А вот вам, друзья, рассказ про двух героев города Порхова, который я посетил в начале июня этого года.
Город Порхов (Псковская область), основан был тогдашним военным губернатором Новгородской области А.Я. Рюриковичем (Невским) в 1239 году.
В царские годы был важным почтовым узлом.
Был оккупирован нацистами с июля 1941 года по февраль 1944 года.
Сразу же после прихода наци в этих местах возникло партизанское движение,
В том числе и в качестве ответа на какой-то уж совсем запредельный уровень зверств гитлеровцев.
Два советских героя той эпохи.
Калачёв, Борис Петрович (? – 1943) был основателем и руководителем антифашистского подполья в Порхове. Талантливый агроном-садовод был энтузиастом своего дела (кстати, три года стажировался в ещё веймарской тогда Германии). Благодаря ему площадь колхозных и совхозных садов увеличилась в 9 раз.
Жил с женой в деревянном доме прямо на территории Порховской крепости. Дом сохранился до наших дней.
Сразу после прихода оккупантов создал мощное подполье, внедрив в оккупационные органы власти 19 подпольщиков.
Был выдан провокаторами и заключён в гестаповскую тюрьму. Нацисты собирались устроить из казни лидера подполья показательное шоу. Калачёв не собирался предоставлять им такого шанса. Он попросил близких передать ему в передаче внешне безобидно выглядящие корни аконита – смертельно ядовитого растения, которое часто можно встретить в болотистой местности. В ночь перед казнью съел их. Напомню, он был талантливым агрономом. Ушёл несломленным и непобеждённым.
Одна из улиц Порхова носит имя Калачёва. На территории Порховской крепости установлен памятник подпольщику. Что же касается его гибели – о, за него и за многих других сполна отомстил наш второй герой.
Чехович, Константин Александрович (1918-1997) родился и вырос в Одессе. Работал инженером-электриком. (Талантливым, о чём далее) Во время войны в составе диверсионной группы в августе 1941 попал в плен, откуда через 2 недели сбежал. Попал в Порхов, где познакомился с местной девушкой и женился на ней. Родился сын. Чеховичу удалось войти в доверие к оккупантам и устроиться электриком, а после администратором в местный кинотеатр. Чеховичу удалось пронести (по частям) в кинотеатр 64 кг взрывчатки, в чём ему помогала 15-летняя девушка, работавшая там уборщицей.
И вот, в середине ноября 1943 года набитый под завязку собравшимися вкусить синему гитлеровцами дом взлетел на воздух. Погибло более 700 (ещё раз – семи сотен!) немецких солдат, 40 офицеров и даже два генерала. Такое большое количество жертв объяснялось ещё и тем, что Чехович, как талантливый инженер, очень грамотно расположил взрывчатку, обеспечив максимальный взрывной эффект. Посмотрели «поклонники солярной символики» кинишко…
Вишенкой на торте стало то, что на верхнем этаже здания располагалось местное отделение абвера, со всеми сотрудниками и документацией…
Жертв среди местных жителей не было.
Этот взрыв стал одним из самых крупных диверсионных актов в истории Второй Мировой войны. Говорят, что узнавший о нём Гитлер встал на четвереньки, повернулся лицом к востоку и по-собачьи завыл. После чего издал приказ о поголовном уничтожении жителей Порхова. Указ, правда, потом отменил.
Может, это и миф (я про приказ, про вой на четвереньках – правда сие истинная. Гитлер же. За ним и не такое водилось), но очень показательно.
Чехович же, вместе с юной уборщицей, семьёй и соратниками, успел покинуть Порхов и присоединился к партизанам и до марта 1944 года успешно вёл боевые действия.
После войны с семьей переехал в Одессу. Покинул наш мир в 1997 году. Удивительно, но факт: у исполнителя такого грандиозного диверсионного акта не было, кроме двух юбилейных медалей, никаких наград. Более того, после войны, по доносу неизвестного в отношении Константина Александровича была устроена проверка по факту…якобы предательства (!) Никаких подтверждений этому, понятное дело, не нашлось. Но и никаких наград герою-одесситу не было вручено. Родина иногда бывает удивительно холодна к лучшим своим сыновьям. Эх! А ведь про такое надо снимать фильмы…
Ныне же в здании бывшего кинотеатра находится почтовое отделение и гостиница, в которой, во время нашего визита в этот город, размещались и мы.
Лишь спустя десятилетия (а именно – в семидесятую годовщину событий) на восстановленном здании была установлена мемориальная доска. На открытии присутствовали внучка и дочка героя. Ну что ж, пусть хоть так.
Старик с извилистою палкой
И очарованная тишь.
И, где хохочущей русалкой
Над мертвым мамонтом сидишь,
Шумит кора старинной ивы,
Лепечет сказки по-людски,
А девы каменные нивы -
Как сказки каменной доски.
Вас древняя воздвигла треба.
Вы тянетесь от неба и до неба.
Они суровы и жестоки.
Их бусы - грубая резьба.
И сказок камня о Востоке
Не понимают ястреба.
стоит с улыбкою недвижной,
Забытая неведомым отцом,
и на груди ее булыжной
Блестит роса серебрянным сосцом.
Здесь девы срок темноволосой
Орла ночного разбудил,
Ее развеянные косы,
Его молчание удлил!
И снежной вязью вьются горы,
Столетних звуков твердые извивы.
И разговору вод заборы
Утесов, свержу падших в нивы.
Вон дерево кому-то молится
На сумрачной поляне.
И плачется, и волится
словами без названий.
О тополь нежный, тополь черный,
Любимец свежих вечеров!
И этот трепет разговорный
Его качаемых листов
Сюда идет: пиши - пиши,
Златоволосый и немой.
Что надо отроку в тиши
Над серебристою молвой?
Рыдать, что этот Млечный Путь не мой?
"Как много стонет мертвых тысяч
Под покрывалом свежим праха!
И я последний живописец
Земли неслыханного страха.
Я каждый день жду выстрела в себя.
За что? За что? Ведь, всех любя,
Я раньше жил, до этих дней,
В степи ковыльной, меж камней".
Пришел и сел. Рукой задвинул
Лица пылающую книгу.
И месяц плачущему сыну
Дает вечерних звезд ковригу.
"Мне много ль надо? Коврига хлеба
И капля молока,
Да это небо,
Да эти облака!"
Люблю и млечных жен, и этих,
Что не торопятся цвести.
И это я забился в сетях
На сетке Млечного Пути.
Когда краснела кровью Висла
И покраснел от крови Тисс,
Тогда рыдающие числа
Над бледным миром пронеслись.
И синели крылья бабочки,
Точно двух кумирных баб очки.
Серо-белая, она
Здесь стоять осуждена
Как пристанище козявок,
Без гребня и без булавок,
Рукой указав
Любви каменной устав.
Глаза - серые доски -
Грубы и плоски.
И на них мотылек
Крыльями прилег,
Огромный мотылек крылами закрыл
И синее небо мелькающих крыл,
Кружевом точек берег
Вишневой чертой огонек.
И каменной бабе огня многоточие
Давало и разум и очи ей.
Синели очи и вырос разум
Воздушным бродяги указом.
Вспыхнула темною ночью солома?
Камень кумирный, вставай и играй
Игор игрою и грома.
Раньше слепец, сторох овец,
Смело смотри большим мотыльком,
Видящий Млечным Путем.
Ведь пели пули в глыб лоб, без злобы, чтобы
Сбросил оковы гроб мотыльковый, падал в гробы гроб.
Гоп! Гоп! В небо прыгай гроб!
Камень шагай, звезды кружи гопаком.
В небо смотри мотыльком.
Помни пока эти веселые звезды, пламя блистающих звезд,
На голубом сапоге гопака
Шляпкою блещущий гвоздь.
Более радуг в цвета!
Бурного лета в лета!
Дева степей уж не та!
1919
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
