Хотел здесь, как и обещал в кулуарах, написать про то, как я понимаю метафизические смыслы понятия « русская цивилизация». Хотел написать про русский Танатос, про павших, которые нас не оставят в беде, о детях, которые смотрят на мир голубыми глазами мертвецов, про любовь к отеческим гробам и т.д., но обломался.
Слишком много в ленте и около ленты появилось проповедей о чистой и непорочной ненависти. По этому поводу вспомнилась мне история из жизни. Абсолютно реальная.
Так случилась что почти вся родня моего близкого друга живёт в Луганской области. Сестра, племянники. Младший племянник , на тот момент подросток, в 14-м году стал инвалидом-колясочником. Тогда хорошо и упоённо их посёлок утюжили добрые люди.
Старший же воевал в ополчении ЛНР. Тогда не убили.
Старший приезжал к нам в Крым и до войны, и после. Хороший, умный и добрый парень. Я спрашивал его о ненависти, на что он всегда отвечал что ему неизвестно это чувство.
Он говорил о том что отношение к тем, кто пришёл их убивать, больше похоже на отношение к умалишённым - такая себе смесь брезгливости и жалости - они не ведают что творят и ненависть это их фича.
Его убили недели две назад. Он был хороший солдат, правда так и не научившийся ненависти.
Я думаю что на Решетории добрые люди избавили бы его от этого греха.
Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечетку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на весла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.
II
Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста, о незримых пальцах,
расчесывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьет уже
на набережной в неглиже.
III
Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.
IV
Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь дает как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.
V
Перо. Чернильница. Жара.
И льнет линолеум к подошвам...
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.
VI
Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот еще резон,
что это - временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берЈт -
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орел двугривенника прав,
четыре времени поправ!
VII
Здесь виноградники с холма
бегут темно-зеленым туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
ее и тьму других светил
залив бы с легкостью вместил.
VIII
Когда так много позади
всего, в особенности - горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство -
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
октябрь 1969, Коктебель
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
