишь — моя. И она уже выбрана мной.
Без прощаний и слез я тихонько уйду в никуда
и растаю во тьме, лишь тебя увлекая с собой.
25 апреля 2004 г.
Среди тысяч дорог
Среди тысяч дорог я опять выбираю одну,
ту, что сквозь непогоду и страхи приводит к тебе.
Столько лет пребывая в твоем виртуальном плену,
я не смела и думать о том, чтоб устроить побег...
Ты остался вдали, за прозрачной чертой ледяной,
заплутал между снами и соснами в зимнем лесу,
среди истин чужих обретая неясный покой
и не зная, что я тебе нежность в ладонях несу.
Среди множества слов — на губах только имя твое,
как проклятие неба, как сладкий нектар, как беда...
...Я бежала, летела. Пришла. Во дворе старый клен.
Дверь открыта. Записка. Твой почерк. «Ушел в никуда...»
44. MitinVladimir. КАКИМ МНЕ ДЛЯ ТЕБЯ...
Купите собаку.
Это единственный способ купить любовь за деньги (с)
Янина Ипохорская
Краски дня разбавляет ночь,
сушит кляксы в черновиках.
У тебя подрастает дочь,
я купила себе щенка.
Дочка умница, ты сказал,
учит азбуку в букваре.
Щен тоскливо глядит в глаза,
лужу делая на ковре.
Поумнеет, мне говорят,
будет преданным, а пока —
разогнал во дворе цыплят,
выпил мисочку молока.
Сгрыз два тапочка и сапог
(понимает, что виноват).
Дочка с мамой печет пирог,
любит кукол и шоколад,
как все девочки. Бьют часы,
чертят стрелками колесо.
У тебя появился сын,
мой щенок стал красивым псом.
Нерушима твоя семья —
браки связаны в небесах.
Ты хороший отец, а я...
Я всего лишь хозяйка пса...
Каким мне для тебя...
У меня подрастает сын.
Есть ли что-нибудь, что важней?..
За окном — немой крик витрин
Морзе-азбукой из огней
всё расскажет тебе за меня
(ты прости этот мой молчаливый «SOS»).
Я, наверное... Знаю, — зря.
У тебя очень славный пес!
Я смотрел на вас из окна:
ты смеялась опять, а он...
Не преграда: ни снег, ни пурга,
когда просто (как он) — влюблен.
Ты прости мне мой страх и грусть.
Что могу я тебе предложить
...своих прежних ошибок груз?
...в узелках странной жизни нить?
Стрелки циркулем чертят круг.
Не воротится время вспять.
У тебя есть надежный друг.
Каким мне для тебя не стать...
45. tamika25. НЕ ПУГАЮСЬ...
В мегаполисных пробках колючие граффити стен
бледной рябью теней порождали рассвет незнакомый.
Не пугайся озноба эпохи больших перемен —
это просто издержка дороги от дома до дома.
И была пелена миражей безнадежно прочна,
мир погряз в суете, и дорога до цели разбита.
Не пугайся обилия птиц — это просто война
вызывает у многих пернатых разгул аппетита.
Но случались минуты, когда в перехлестах ветров
вдруг являлись слова и улыбки, которые грели.
Не пугайся распахнутых глаз — это просто любовь
приглашает тебя поглядеть на свои акварели.
А в моем мегаполисе — раной сквозною Майдан...
Баррикады, палатки и люди, уставшие верить.
Не пугаюсь, хожу на работу, а мысли все там —
просто как же иначе? Уже, говорят, есть потери...
Очень страшно. И небо седеет на наших глазах.
И обилие птиц — не к добру, а к бессмысленным жертвам.
Не пугаюсь, стараюсь понять — это просто война?
Или кто-то сорвет дивиденды с разрухи и смерти?
Я ни против, ни за. Не хочу, чтобы город болел,
и согласна делить с ним последний кусок арнаутки.
Не пугаюсь плохих новостей — просто хочется мне
мой измученный Киев любовью согреть хоть на сутки...