Сидели вместе за столом
и горечью вина
старались заглушить излом.
До дна.
До дна.
До дна.
Потом ты уходил вовне,
и холод улиц злых
морозил мысли о вине,
а ветер бил под дых
сквозь тьму и глухоту беды,
сквозь пустоту дорог
за то, что ты,
что ты,
что ты
меня не уберег.
Ты возвращался, пил вино
и просыпался в семь.
И было странно и смешно,
что нет меня совсем.
Оль, замечательное. Пронзительное. Даже не сомневалось, что твоё. Прочувствовала до последней буковки...)
Спасибо, Тамил.
Никогда мне не стать неуловимым оборотнем.)
до мурашек
Это все Баракуд. А я рядышком постояла.
Спасибо, Вишневая)
У меня оборотка (именно оборотка, не оригинал) отчего-то вызывает четкую ассоциацию... или привкус, что ли, оставленный одним сюрным фильмом, название которого не помню, он был составлен из короткометражных историек в жанре сна о взаимоотношениях с мертвыми. Парочка, совсем еще дети, расписались в загсе, поехали куда-то на электричке, и какие-то гопники парня убивают. Она оставляет его в морге, приходит домой, а вечером он является как ни в чем не бывало, они общаются, как обычно, а утром она говорит: ну иди, что ли, нельзя тебе тут больше, да и я пойду деньги с карточки сниму - тебя ж на что-то хоронить еще надо... И такая жуткая непоправимость за этой обыденностью, что ну просто невозможно на все это смотреть. Дурь, конечно, как говаривал мой папа, но торкает до дна, ага.
Да, я по этой фразе тоже кадры из фильма вспомнила. Давно смотрела. Он не из тех, что хочется пересматривать.
Оля-Оля...)
Привет, Песенка :)
Эмоционально. Достоверно. Запоминается.
Спасибо.
Ну как это нет. Мы есть и мы пили вместе. И будем.
Так гранит покрывается наледью,
и стоят на земле холода, -
этот город, покрывшийся памятью,
я покинуть хочу навсегда.
Будет теплое пиво вокзальное,
будет облако над головой,
будет музыка очень печальная -
я навеки прощаюсь с тобой.
Больше неба, тепла, человечности.
Больше черного горя, поэт.
Ни к чему разговоры о вечности,
а точнее, о том, чего нет.
Это было над Камой крылатою,
сине-черною, именно там,
где беззубую песню бесплатную
пушкинистам кричал Мандельштам.
Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре
выбивает окно кулаком
(как Григорьев, гуляющий в таборе)
и на стеклах стоит босиком.
Долго по полу кровь разливается.
Долго капает кровь с кулака.
А в отверстие небо врывается,
и лежат на башке облака.
Я родился - доселе не верится -
в лабиринте фабричных дворов
в той стране голубиной, что делится
тыщу лет на ментов и воров.
Потому уменьшительных суффиксов
не люблю, и когда постучат
и попросят с улыбкою уксуса,
я исполню желанье ребят.
Отвращенье домашние кофточки,
полки книжные, фото отца
вызывают у тех, кто, на корточки
сев, умеет сидеть до конца.
Свалка памяти: разное, разное.
Как сказал тот, кто умер уже,
безобразное - это прекрасное,
что не может вместиться в душе.
Слишком много всего не вмещается.
На вокзале стоят поезда -
ну, пора. Мальчик с мамой прощается.
Знать, забрили болезного. "Да
ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся".
На прощанье страшнее рассвет,
чем закат. Ну, давай поцелуемся!
Больше черного горя, поэт.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.