Это не совсем публицистика, но другого подходящего раздела не нашла)))
Муниципалитеты, когда хотят сделать свои города красивыми и уютными, как правило, разбивают/обустраивают/ сады, высаживают километры цветников, одним словом — озеленяют. Но случается, какой-нибудь «Мичурин», наделенный властью, замахивается и на огороды. Или, скажем, прихоть вдруг вырывается наружу у чиновника. А, возможно, и необходимость. Как, например, в отношении Аптекарского огорода, который был образован Петром Первым в 1706 году — для выращивания лекарственных растений. Царь–новатор знал толк в хороших начинаниях, и благодаря Петру через триста лет я в этом смогла убедиться лично.
В центре мегаполиса, в двухстах метрах от станции метро «Проспект Мира» раскинулся оазис. Сначала меня туда долго зазывала подруга, а я все время находила срочные дела, смеялась и отшучивалась:
— Врешь ты, дорогуша. Быть такого не может! Это же почти проспект! Какие кущи?! Какая первобытность природы?! Вступила в ряды натуралистов?
Однако подружка добилась своего, я сдалась, и райский уголок, граничащий забором с шумной, загазованной магистралью, сразил меня наповал практически сразу от входа.
Наверно, у каждого бывало нечто подобное: когда идешь по улице, а вокруг — шум, гам, машины несутся, прохожие толкают друг друга, спешат… Визг тормозов, скрип дверей, крики, ругань, смех — все в кучу. И вдруг тишина. А всего-то — свернули в подворотню, попали в глухой, закрытый двор. Состояние — словно сидишь в закупоренной банке. Вот и тут, когда мы прошли насквозь через здание по застеленному коридору, всего метров десять–пятнадцать — я словно провалилась в другое измерение. Первый удар пришелся на обоняние: мой нос начал работать на манер пылесоса, всасывая с бешенной скоростью навалившиеся разом ароматы «Сердце» пылесоса — легкие, моментально устали, а ноги просто перестали слушаться и стали подкашиваться. Благо в Аптекарском полно скамеек, иначе лежать бы мне среди великолепия в глубоком обмороке.
Ну, а потом, после того как я насиделась, надышалась, отдышалась и пришла в себя, мы продолжили наше мини–путешествие–наслаждение.
Мне повезло — первый поход в Аптекарский огород совпал с цветением тюльпанов, которых тут в мае видимо–невидимо. Тюльпановые реки, тюльпановые озера. Казалось, что плывешь по течению в глади лепестков. От разноцветья, разнообразия форм в глазах зарябило. Даже представить не могла, что существует такое великое множество разновидностей этих цветов.
А еще дуб. Черешчатый. Ему двести с хвостиком, он величествен и неотразим в своей грациозности. Под ним обычно высаживают плантации анютиных глазок.
Напротив дуба — стелющаяся по земле березка. Сначала не замечаешь, что перед тобой одно дерево, а ведь так и есть — береза изогнулась, прилегла частью ствола на землю, а потом снова потянулась к солнцу. Потрясающее зрелище.
Старинный пруд изумляет и вдохновляет. На его берегах частенько творят художники. К нему едут сфотографироваться после регистрации брака молодожены. Ведь ничто так не подчеркивает красоту свадебного наряда невесты, как красота природная, натуральная. Пруд тоже с многолетней историей, впрочем, как и все в Аптекарском огороде.
В одном из водоемов огорода плещутся красавцы карпы кои или, как их еще называют, парчовые карпы. Рыбы мигрировали в огород с Востока и являются одной из его достопримечательностей.
К древовидным розам Аптекарского нужно ходить специально, так как период цветения у них короткий. Я стараюсь не пропускать.
А когда наступает черед цветения сирени, источающей волнующие ароматы, на скамейках под деревьями яблоку негде упасть.
И даже осень в этом саду особенная — обволакивающая рыжестью и завораживающая шуршанием листвы.
Как-то в один из осенних визитов в Аптекарский я обнаружила пристанище местной кошачьей шпаны. Они очень ловко устроились: с одной стороны парковая тишина, с другой — задворки ресторана, где хвостатые, вероятно, столуются.
Все мои гости естественно побывали в Аптекарском огороде, я их вожу туда, как в музей. И всякий раз открываю огород по-новому. Он каждый раз разный, но всегда гостеприимный и располагающий к следующим визитам.
Так гранит покрывается наледью,
и стоят на земле холода, -
этот город, покрывшийся памятью,
я покинуть хочу навсегда.
Будет теплое пиво вокзальное,
будет облако над головой,
будет музыка очень печальная -
я навеки прощаюсь с тобой.
Больше неба, тепла, человечности.
Больше черного горя, поэт.
Ни к чему разговоры о вечности,
а точнее, о том, чего нет.
Это было над Камой крылатою,
сине-черною, именно там,
где беззубую песню бесплатную
пушкинистам кричал Мандельштам.
Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре
выбивает окно кулаком
(как Григорьев, гуляющий в таборе)
и на стеклах стоит босиком.
Долго по полу кровь разливается.
Долго капает кровь с кулака.
А в отверстие небо врывается,
и лежат на башке облака.
Я родился - доселе не верится -
в лабиринте фабричных дворов
в той стране голубиной, что делится
тыщу лет на ментов и воров.
Потому уменьшительных суффиксов
не люблю, и когда постучат
и попросят с улыбкою уксуса,
я исполню желанье ребят.
Отвращенье домашние кофточки,
полки книжные, фото отца
вызывают у тех, кто, на корточки
сев, умеет сидеть до конца.
Свалка памяти: разное, разное.
Как сказал тот, кто умер уже,
безобразное - это прекрасное,
что не может вместиться в душе.
Слишком много всего не вмещается.
На вокзале стоят поезда -
ну, пора. Мальчик с мамой прощается.
Знать, забрили болезного. "Да
ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся".
На прощанье страшнее рассвет,
чем закат. Ну, давай поцелуемся!
Больше черного горя, поэт.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
