Люблю я умных людей. У меня есть друг, который знает, кто был губернатором города Грандау в 1413 году. Он больше, правда, ничего не знает, потому что пьёт сильно. Ещё один друг помнит фамилию человека, который застрелил Леннона и, когда пьяный, только её и говорит. Он всегда пьяный, поэтому кроме этой фамилии вообще ничего не говорит. И ещё я знаю парня, который читал Библию в подлиннике. Про Пушкина он не слышал, про Донцову тоже, а вот Библию в подлиннике – пожалуйста. А когда сильно выпьет, говорит, что авторский экземпляр. Барышня одна знакомая всегда носит с собой томик Цветаевой. Как мужика увидит интересного, сразу принимает томную позу и томик достаёт. Пока, правда, без особого успеха, потому что она, как эту свою позу примет, храпеть начинает. И черемшой от неё пахнет, она ей закусывает всегда. Сосед у меня сильно пьющий, но как в шахматы играет! Один раз обыграл Каспарова, Карпова, Баскова и братьев Кличко. Странная компания, но он говорит, что встретил их всех у ларька и обыграл на пиво. Он с тех пор, когда пьёт, всегда шахматы расставляет, даже если их нет. Товарищ есть у меня – киноартист. В кино, правда, не снимается, у него редкая болезнь лица, оно в кадр не влезает. Зато, как остограммится, очень профессионально о кино рассуждает. Так профессионально, что даже барышня с Цветаевой храпеть перестаёт, говорит, что ей конфузно, несмотря на черемшу. А один знакомый как-то давно встретил в магазине академика Капицу. Прямо лицом к лицу, возле консервов. С тех пор пьёт. Не Капица, знакомый мой. Потому что в физике он сечёт лучше, а денег больше у Капицы, что, конечно, обидно. Жена у меня вообще умница. Всё знает, правда, не пьёт. И когда мне надо в магазин идти, и когда мусор выносить, и какой сериал я люблю смотреть, и сколько раз я в детстве головой ударялся… Угадывает, к сожалению, редко. Практически никогда.
Вот так и живу в окружении умнейших людей нашей эпохи, иногда даже противно. Тёща знает, куда я трачу деньги и где закончу свою жизнь, каждый полицейский милиционер в курсе, какое преступление я совершил и за сколько рублей меня можно простить, журналисты как-то догадались, что я интересуюсь личной жизнью Ксюши Собчак и во всех газетах мне сообщают об изменениях. А изменения там каждый день, между прочим. Начальник на работе узнал откуда-то про мои школьные оценки. Вчера отчёт мой прочитал, в сторону отложил и грустно так спросил: « У тебя, Кузьмичёв, в школе ни одной тройки не было, только двойки? Ну хотя бы по пению?». Я ещё молчу про депутатов. Эти просто всё знают, хотя по лицам и не скажешь. И сколько денег в месяц уходит у меня на еду, сколько на лекарства, сколько на метро и сколько мне вообще надо денег. Причём метро в нашем городе нет. Вот мозги у людей устроены – меня ни разу в жизни не видели, а всё знают! Так что постепенно я пришёл к нехорошему для себя выводу – в этой стране только один идиот. Я. Остальные хоть в чём-то, но гении. Таксист знает, сколько стоит доехать от вокзала к моему дому, хотя ни разу в жизни у меня не был, в ДЕЗе знают, когда в моей квартире надо менять трубы, хотя тоже у меня не были, соседи сверху прознали, что я обожаю хоровое исполнение «Владимирского Централа» в три часа ночи, телефонисты – сколько я говорю по телефону, начальник РЖД – что я ненавижу кондиционеры и обожаю из душной электрички смотреть на пролетающий мимо «Сапсан»… Доктора в поликлинике умнейшие люди – определяют болезнь по одежде. Если пиджачок потёртый – «чайку с малиной попейте и постельный режим», а если костюм дорогой и в каждой руке по барсетке – «заходите, мы вас осмотрим, но уже ясно, что у вас очень запущенная и сложная в лечении болезнь». В паспортном столе просто умницы работают – знают, что я люблю гостей, ну и прописали у меня 150 человек с Кавказа, включая 40 китайцев. Телевизионные начальники тоже молодцы, знают мои вкусы – 50 сериалов в день про провинциалку в Москве плюс юмор. И предвыборные дебаты, что тоже смешно. Но самый умный, конечно, Чубайс. Узнал, что я в месяц потребляю электроэнергии на 641 рубль 52 копейки и ушёл в нанотехнологии. Это то, чего не видно. То есть он будет брать нормальные государственные дензнаки и превращать их в наноденьги. В принципе, он этим всю жизнь и занимался. Ну, может, какой-нибудь наноприбор построит, для отчёта. И всё бы хорошо, я не против, но у меня постоянно возникает один вопрос – если единственный идиот в стране это я, то почему мне за это не доплачивают? Без идиота ведь жить нельзя, без идиота государство погибнет! Случись со мной какая неприятность, одни умные останутся, и что? Они сами себе будут про губернатора города Грандау рассказывать и про сроки замены труб? Сами себе сериалы показывать и в «Сапсанах» их смотреть? А нанодома с наноедой они кому будут впаривать? Так что, ребята, берегите меня, я вам в качестве идиота ох как нужен! Вы мне денег, а я вам полное понимание всех ваших инициатив, включая повышение тарифов на всё с одновременным уменьшением зарплаты. Надо так надо, что поделаешь. Головой кивну, в телекамеру что-нибудь одобрительное брякну и пойду домой пиво пить под сериалы. Если, конечно, какие-нибудь умные люди не решат, что я хочу жить на улице возле теплотрассы и без телевизора. Им-то, умным, виднее, на то они и умные…
Как побил государь
Золотую Орду под Казанью,
Указал на подворье свое
Приходить мастерам.
И велел благодетель,-
Гласит летописца сказанье,-
В память оной победы
Да выстроят каменный храм.
И к нему привели
Флорентийцев,
И немцев,
И прочих
Иноземных мужей,
Пивших чару вина в один дых.
И пришли к нему двое
Безвестных владимирских зодчих,
Двое русских строителей,
Статных,
Босых,
Молодых.
Лился свет в слюдяное оконце,
Был дух вельми спертый.
Изразцовая печка.
Божница.
Угар я жара.
И в посконных рубахах
Пред Иоанном Четвертым,
Крепко за руки взявшись,
Стояли сии мастера.
"Смерды!
Можете ль церкву сложить
Иноземных пригожей?
Чтоб была благолепней
Заморских церквей, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
Государь приказал.
И в субботу на вербной неделе,
Покрестись на восход,
Ремешками схватив волоса,
Государевы зодчие
Фартуки наспех надели,
На широких плечах
Кирпичи понесли на леса.
Мастера выплетали
Узоры из каменных кружев,
Выводили столбы
И, работой своею горды,
Купол золотом жгли,
Кровли крыли лазурью снаружи
И в свинцовые рамы
Вставляли чешуйки слюды.
И уже потянулись
Стрельчатые башенки кверху.
Переходы,
Балкончики,
Луковки да купола.
И дивились ученые люди,
Зане эта церковь
Краше вилл италийских
И пагод индийских была!
Был диковинный храм
Богомазами весь размалеван,
В алтаре,
И при входах,
И в царском притворе самом.
Живописной артелью
Монаха Андрея Рублева
Изукрашен зело
Византийским суровым письмом...
А в ногах у постройки
Торговая площадь жужжала,
Торовато кричала купцам:
"Покажи, чем живешь!"
Ночью подлый народ
До креста пропивался в кружалах,
А утрами истошно вопил,
Становясь на правеж.
Тать, засеченный плетью,
У плахи лежал бездыханно,
Прямо в небо уставя
Очесок седой бороды,
И в московской неволе
Томились татарские ханы,
Посланцы Золотой,
Переметчики Черной Орды.
А над всем этим срамом
Та церковь была -
Как невеста!
И с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту,-
Непотребная девка
Стояла у Лобного места
И, дивясь,
Как на сказку,
Глядела на ту красоту...
А как храм освятили,
То с посохом,
В шапке монашьей,
Обошел его царь -
От подвалов и служб
До креста.
И, окинувши взором
Его узорчатые башни,
"Лепота!" - молвил царь.
И ответили все: "Лепота!"
И спросил благодетель:
"А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его
Церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях
И в землях Рязанских
И прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!
Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
И клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их,
Темных,
На стылое лоно земли.
И в Обжорном ряду,
Там, где заваль кабацкая пела,
Где сивухой разило,
Где было от пару темно,
Где кричали дьяки:
"Государево слово и дело!"-
Мастера Христа ради
Просили на хлеб и вино.
И стояла их церковь
Такая,
Что словно приснилась.
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд,
И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах
По широкой Руси
Гусляры.
1938
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
