Два курьёзных случая, о которых я хочу рассказать, произошли с разницей в четверть века. Первый имел место в короткую эпоху "торговли на ящиках", когда в стране дозволялось торговать где угодно, как угодно и чем угодно. В районе, где жили мои родители и где я провёл детство и юность, стоял большой, подъездов семь или восемь девятиэтажный дом, весь первый этаж которого занимали магазины: и пром, и прод, и одежда, и ткани... все магазины были стандартные и у всех, соответственно, были одинаковой конструкции витрины - издалека выглядело так, будто на всю длину дома растянулась одна-единственная витрина. Эти собранные под одной крышей магазины были у нас чем-то вроде торгового центра микрорайона. В период перехода от развитого социализма к дикому капитализму народ вдоль всей этой витрины раскинул торговлю.
Как-то я приехал к родителям в гости и увидел возле той самой витрины младшего брата моего одноклассника с другом - они тоже торговали. Ребята имели откровенно угрожающий вид, были похожи больше на рэкетиров, чем на торговцев: оба в спортивных костюмах (спортивными костюмами же и торговали), стриженные под ноль, при толстенных золотых цепях, разумеется, и "гайках". Я подошёл к ним, поздоровался, мы начали было перекидываться дежурными фразами, как вдруг метрах в трёх от себя, возле той же витрины я вижу сцену: сухонькая бабуля сидит торгует на ящичках сигаретами, а над ней навис тип - покупатель. Такой себе небольшого роста, с усиками, худощавый, лет тридцати пяти. Типичный работяга. Берёт в руки пачку Примы: "Сколько?" Бабуля: "Два рубля". "Два-а, рубля-я?" - работяга был подвыпивший, оттого расслабленно-самоуверенный и говорил чуть нараспев. После небольшой паузы продолжил: "Вы за два рубля всю-ю Росси-и-ию продали". Бабуля ему что-то примирительно с улыбкой ответила, но покупатель не унимался: "Вы всю-ю Росси-ию, торгаши-и..." Я быстро перемещаюсь к месту событий и обращаюсь к радетелю России: "Истину говоришь, зёма, всю Россию продали". Украдкой подмигиваю бабушке, чтоб не подумала, что я поддерживаю радетеля всерьёз. "Ты только посмотри, брателла, какие морды отъели (показываю рукой на брата одноклассника и его друга) и всё Россию продают и продают, Сталина на них нет". Работяга перевёл взгляд на ребят... и тут же быстро его отвёл. И опустил глаза. А меня как-будто и не слышал. И продолжает наезжать на бабушку: "Эти сигареты 16 копеек стоят, в магазинах всё скупили, мля". "Точно, земеля - соглашаюсь я с ним - такие костюмы 47 рублей стоят (цифру, конечно, взял с потолка), а эти всё скупили и торгуют, ни стыда, ни совести". На этот раз я даже взял его правой рукой под локоток, а левой ленинским жестом указал на парней: мол, посмотри на безобразие, костюмы скупили... Работяга хоть и был поддатый, но сообразил, что лучше быстрее делать отсюда ноги и не взглянув больше ни на меня, ни на парней, но упорно бормоча что-то старушке, не спеша ретировался. Ребята, конечно же, ситуацию просекли с самого начала. "Ну, чмо!" - вырвалось у друга младшего брата одноклассника. "Да вапще!" - только и смог ему ответить я.
Эпизод этот случился, если не ошибаюсь, летом 1990-го. А в 2012-м я со всем своим творчеством уютно расположился в "соцсети для зрелых людей" Макспарк - в то время я писал статьи для различных интернет-изданий, а литературным плацдармом решил себе сделать Макспарк . К тому времени ровесники, они же братья по разуму маленького работяги с усиками сделались "зрелыми" и, по всей вероятности, тоже засели в Макспарк. Где стали дружно и нещадно хаять умершего Ельцина, умершего Гайдара и живого Чубайса - теперь они уже не бабушку с сигаретами, а этих троих назначили продавцами России. Но тройка эта оказалась столь же БЕЗОТВЕТНОЙ, как та бабушка, но по другой причине - первые двое ушли в мир иной, а Чубайс, поди, и знать не знал о существовании стариковских соцсетей и красно-патриотических страстях его обитателей. А радетели России, как я понял давно, привыкли сражаться с безответными, и лишним тому подтверждением послужил эпизод в том же Макспарке. Году, как я помню, в 2015-ом один такой рьяный радетель поделился со мной в личке (!) серьёзной проблемой. С болью и возмущением, переходящим в революционный пафос, он рассказал мне о том, что на первом этаже многоэтажного дома, где он живёт, то ли бандюки какие, то ли кто, открыли под видом СПА-салона бордель, и что туда приезжает много посетителей, отчего во дворе всю ночь стоит рёв машин, и вообще он жильцам сильно мешает, этот СПА. "Так пишите, в органы разные, в газету, журналистов пригласите" - строчу ему я. "Да кому писать, у них там подмазано всё, к ним там по ночам полковник приезжает, мент, на БМВ, без формы". Насколько помню, он мне даже должность этого полковника назвал.
Ах, ну да! Целый полковник! На БМВ! Без формы! Это не какие-то там Гайдар, Чубайс или Ельцин. Этих-то чего бояться, костери и костери их в Макспарке каждый божий день, казнить их предлагай, повесить, сжечь. Совсем другое дело действующий полковник-мент - ведь, чего доброго, доберётся ещё.
Дальше я задаю ему вопрос, ответ на который я к тому моменту уже знал и так: "А может, вы небольшой очерк об этом напишете в Макспарке?" - "Да вы что, Тимур - последовал ожидаемый ответ - у меня же в анкете город указан и фото есть".
Тут я вспомнил про бабушку, сигареты и плюгавого радетеля России. Параллели напрашивались сами собой: молодой радетель наезжал на бабушку, но стушевался перед парнями, а старый в интернете наезжал на Гайдара-Чубайса, но обделался при мысли о полковнике. Также вспомнил я, с каким непередаваемым презрением друг брата моего одноклассника произнёс: "Ну, чмо!" Я словно ушами услышал его голос.
Так два эпизода, произошедшие с разницей в 25 лет, связались друг с другом в моей памяти навсегда. А теперь, после печальной даты февраля 22-го, радетели России вывалили на свет божий в немыслимом количестве и все в интернетах орут. Требуют "решительных действий", требуют вдарить, покарать, разбить, разбомбить, разнести в щепки, "нанести удар по центру принятия решений"... А мне на фоне их яростных воплей представляется картина: встреча в чистом поле искорёженного патриотическим угаром престарелого ватана в домашнем трико и в тапках и двухметрового "азовца" в экипировке и с автоматом "Вепр". Ведь от той ярости, которую источает в интернете "патриот", должен, казалось бы, замертво пасть любой "азовец". Вот и пусть падёт.
Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было младенцу в вертепе
На склоне холма.
Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями тёплая дымка плыла.
Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи.
Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звёзд.
А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.
Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.
Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.
Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочёта
Спешили на зов небывалых огней.
За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого,
шажками спускались с горы.
И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали
всё пришедшее после.
Все мысли веков,
все мечты, все миры,
Всё будущее галерей и музеев,
Все шалости фей,
все дела чародеев,
Все ёлки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек,
все цепи,
Всё великолепье цветной мишуры...
...Всё злей и свирепей
дул ветер из степи...
...Все яблоки, все золотые шары.
Часть пруда скрывали
верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнёзда грачей
и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды
ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.
От шарканья по снегу
сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
На эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.
Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной
снежной гряды
Всё время незримо
входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.
По той же дороге,
чрез эту же местность
Шло несколько ангелов
в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность
Но шаг оставлял отпечаток стопы.
У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
– А кто вы такие? – спросила Мария.
– Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести вам обоим хвалы.
– Всем вместе нельзя.
Подождите у входа.
Средь серой, как пепел,
предутренней мглы
Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.
Светало. Рассвет,
как пылинки золы,
Последние звёзды
сметал с небосвода.
И только волхвов
из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.
Он спал, весь сияющий,
в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.
Стояли в тени,
словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потёмках,
немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на деву,
Как гостья,
смотрела звезда Рождества.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
