Свободен тот, кто может не врать
(Альбер Камю)
Анонсы
11.12.2012
Заторопилось сердце... Итоги турнира № 30
Наступившую тишину нарушили победный клич рыцаря и тихий вяк привратника...
Часть I. Торжественная
И. С.
Нет у меня ни слова, ни полслова,
ни взгляда, ни движения руки
для воскрешенья мертвого былого —
того, что мы убили, дураки.
Мой потолок и сумрачен и низок,
свет люстры с каждой ночью все тусклей.
В моем шкафу сидит костлявый призрак,
мусолящий пера гусиного огрызок
и нюхающий клей.
Мои полы сыпучий пепел кроет.
Ночами из него растут стихи.
И прошлое мне в нем могилу роет,
за то, что мы его убили, лопухи.
«Итак, дорогие наши верноподданные, министр по развитию культуры нашептал нам на ушко, что вы горазды в сочинении стихов на всякоразличные темы, но более всего — на темы, кои близки на данный момент сердцу нашего императорского величества.
Да начнется турнир!
Тема, которая ныне близка нам — безвозвратное былое. Его приметы, его запахи, цвета, звуки, его всё-что-угодно, наши сожаления по поводу того, что былого не вернуть (или, наоборот, радость по этому поводу)».
Наступившую тишину нарушили победный клич
рыцаря: «Обалдеть!» и тихий вяк
привратника, спрятавшегося за фонарным столбом: «Дозвольте сундуки вскрыть».
— Дозволяю, — легкомысленно махнул рукой
Антц I, и ропот прошел по внимающим, ибо каждому хотелось одарить
Его Царское Величество, а в сундуках тех хранились древние манускрипты, высеченные на драгоценных каменьях и не менее драгоценных слитках.
Глашатаи подхватили царскую речь, разнесли ее по прилегающим и дальним землям, и потянулись отовсюду к ристалищу обозы, груженные сокровищами несметными.
Не все вовремя добрались, да оно и понятно — задержали их обычные дорожные рыцарские дела: дракона победить да принцессу умыкнуть, канал прокопать да революцию возглавить...
Однако немало прекрасных рыцарей явили себя на турнир, и поднесли они
Его Величеству дары, и показали свое искусство, за что и были вознаграждены благосклонным королевским взглядом.
И была ночь. И выходил на скрипучие подмостки
Его Величество Антц, и держал он речь царскую, путаясь от усталости в мантии и словах:
«Друзья, собратья, решеториане!
Первое, что хочу сказать вам, — турнир удался. Ото всех министерств выражаем вам искренние соболезн... эээ, да что ж за привычка проклятая, то есть благодарности за участие в нем.
Выпадов было вельми много, и без нашей почетной церемониймейстера Оле мы бы не справились с таковым их количеством.
В связи с чем мы выражаем ей Наше высочайшее порица... да что ж такое. Нашу высочайшую благосклонность... благодарность, мы хотели сказать.
Итак.
Что хотите делайте с нами, но побеждает natasha с самым первым выпадом “На чердаке”. Ну и вдогонку с “Окно”м. Она все-таки ближе всех подобралась к нашему настроению. В “Окне” мы бы, правда, дерзнули порекомендовать ей закончить на этом самом слове “былое” и исключить последние три слова, ибо... ну можно и без них.
На втором месте наша почетная церемониймейстер со стихотворением “За восходом”, впрочем, мы не преминем сделать легчайшее замечание по поводу слова “бесконечный” по отношению к костюмчику. Ну как-то оно не легло нам (и нашему министру восприятия, если что — он во всем виноват).
На третьем месте Тамика с “Черепашкой”, в коей есть прекрасные, на мой взгляд, находки вроде “Я кормлю свое детство простой карамелькой с руки”, ну и вообще, настроение наше тоже ухвачено совсем неплохо.
Все участники искренне порадовали нас своим участием. Дикая, кровавая благодарность вам, дорогие (извините, я по пачпортам буду величать) natasha, Baas, pesnya, Kinokefal, ole, Cherskov, ChurA, tamika25, nata, Volcha и simona! Вы, как никто, поспособствовали поддержанию короны на плечах наших.
Кстати, Volcha, вас я попрошу остаться. Ибо именно тебе я вверяю трон и все регалии и вообще.
Было здорово».
голова — чердак
старые вещи в пыли
пора в дорогу
На чердаке — дыхание зимы,
но пыль — ещё тепла,
ещё довольно света
стекает сквозь оконце на предметы,
что за ненадобностью складывались здесь —
порой поспешно и небрежно,
с лукавой мыслью: может, пригодятся...
И вот —
пора...
освободить пространство
для новых обитателей жилья —
дом...
покидаю я.
Что взять с собой, что выбросить...
так много
вещей-полукалек, «пока-еще-пригодных»
и «не-вполне-уже»…
...за прожитые годы…
тянусь поглубже —
достаю, снимаю, разглядываю, открываю, не понимаю, вспоминаю...
...прочитываю вдруг неясных пару строк
в открытке, выпавшей невесть откуда:
«...желаю Счастья и... опять приеду, если...»
А что в шкафу? (я пряталась в нем в детстве)
Внизу — коробки с проводами и посуда...
...повыше — странное пальто.
Мое? Мое... не может быть...
да... пуговицы нет, она в кармане (наверняка),
проверю-ка, шутя —
пластмассовый кругляш нащупала рука,
заторопилось сердце... (я...
я — знала...) Я — была. Улика бытия,
как преступления, тревогой щекотнула
в груди...
Но, дальше... глубже... и...
ныряю, будто, в сон,
в прострацию — томленье мозга...
...стемнело, трудно разглядеть, часы прошли,
быть может, годы...
не знаю, сколько...
Я — устала,
а воз и ныне там...
...что взять с собой, что выбросить...
А впрочем, не проще ли, не разбирая вовсе,
в охапку прихватить и... снова — на чердак...
Так?
Так...
Ненужный груз...
но — выбросить больней.
Не жизни жаль,
но — памяти о ней.
Она скучает и глядит в окно,
вдыхая запах комнатной герани,
тревожащий инстинкты. Ей дано
уже запомнить, как он прян и странен.
Как, пуст и нем, сквозь мерзлое стекло
смеркает двор заснеженный. Как в спину,
точнее, чуть правей, плывет тепло
от разогретой изразцовой глины.
Дано и позабыть на время, до
«когда-нибудь», и снова все припомнить
до мелочей: до крошечных следов
замазки на стекле, до скрипов в доме,
до... как рукой неловко отведет
тюль, спрятавший колючее алоэ...
Как остро больно... Ей — девятый год.
Ее «потом» — мое «уже былое»
ей предстоит
прожить...
В детстве будильники так не спешили.
Бабушка внучке костюмчики шила,
— Ну-ка, примерь.
Внучка мечтала о джинсах, но все же
Мерила юбочку синей рогожи,
Белым пунктиром намётки полоска.
— Бабушка, знаешь, сегодня Серёжа
Сложный решил пример.
— Кто он — Серёжа? — Да так, одноклассник, —
Проговорилась. Улыбка, гримаска, —
— Я погуляю? — Только не поздно.
Хлопнула дверь.
*
Утро. Суббота. Спать бы и спать, но...
Кажется, это был горн.
Кто-то, шагнув на соседний балкон,
Медленным звуком, все громче и громче
Гнал синеву остывающей ночи.
Внучка, напялив домашнее платье,
Быстро летела — не опоздать бы! —
Но никогда не успевала
В миг восхождения на пьедестал.
Горн затихал.
Солнце вставало.
*
Мир вроде тот, да не тот —
Он повзрослел и подрос, но по-прежнему
Утренним звуком из темного лежбища,
Белой намёткой по синей рогожке
Горн будоражит уснувшее солнышко
И начинает восход.
А за восходом на маленькой тучке
Бабушка шьет бесконечный костюмчик.
До белизны каленое светило
и черная прохладная земля —
как свет и тень от тех, что рядом были, —
преподаватели, учителя.
Мальчишки бились во дворе до крови,
а мне, не знавшей смысла и причин,
любая драка мнилась катастрофой,
но я училась понимать мужчин.
Вытаскивая ноги из болота
(топь чавкала: ату ее! ату!),
не отводила глаз от небосвода,
и научилась видеть красоту.
Когда, придя в сознание от боли,
нащупала: еще не гроб — кровать, —
не торопясь примерив обе роли,
я научилась жить и умирать.
Та комната вдруг оказалась тесной,
жилой прямоугольник два на пять.
Я, вспоминая, как просторно вместе,
училась не прощать, но забывать.
Учителей не счесть, да и не нужно —
обычные проблемы и дела.
Я только не смогла стать равнодушной.
Счастливой, впрочем, тоже не смогла.
Посвящаю любимой ёлочной игрушке...
Ожидание праздника. Несколько вздохов украдкой.
А в гирлянде подмигивают хитрецы-огоньки.
На столе — мандарины. Под ёлкой — смешные подарки.
Я кормлю свое детство простой карамелькой с руки...
Я — девчонка, снежинка, танцую в коротеньком платье...
Я — Снегурочка, в легенькой шубке у ёлки стою.
Две косички, на каждой цветочком капроновый бантик.
И берет Дед Мороз в свою руку ладошку мою...
Ожидание праздника. Торт. Пироги. Шоколадки.
Открываю коробку с игрушками. Ёлка, смотри!
Наряжать это деревце, — нет новогодней подарка!
Блестки, шарики, домик, сосульки, часы, фонари...
Копошусь в украшениях, радуюсь. Вот, наконец-то,
Я нашла черепашку. Ну, как обойтись без нее!
Потускнела бедняжки бордовая спинка... (ах, детство!)
Как же память по сердцу наотмашь так яростно бьет!
Слезы душат меня. Черепашка лежит на ладони.
Потерялась петелька, стеклянный отколот кусок.
«Ну, привет, дорогая!» — шепчу ей на ушко тихонько.
А в ответ слабым эхом ее шелестит голосок.
Я подклею ей ранку, петельку поставлю другую,
И — на ёлку! В душистый таинственный мир...
Ожидание праздника. Стрелки «двенадцать» рисуют.
Новый год наступает... Улыбка!.. Уже наступил...
Который год я жду тебя:
хочу увидеть, ощутить, забыться.
Так часто вспоминаю речи, лица,
и каждый штрих, и даже взгляд —
что не ушли в небытие,
а нынче по ночам ко мне приходят,
и снятся странно, грезятся, и, вроде,
сулят вернуться по весне...
Который год я жду тебя,
мое однажды выросшее детство:
хочу тебя погладить, наглядеться,
уснуть с тобой, родным, сопя
тихонечко, прижав щеку
к ушам потертым плюшевого зайца,
и чтобы долго так не просыпаться...
Но, что же я? Дела, бегу!..
Струится в песочных часах
невозвратное время —
уходит из жизни по капельке
каплями жизнь...
И в желтый песок превращаются мысли.
Старею.
А память услужливо тычет мне руки:
держись!
Цепляюсь за тонкие мысли-костяшки:
я помню!
Наш дворик в цветах,
и подаренный в детском саду
такой беззащитный и крохотный
саженец ёлки
на мой день рождения,
в страшно далеком году.
В матросском костюмчике,
мною так сильно любимом,
с кармашком, где вышит был якорь,
ходила гулять
по городу с мамой и папой,
еще молодыми!
Эх, память! Как будто ножом под ребро...
И опять
Проходят парадом
Квартиры, события, люди,
звучат недопетые песни
всех прожитых лет...
Нет, память, сегодня мы сердце
калечить не будем,
а ножиком острым
нарежем-ка к завтраку хлеб!
Белая кошка — на подоконнике...
Взгляд, устремленный в снежинок мелькание.
В синих глазах что-то потустороннее,
Как бы на грани игры и внимания.
Грустная женщина в этой же комнате
Пишет письмо на листе разлинованном.
Тонут раздумья в чуть слышимом шепоте.
Время застыло в будильнике сломанном.
В складках халата теряется скованность.
Вечер у ног трется тенью доверчивой.
Пишет письмо в невозвратную молодость
Все еще милая грустная женщина...
Воспоминанья на плечи наброшены
Шалью ажурной, судьбою сплетенною.
Здравствуй, далекое звонкое прошлое!
Здравствуй, девчонка с глазами зелеными,
Маленький дворик, крыльцо деревянное,
Куклы и книжки вразброс на завалинке,
Сладкие флоксы благоуханные,
В ведрах вода из колодца кристальная...
Падает точками снег между строками.
Письма в минувшее вряд ли отправятся.
Женщина кошку берет с подоконника,
Гладит ее ее и тепло улыбается...
Я позабыл тебя — так забывают сны,
Наверно, рассветет, и я привыкну к дрожи,
Твои шаги легки, как серебро луны,
Мне это было в кайф, когда я был моложе.
Тогда я был другим, упрямей и острей,
Но тупится клинок меча от тесных ножен.
Осенние стада грустящих голубей,
Мне это было в кайф, когда я был моложе.
Склониться б над ручьем, да время утекло,
Металл вобрал тепло еще горячей кожи,
Сверкающий мой мир — как битое стекло,
Мне это было в кайф, когда я был моложе.
И не стучу я в дверь, ведь времени стена,
Проем имеет лишь для выхода, но все-же...
Настал ужасный мир, прекрасная война
Закончилась тогда, когда я был моложе...
Мне не вернуться больше в этот храм
С лучами между ликами святыми;
Молитвой не рассечь напополам
Сомненья... Куполами золотыми
Не любоваться с берега реки,
Петляющей в траве зеркальной лентой;
Не находить в ромашках васильки,
Как небом обронённые фрагменты...
Все это было, словно не со мной.
Цветком — за гранью между временами —
Раскрашенным заботливой судьбой,
Осталось на холсте воспоминаний
Детство.
Старое,
раскритикованное,
но одно из любимых
Воздух тонким быть таким
может только в ноябре.
Ломко лунный апельсин
отражается в Днепре.
Невесомой простыней
холод над землей завис.
Иней белой бахромой
зацепился за карниз.
В супермаркете уже(!)
без игрушек, правда, ёлка.
И — царапина в душе,
будто по стеклу иголкой.
«Мама, что же ты грустишь?
Скоро новый Новый Год!»
«Просто думаю, малыш,
время быстро так идет...»
Написать тебе, что ли, письмо...
я так давно не была в этом городе, тихом, безликом, пропахшем клубникой, забытом, заброшенном, стелящем под ноги полу-асфальта горошины, снимающем листья янтарные, как старое платье изношенное...
здесь со мной было много хорошего... звездочек мелкое крошево ссыплется с тучки в речку
я тут — увы(?) — ненавечно.
здесь всё по-прежнему: тихо, безлико, размеренно; можно быть в чем-то уверенным, быть чьим-то другом проверенным, долго шагами неверными мерить пространство аллеек вдоль изощренных скамеек... Здесь затяжные холодные зимы, с праздником долгим невыносимым; да, всё по-прежнему, время рисует трещины на каменных стенах, пускает бумажных дельфинов по венам засоренных трубопроводов... Здесь даже воздух какой-то особый...
вместе мы здесь никогда не бывали
и будем едва ли...
прости мне мое не-письмо:
я застряла в реале.
пушкин пиф
пушкин паф
пушкин пав
пушкин жив
Вернуть бы полные карманы «барбарисок»,
Наесться торта, —
И пешком под стол.
Так было в прошлом, а теперь — я в группе риска,
Пошлю все к черту,
Выпью три по сто.
Я разучился видеть по-другому.
Вернуть бы детские мечты, ночные страхи,
Тепло улыбки
Мамы молодой.
Так было в прошлом, а теперь — пошлю все на х...
Мои ошибки
Тянут за собой
Тяжелым грузом в непроглядный омут.
Здесь вновь всю ночь, не угасая,
Среди промерзших лепестков
Трепещут стайки огоньков,
Подножье камня обнимая.
Слегка потрескивает пламя,
Мерцает желтый свет свечей.
И, слава богу, — нет речей.
Здесь светится людская Память.
И искренность. Идут года,
Но, как предвещено поэтом,
Тропа не зарастает эта...
Сегодня так же, как тогда,
Горит неугасимым светом
Его поэзии звезда!
Былое... прошлое... быльё —
Слова, зовущие к печали,
К мерцающим за дымкой дням.
Исчезнувшее бытиё,
Где и нашли, и потеряли...
Всё, всё — уже осталось там.
Друзья, ушедшие навек —
Их больше в жизни нет,
Но сквозь укрывший память снег —
Горит их молчаливый свет...
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется.
(Ф. И. Тютчев)
Весна! Земля дышала талым,
И пахло влажною землей,
А солнце - вымытым опалом —
Светилось в лужах. Мы толпой
Немногочисленной, кучкуясь,
Из школы топали домой.
Уже носами чутко чуя
Каникул близких летний зной,
Рыбалку в утренних туманах,
Вечерних игр кутерьму
И лес — грибов и ягод тьму;
Без дом. заданий постоянных,
Без арифметик окаянных
И изложений про Муму.
Раскисшей сельскою дорогой,
Мы доблестно месили грязь.
И не по злОбе, а, резвясь, —
Толкали Любку-недотрогу.
Всем было весело и сыро
В промокшей обуви дрянной.
В желудках тоже пусто было
И голод подгонял домой.
Но солнце грело и светило!
Кричали чибисы в лугах.
И в наших маленьких сердцах
Буянил светлый дух свободы.
И «двоек» школьные невзгоды
Витали где-то в облаках.
Дорога поднялась на взгорок
И стало видно поля склон
Оттаявшего, на котором
Росла картошка в годе том —
Предшествовавшем, 45-м, —
Колхозом убранное всрок.
На нем, в мундире долгопятом,
Босой топтался патцанок.
Чего-то ковырял лопатой
И шарил взглядом возле ног...
Он вздрогнул, наш услышав свист.
И тут-то мы его узнали
И сорвались, и побежали,
Крича: «Там Женька наш — “фашист”»!
«Фашистом» мы его дразнили
За то, что «щеголял» в мундире,
В немецком в прозелень сукне
С зашитой дыркой на спине...
И в кирзачах на босу ногу,
Вмещавших две его ноги,
(сенцом их набивал из стога),
Но это ж были САПОГИ!
...Отец — «без вЕсти». Мать — больная.
И две сестренки — мал-мала.
Коровы нет. Оголодали.
Недавно мать совсем слегла...
Дней десять, как в последний раз
Он посещал свой 3-й класс.
Мы, выбежав, остановились.
И было видно по всему:
Ему здесь лучше одному.
А мы — не вовремя явились.
Он тут картошины искал,
Что при уборке затерялись,
Под снегом перезимовали,
Когда поля мороз сковал.
У женькиных замерзших ног
Стоял солдатский котелок.
И в нем картошек штучек шесть,
Которых еще можно съесть,
мороженных, полугнилых...
И тут, едва взглянув на них,
Я заорал (тупой дурак):
«Ура! Жратва для доходяг!»
И Костик — лучший «кореш» мой,
Всегда старавшийся помочь,
Мне молча «врезал между глаз»
Впервые... И — в последний раз.
И, отвернувшись, отошел.
И стало всем нехорошо...
А я стоял, краснел ушами,
Не ведая предположить,
Что тощий кулачок свой в память
Мне Костик накрепко вложил...
«На всю оставшуюся жизнь».
46-й. Была весна.
Год, как закончилась война.
Порой, в прозрачной белой дымке,
В дрожащих бликах на воде...
Вдруг оживают фотоснимки...
Что так давно... и мы не те...
Они нечетки и размыты...
Затерты… потеряли цвет...
Они заброшены, забыты...
Под пестрым ворохом газет...
Но если вдруг им удается...
Холодной сильною рукой...
И не трепещет, и не бьется...
Сползет по стенке... не покой...
И меркнут краски, молкнут звуки...
И душат-душат... не спасти...
Эти ласкающие руки
Неумолимой памяти...
Что может быть полезнее,
чем научиться жить наилучшим
для себя образом?
(С.Моэм)
Прощай, мой милый, годы будут впредь:
Голубки в перекрестии мишени,
Разорванные пулями лишений
(ружье должно стрелять, а не висеть).
Я все еще люблю твой нежный взгляд,
Суливший по-немецки муки ада,
Касавшийся, как хоботом торнадо,
Срывавшим крышу, нервы и наряд.
Прощаю. Всё и всех. И ты прощен,
Но прочь уйди во тьму с моей дороги!
Убью иначе, судьи, знаешь, — боги.
Ты жив лишь потому, что упрощен
До вируса простейшего в мозгу.
И пусть земля воспоминаньям — пухом,
И грусть с заботой лживой — в *опу (шлюха!),
И «вечно твой» — неровно на снегу…
Непостижимо, но любой из вас,
Кто был «моим», мне дорог. И, возможно,
Любовь — когда и жить, и верить можно
Себе. И каждый день — как номер первый.
Раз...
)) размышление о...
Ах, мой друг, на себе Вы тащили достаточно лет,
Ощущая суставы всё чаще, и чаще — к погоде.
Отбивает макушка подачу от Солнца и свет,
Засверкав, отмечает сезонные смены в природе.
Не спешите, мой друг, обвинять ее в смуте, тоске,
Ведь природа всего лишь игрушка всесильного Бога.
Ни Граалей святых, ни сокровищ пиратских там нет?
Просто Вы не заметили, взгляд не туда. И дорога,
Вдоль столбов уводящая вдаль, нам сулит горизонт,
И закаты прекрасны, дают передышку от бега
По крысиным тропинкам судьбы, и худой Дон Кихот,
Невзирая на мельницы, явит пример Человека...
Отчего мы бежим по утрам, чуть сожмурив глаза?
И куда так стремимся дорогами собственных судеб?
Наслаждайся мгновеньем прошедшим и будущим за
Поворотом,
как Элли, узри свою жизнь в изумруде…
Я позабыл тебя — так забывают сны...
Забыть тебя? С годами — тяжелей
На шее груз забот мешком пудовым.
А ты? Набросок в памяти теней
И света. Незаконченный... Фруктовый
Ползет улиткой слабый аромат
Твоей помады на губах бедовых.
Тогда грозил бедой военкомат,
А май грозил в цветениях медовых.
Блестящей сталью холодил клинок
Тепло бедра в искусности контраста,
Я безупречно бесконечно мог,
А ты была сама Шехерезада.
Я стрелы лет хватал из колчана,
Отважно поражая компромиссы.
Прекрасная мужчинская война
Тебя изгнала из совместной жизни…
Тогда я был моложе и острей,
А ты в тени моей — несложной песней.
Сейчас я злей, слабее и старей,
А ты всё также, нет, еще чудесней!
С годами свет душевный не погас,
Но стал сильней. А тело — звонче, суше.
Воительница-дева!.. Мой Пегас
Корит, что я был слеп в боях досужих.
Спи, дорогая. Зима далеко, на границе
Веры и знанья. Граница пока на замке.
«Спи дорогая» — проносятся звезды гурьбою,
Крошки лучей на паркете как будто не в счет.
Ты сексуально лежишь на картинке Плейбоя,
И вызываешь... а впрочем, и это пройдет.
«Спи дорогая» — щекоткой крадется по горлу
Патока слов ощущением теплой руки,
Полночь нагая отпустит не скоро, не скоро
Осень отбросит стесненье, листву и коньки.
Солнце туманы украли, за серой стеною
Поздний рассвет близоруко моргает, и вот
Мягко и неотвратимо крадется пушное
Сонное чудо (которое тоже пройдет).
Если, не медля, огромный включить вентилятор —
Гуща тумана спиралью во тьму утечет,
Чётко, ребристо проступит на свет имитатор
Жизнетворящего... жалко, что тоже пройдет.
Сон — дорогая услуга живущих в потемках,
Жизни которых закрыты на вечный учет.
Сколько ни виться годам, а мечтам — о потомках:
Всё и везде навсегда непременно пройдет.
раскрывая мозги на засов,
совпадение — это
падение сов
(Hhrust)
чужая среди своих
живу на двоих,
себе говорю привет
в зазеркалье чая,
завядший цветок молочая
отпаиваю вниманьем,
качаю.
листаю память ногтем,
за ранки цепляю — саднит,
тянет, манит магнит
прошедшего
past perfect
или какого времени
племени?
в гости еду во
future continuous,
кондуктор отдаст билет,
а его уже нет,
в прозрачную дырь окна
падают за одной одна
секунды песком,
носком
дырявым
зря вы...
ехала в будущее,
подменили ловко —
моя остановка
в настоящем,
а если по-хорошему —
в прошлом...
То ли струнами гитарными напролет
ночь всю бредили гормоны в детворе,
то ли просто весна, и крошится лед
под ногами прохожих в моем дворе, —
только сердце взорвалось бутылкой в пире,
и под утро, прогнав лучезарье снов,
я сижу на полу в своей квартире,
жизнь крою из обрывков черновиков.
Часть II. Тревожная
Тема: Истинные ценности.
Число выпадов: Не больше десяти.
Размер и форма: Каждый новый выпад должен отличаться как рифмовкой (смежная рифмовка, перекрестная рифмовка, кольцевая (опоясывающая) рифмовка, холостая рифмовка, смешанная рифмовка; октава, сонет, рондо, терцина, триолет, лимерик, рубаи, монорим, панторифма, «4+4», «3+3»...), так и ритмом (ямб, хорей, дактиль, амфибрахий, анапест, пеон, пиррихий, пентон, трибрахий, логаэд, анакруза, сверхсхемное ударение, спондей, проклитика, энклитика, усечение, александрийский стих, гекзаметр, односложник...).
Дополнительно: Слова (на выбор): истинные, ценности, вечность, жизнь, отпад, вехи, века, Бог, Дьявол, Лолита, страсть, печенька.
Сроки: Две недели, то есть до 24 декабря включительно.
В помощь:
Автор: ole
Читайте в этом же разделе:
10.12.2012 Шорт-лист недели 02–09.11.2012: Всего понемногу, а большего и не надо...
07.12.2012 Оставьте тоже. Шорт-лист Лета-2012
06.12.2012 Вечерняя Сара — уже сегодня вечером!
30.11.2012 Шорт-лист недели 26.10–02.11.2012: От кофе с куревом лихорадит...
28.11.2012 Лонг-лист Лета-2012: голосуем-не-стесняемся
К списку
Комментарии
|
11.12.2012 03:20 | tamika25 Какой отчет замечательный! Все просто молодцы! :)
А черепажка - очаровательна. Спасибо!:) |
|
|
12.12.2012 22:59 | ole да, молодцы) |
|
Оставить комментарий
Чтобы написать сообщение, пожалуйста, пройдите Авторизацию или Регистрацию.