Если ты не хочешь, чтобы тебя забыли, как только ты умрешь и сгниешь, пиши достойные книги или совершай поступки, достойные того, чтобы о них писали в книгах
И опять ваш, Аушка, прелестный анекдот напомнил мне одну забавную сценку. Спасибо вам.
Вообразите. Деревенская идиллия. Лето в разгаре, но травы, цветы, кусты и деревья еще свежи и буйны. "Лишь повеет аквилон и закаплют ароматы". Жаркий полдень. К колодцу за водой пришли три деревенские девчонки 10-ти - 12-ти лет. Они пока еще некрасивые: загорелые, жилистые, костистые, но такие худенькие, тонкие, что трудно поверить в их способность носить по два ведра воды на коромысле. В бедных застиранных платьишках, кто с косичками, кто в платочке. Вёдра звякают. Бешено, страшно вращается колодезный ворот. Колодец очень глубокий. Дррры-ды-ды...
За девчонками увязался малыш. Похоже, что он только недавно научился бегать и говорить. И он очарователен. Синеглазая грязноватая мордашка, кудряшки светлые, мягкие, чуть свалявшиеся. Мятая рубашонка прикрывает только спинку и животик, а задок и передок, стало быть, голенькие, загорелые. Видать, он все лето так одет. В руке у него тонкий прутик. В какой-то момент он вдруг взмахивает им и неуклюже бьёт одну из девчонок по подолу. Она взвизгивает и бросается бежать от него вокруг колодца, её подружки тоже айайкают притворно, поддразнивая малыша, и отскакивают от него подальше, изображая испуг и смеясь. А малыш в полном восторге бегает за ними, порой останавливается, топает, тоже весьма театрально, пухлыми босыми ножками, машет прутиком и кричит: "Девки! Заебу, заебу!"
Господи, как давно это было, и это была моя малая летняя родина, и нестерпимо врезАлось в ключицу коромысло. Но какая же благодать текла с неба - на луг, на речку, на розовые, голубые и золотые поля, пахнущие медом. А теперь... А теперь, это "осколки разбитого вдребезги".
Еще не осень - так, едва-едва.
Ни опыта еще, ни мастерства.
Она еще разучивает гаммы.
Не вставлены еще вторые рамы,
и тополя бульвара за окном
еще монументальны, как скульптура.
Еще упруга их мускулатура,
но день-другой -
и все пойдет на спад,
проявится осенняя натура,
и, предваряя близкий листопад,
листва зашелестит, как партитура,
и дождь забарабанит невпопад
по клавишам,
и вся клавиатура
пойдет плясать под музыку дождя.
Но стихнет,
и немного погодя,
наклонностей опасных не скрывая,
бегом-бегом
по линии трамвая
помчится лист опавший,
отрывая
тройное сальто,
словно акробат.
И надпись 'Осторожно, листопад!',
неясную тревогу вызывая,
раскачиваться будет,
как набат,
внезапно загудевший на пожаре.
И тут мы впрямь увидим на бульваре
столбы огня.
Там будут листья жечь.
А листья будут падать,
будут падать,
и ровный звук,
таящийся в листве,
напомнит о прямом своем родстве
с известною шопеновской сонатой.
И тем не мене,
листья будут жечь.
Но дождик уже реже будет течь,
и листья будут медленней кружиться,
пока бульвар и вовсе обнажится,
и мы за ним увидим в глубине
фонарь
у театрального подъезда
на противоположной стороне,
и белый лист афиши на стене,
и профиль музыканта на афише.
И мы особо выделим слова,
где речь идет о нынешнем концерте
фортепианной музыки,
и в центре
стоит - ШОПЕН, СОНАТА No. 2.
И словно бы сквозь сон,
едва-едва
коснутся нас начальные аккорды
шопеновского траурного марша
и станут отдаляться,
повторяясь
вдали,
как позывные декабря.
И матовая лампа фонаря
затеплится свечением несмелым
и высветит афишу на стене.
Но тут уже повалит белым-белым,
повалит густо-густо
белым-белым,
но это уже - в полной тишине.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.