Несостоявшееся интервью для Отвертки с оркестром

 

 

 

 

Ответ: Возьмите… А что? Правда — возьмите. От меня не убудет.

 

…Вообще, знаете ли, интервью бывают двух видов: свободные и стандартизированные. Давайте сегодня поговорим в свободной манере. Она как-то ближе лежит к «художнику поэтическаго жанру».

 

Вообще, свобода в творчестве — меч без рукояти. Неопытному бойцу не ухватиться без риска получить резаную рану. Тут бывалые-то да периодически госпитализируются, а уж начинающие-то — ууу...

 

Свобода — категория абстрактная, и без жонглирования сопутствующими абстрактными характеристиками анализировать «свободу в творчестве» невозможно. Я понимаю это и заранее извиняюсь перед теми читателями, которые сейчас раздраженно закрывают данный текст другой, более конкретной информацией — это их личная и несомненная свобода.

 

Тем не менее.

 

Свобода — это способность человека действовать в соответствии со своими интересами и целями, опираясь на познание объективной необходимости. Под «свободой творчества» же в подавляющем большинстве случаев понимается не способность, а возможность осуществлять творческий процесс без каких-либо ограничений.

 

Это основное, категоричное и глобальное заблуждение людей, заточивших карандаш, аки меч разящий. Заточивших и тут же самих себя ранивших — своей самоуверенностью, малодушием, косноязычием. Потому что свобода — это еще и очень серьезный тест на выносливость и на... способность к вынашиванию мысли. Когда свобода, как кажется, ничем не ограничена, чаще всего оказывается, что сказать-то и нечего.

 

Неоспоримый факт — одна и та же мысль, высказанная на разных уровнях свободы в информационном потоке, более внятна и прогрессивна, если изначально для ее формулировки были заданы определенные параметры. А вот количество этих параметров, их формат и степень лояльности — это уже и есть свобода той социальной ниши, к которой творческий человек себя осознанно причисляет или неосознанно принадлежит.

 

Глубоким заблуждением будет считать, что «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех», потому что объем энергии, высвобождаемой при таком «свободном развитии каждого», потрясающ и бестолков, как атомный взрыв в Северной Корее.

 

Свобода перестает быть актуальной, когда она достигнута, как цель. Реализованная в творчестве свобода становится догмой. Приобретая совершенную форму, свобода лишается смысла, разваливается и давит обломками своих приверженцев.

 

Поэтому, свобода в творчестве — не возможность, а способность; не форма, а содержание; не результат, а совокупность последовательных действий.

 

Справедливости ради стоит отметить, что поэту определить свою оптимальную меру свободы тяжело. Действительно тяжело и, как говорится, «без пол-литры не разбересси»...

 

 

 

 

Ответ: Кому — как. Дело привычки...

 

 

...Когда поэты заводят речь о спиртном, я неизменно вспоминаю слова Венедикта Ерофеева: «Больше пейте, меньше закусывайте. Это лучшее средство от самомнения и поверхностного атеизма». Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эту мысль по причине отсутствия достаточного опыта, но вполне представляю себе, как смачивает творческий живчик горячительным эликсиром свои иссохшие губы и начинает задумываться над тем, что он накропал: а Поэзия ли это?

 

В принципе, на вопрос «Что такое Поэзия?» давно и с успехом ответил Энциклопедический словарь: «Поэзия — вся художественная литература в отличие от нехудожественной». Я «не сделаю скандала», если, дав волю самомнению и поверхностному атеизму, назову Поэзией все, что таковой заявлено, без всяких критериев отбора. Скорей всего в литературной критике такому взгляду уже присвоили какой-то термин. Типа: «Метод глобального обобщения авторской информации» или «Теория универсализации литературной базы данных».

 

 

 

 

Дело в том, что я — обыватель. А у любого обывателя есть предрассудки.

 

Как человеческие предрассудки прежде всего опираются на обывательскую логику, так и любой уважающий себя профессионал не станет бороться с предрассудками оппонента, а будет опираться на них.

 

Профессионализм литератора не в том, чтобы разоблачить предрассудки читателя, а в том, чтобы, эксплуатируя эти предрассудки, сделать читателя своим единомышленником.

 

Но ни в коем случае литератору нельзя забывать и о собственных заблуждениях.

 

Главный из них, конечно же — пытаться определить, что из написанного сегодня является Поэзией. Не потому, что «большое видится на расстоянии», а потому, что современники и непосредственные участники творческого процесса не наделены полномочиями отвечать на этот вопрос. Но они наделены полномочиями творить и сохранять результаты своего творчества на надежных информационных носителях. Говорить в лицо поэту, что его стихи — Поэзия, так же некорректно, как говорить беременной женщине, что у ребенка в ее утробе выразительный профиль и неординарный склад ума.

 

Ей же ей, господа! Вопрос не в том — «что писать», а в том — «на чем писать» и «сколько».

 

Хорошо, что стихи Гомера «дошли» до наших дней. Тот носитель информации, который был популярен в его идолопоклоннические времена, выдержал испытание. Но и сейчас есть только большая, но не бесспорная, уверенность в том, что этот поэт был «реальным авторитетом» среди аэдов античного мира, и очень большой вопрос о соотношении фольклора и собственно литературного творчества во всем древне-греческом эпосе.

 

Потомкам всегда приятно, когда от ушедших поколений в первую очередь остается что-то материальное. Схватку со временем проиграли индейцы, недальновидно пристрастившиеся использовать в креативных целях листья агавы. Как жалких лузеров забыли прочих любителей писать хной на широких спинах наложниц. Но по-хозяйски трогательно до сего дня звучат слова Гая Светония Транквилла о поэте Теренции: «Был он, говорят, среднего роста, стройный и смуглый. После него осталась дочь, которая потом вышла замуж за римского всадника, а также двадцать югеров сада по Аппиевой дороге возле храма Марса.» (Гай Светоний Транквилл, «Жизнь двенадцати цезарей», Книга «О поэтах», М.: Правда, 1991, с. 309)

 

На расстоянии» в данном контексте видится не «большое», а все, что может быть увиденным в силу своего физического присутствия. Поэзией в будущем назовут стихи поэтов ныне тщеславных, из тщеславных — практичных, из практичных — везучих.

 

Поэтому, чтобы ваши стихи назвали Поэзией в букварях будущего, не надо надеяться на всемогущество Сети. Оставляйте после себя материальные свидетельства творчества: тексты, высеченные на скалах, книги, буклеты, журналы. Пишите друг другу оды на бумаге в «чувственном эпистолярном стиле»...

 

 

 

Ответ: Несомненно. Один из самых чувственных литературных стилей.

 

Кстати сказать, стиль и свобода творчества — взаимосвязанные категории. Любой стиль — это сознательное и необходимое для свободного творчества ограничение автором самого себя. Но собственный стиль — это знак зодиака автора в литературном гороскопе, родимое пятно в форме перечеркнутой двумя палочками буквы S на теле авторской информации, по-индийски мелодраматично и счастливо отличающее эту информацию от всякой прочей, иной, нецарской стати.

 

Стиль — основной фактор, который делает творческие активы автора ликвидными. Обладающий собственным стилем автор может брать на себя любые обязательства перед издательствами и читателями. За актуальный стиль хорошо платят, нужно только найти свою нишу.

 

 

 

 

Нет, не тугрики. Родимые пятна на теле статей, написанных «критиками, которым не хватает третьего уха и двух первых яиц» — в виде значка «тугрик».

 

Интернет, кстати, незаменим в плане вырабатывания собственного стиля.

 

И здесь я имею в виду, прежде всего, популярное «клонирование» авторами самих себя, но не с целью создать «странички избранного» (Кем избранного? Для кого избранного? Зачем избранного? — сплошное самомнение и поверхностный атеизм), а для удовлетворения потребности реализовать творческий потенциал, заложенный природой на разных уровнях самосознания.

 

Подобные практики сродни медитации.

 

В терминологии психологов есть такая аббревиатура — ЗМП. Расшифровывается как «заболевание множественностью персоналий». Речь идет об интересном явлении, которое пока не имеет научного обоснования, но объясняется учеными как способность человека при определенных условиях поглощать ментальную сущность другого, иногда очень давно умершего субъекта. Это не «переселение душ», когда одна душа поселяется в одно новое тело или предмет. При ЗМП в одном человеке «поселяется» несколько других, даже, пардон, разнополых.

 

Определить такого человека несложно: чаще всего, это тот, кому никогда не скучно наедине с самим собой!

 

В самом деле, кто из нас при определенных обстоятельствах не наблюдал за собой необычные свойства поведения, объяснить которые, кроме как невнятным: «во мне словно проснулся другой человек», даже самому себе сложно. Кто-то удивляется приступу несвойственной жестокости, кто-то корит себя за непозволительную слабость, кто-то ошарашен быстротой реакции. Иногда кажется, что «другой человек» просыпается внутри в самые сложные моменты жизни: при переезде другой город, страну, смене профессии. Иногда — что называется, «на ровном месте». Но проявляется новая персоналия всегда революционно бурно, в виде всплесков работоспособности и творческого подъема. И это «не прежний ты, но лучше», а «совершенно другой ты»: новая самостоятельная личность, которая вполне мирно уживается с «тобой прежним».

 

Я не знаю, насколько справедливы оценки психологов данного явления как «заболевания», но то, что подобное ему «клонирование» авторов в Интернете — это, прежде всего, поиски своего стиля, мне кажется несомненным. Создается ситуация, когда автору мало псевдонима, мало предложенных к рассмотрению жанров и форм творческого выражения. Он создает, ни много ни мало, нового себя и уже из этой своей новой сущности пишет то, что прежде, в старой шкуре, ему бы и в голову не пришло.

 

Такие метаморфозы не сравнимы ни с творческим опытом создателей Козьмы Пруткова или Луки Мудищева, ни с попыткой обратиться к актерскому амплуа. Нескольким поэтам сообща создать какой-то универсальный персонаж помогает разность или сходство жизненных приоритетов. Актер играет заученную роль. Но когда один автор испытывает потребность в новом рождении, а Интернет представляет всё для удовлетворения этой потребности, то грех такой возможностью не воспользоваться.

 

Лично я пока открыла в себе только три ипостаси — Ирину Светлову, Маркизу Карабасу и Комнатное Растение. Но опыт продолжается. 

 

 

Тут главное не переборщить.

 

 

Создание альтернативных «я» на просторах сетевых литературных сайтов связано еще и с поиском вдохновения и новых стимулов творческого процесса. Общение в Сети происходит невероятно быстро, и без ярких личностных характеристик виртуализировавшегося поэта вполне достойные плоды его творчества рискуют остаться незамеченными. Ясное дело, что стильный ник — залог успешной «раскрутки».

 

Ну, что такое, в самом деле, при первом впечатлении «Ирина Светлова»? А «Маркиза Карабаса» — это уже стиль, характер, биография.

 

Приемы эти стары, как мир. Люди творческого склада ума всегда прибегали к различным эпатирующим публику маневрам ради создания незабываемого имиджа. Чарльз Чаплин навсегда стал для публики смешным, неловким человечком в котелке и растоптанных штиблетах, Сергей Есенин — парнем в русской косоворотке, Андрей Данилко — грудастой проводницей в кричащем макияже.

 

Кстати сказать, у Чаплина был еще один, менее раскрученный, но не менее гениальный образ — жонглирующий надувным «земным шаром» Гитлер. Воплощенный актером собирательный образ рвущегося к власти диктатора был настолько пронзительно точен, что переосмыслить его кинематографистами удалось лишь в начале 2007 года. И пока неясно — удачен ли этот опыт.

 

Между эпатажем и безвкусицей в этом деле очень узкая граница, и счастливы те, кому удается ее не пересечь.

 

Мне вспоминается байка: моряк, выживший в кораблекрушении, доплыл, наконец, до берега и первое, что видит на берегу — виселицу. «Слава Богу! — говорит он. — Я в христианской стране!»

 

Я объясню, к чему вспомнила эту присказку.

 

Авторские слабости, наличие которых никто не отрицает, не должны демонстрироваться явно и с целью шокировать. Если поэт или поэтесса, которые еще вчера думали, относить ли стихо, содержащее слово «Куяльник», в «низовые жанры, матерные стихи», с восходом солнца начнут писать в стиле «панк-рок на вечеринке у садо-мазо», ничего путного у них не получится.

 

Я имею в виду — сразу.

 

Но если поэт не поспешит расставлять на своем берегу все виселицы, имеющиеся в его распоряжении, а поставит во главу угла хотя бы одну общечеловеческую, в том числе и христианскую, ценность, он не прогадает. 

 

 

 

Ответ: Вполне.