Интервью гл. редактора «Северо-Муйских огней» с поэтом Владимиром Монаховым, писателем и журналистом, главным редактором сайта Братск.орг.
Виталий Кузнецов: Владимир, как Вы оказались в Сибири, и что привело Вас, поэта от сердца, именно в журналистику?
Владимир Монахов: В редакцию газеты я пришёл сразу после школы. Это было на Украине, в городе Изюме, где прошли пути-дорожки русской ратной силы. Помните: «О русская земля, ты уже за холмом» из «Слова о полку Игореве»? Это про мои родные места, про гору Кремянец, которую я в юности излазил всю… Увлекался историей – участвовал в археологических раскопках; писал стихи, рассказы, заметки – поэтому по наивности молодости решил, что мой путь в газету, где вершилась и описывалась современная история. Как потом выяснилось, не вся, но это уже другая история.
Служил в армии в Забайкалье, где активно сотрудничал в военной печати. Много читал – книги сибиряков А. Вампилова, В. Распутина, Г. Машкина, А. Кобенкова стали любимыми. И так повернулась судьба, что со всеми, кроме Вампилова, хорошо знаком, с Кобенковым дружил… Это чтение увлекло. Поскольку и в книгах, и в окружающей жизни я видел непохожее на своё прежнее бытиё, то решил остаться в Сибири. Сначала Байкал, потом Братск, Байкало-Амурская магистраль. А поскольку сочинительство полностью поглотило мою жизнь - то и работал в газетах, поступил в университет на факультет журналистики…Литературные амбиции быстро оставил, хотя к 23 годам уже имел несколько журнальных публикаций, но был ими недоволен и полностью посвятил себя газетному ремеслу… А в 33 года, когда жизнь пошла под перестроечный откос, снова вернулся к стихам и прозе, ища в свободном художественном слове защиты от навалившихся перемен, в которых я не находил себе места…
Бог плакал и читал стихи по-русски,
томление в груди глаголом заглушив.
Ведь сердца боль - полоска жизни узкая,
спасает всё на пёрышке души.
Виталий Кузнецов: Какие вопросы Вас большего всего интересовали и интересуют в жизни?
Владимир Монахов:
Рою могилу,
Что-то кольнуло в боку.
Земля зовёт!
Смерть - это главный вопрос философии и мой главный вопрос жизни, напоминаю читателям древнее - помни о смерти! Смерть с детства сопровождает меня - рано умерли отец и мама, после смерти бабушки стал чувствовать себя разведчиком смерти. Раньше я искал эти ответы на их могилах, потом возненавидел кладбища и больше туда не хожу, только по необходимости. Жизнь дают папа с мамой, а смерть - Господь! Как и куда всё пропадает «между не было и не стало» - этот вопрос меня мучает больше всего. Поэтому чаще всего повторяю мою любимую сентенцию: «Бог создал зеркало, взглянул в него и понял, что Бога нет!» Над этой загадкой бьюсь постоянно, вокруг этого и крутится всё моё творчество, собравшись под одной обложкой сборника «Время повзрослело», который вышел весной 2010 года.
Виталий Кузнецов: Владимир, Вы пишете стихи случайно или это всё же ваша духовная необходимость?
Владимир Монахов: Это внутренняя диктатура слова, которая возникает сама по себе, из какого-то потайного места, хотя для этого я часами высиживаю за письменным столом, чаще всего безрезультатно, но потом как-то всё само начинает всплывать и диктоваться, до изнеможения молчанием… После такого многословия снова наступает долгая немота, затяжная пауза, которая просто съедает всё живое во мне…
Раньше я пугался состояния безмолвия, но с возрастом стал понимать – это зависит не от меня, нужно смириться и ждать, когда божественный глагол снова заговорит сам и проявит свет слова в конце тоннеля, над которым на время стану хозяином… Я не могу взять на себя ответственность сказать, что диктует мне Господь, как пишут о себе некоторые авторы, - подозреваю, что мама или отец, а может, и бабушка…Ведь это после смерти бабушки я снова заговорил стихами…Но это всего лишь версия, которую я доказать не могу…
Февраль... Чернил уж не достать.
Журчит весна по файлам Интернета.
И лишь душа бессмертного поэта
Стихи диктует чистоте листа.
Виталий Кузнецов: Считаете ли Вы, что книга, как предмет, изживает себя и нужна ли будущему читателю?
Владимир Монахов: Книга будет жить ещё долго, меняя свои формы, доколь в подлунном мире останется хоть один читающий человек... За новыми технологиями будущее - и это нормально. Но нынешняя, любимая нами книга в бумажном её варианте, умирает, хотя можно этому сопротивляться ещё два, от силы три поколения. Раньше меня смерть книги пугала - теперь нет. Я освоил Сеть и вижу, что она дала литературе новый импульс, позволив говорить всем и каждому, кто оставался под молчаливым запретом цензуры. Конечно, это развязало язык графомании, но тут, как в судебной практике, лучше оправдать одного графомана, чем потерять возможного классика. Была бы Сеть в 30-х, посмел бы Сталин вычеркнуть на десятилетия забвения лучшего русского романиста ХХ века Андрея Платонова, о котором даже хорошие читатели говорили как о графомане?! Свобода Сети позволяет не назначать кумиров указами и декретами, а находить их самим читателям.
Бесконечность подробна лишь на Земле,
Зарастая деталями бытия,
Разум множит себя сквозь проточность лет,
Распадаясь бурно на множество Я.
Бог стремится выбраться к нам из Ничто -
Мировой души подрастает ветвь,
По утрам надеваем бытия пальто,
Где одна пола - жизнь, а другая - смерть.
И когда за углом звучит Мендельсон,
То на звуки любви собирается чернь.
Крутит- вертит истории колесом
Книжный червь!
И читающий червь ещё долго будет крутить колесом истории, которое всюду доедет…
Виталий Кузнецов: Как Вы относитесь к другим современным поэтам? Кто Вам больше всего близок в классической поэзии?
Владимир Монахов: Начну с классики. Самый близкий для меня поэт прошлого - Фёдор Тютчев, поэт Тьмы, поэт Ночи, который искал истину в стихах, но стихотворное творчество не ценил - не дрожал над рукописями и архивов не заводил, даже рукопись сжёг в камине. Не случайно, что одно из великолепных четверостиший было написано на клочке бумаги во время совещания цензурного совета и сохранилось благодаря чиновнику, который сберёг бумажку и опубликовал текст десятилетия спустя…
Всё отнял у меня казнящий бог:
Здоровье, силу воли, воздух, сон,
Одну тебя при мне оставил он,
Чтоб я ему ещё молиться мог.
В разные годы я увлекался разными поэтами, но любомудр Тютчев навсегда, он приучил: «Лишь жить в себе самом умей…». Кто точнее сказал? Никто! Другой мой любимый поэт из ХХ века - Велимир Хлебников, влияние которого я ощущаю на себе и сейчас. Это под его диктовку рождаются такие строки:
Травостайки
Кузнечиков,
Бабочек
и
Стрекоз -
Травонастойка
травославного
мира.
Среди пишущего сословия ещё живёт активное стремление вступить в союз. На самом деле профсоюзы писателей давно себя изжили. Я сегодня объединяюсь с другими поэтами только ради литературных проектов. Вот создали Константин Кедров и Андрей Вознесенский Добровольное общество защиты стрекоз (ДООС), издают «Журнал Поэтов», и я вступил в их сообщество, поддерживаю отношения, участвую в акциях, печатаюсь в журнале, нынче был на презентации очередного выпуска. Есть фонд памяти Ильи Тюрина, который этим летом отметил 10 лет. И я охотно работаю в этом содружестве, ища новые молодые таланты по России. «Дикороссы» Юрия Беликова собрали под своё крыло провинциалов, но вполне достойных поэтов. Я рад, что меня причислили к ним. Уже 20 лет издаёт альманах «Черновик» живущий в США Александр Очеретянский. Свою визуальную поэзию, созданную в соавторстве с Ал. Кузьменковым (Братск), я публикую там. Есть журналы «Дети Ра» и «Футурум АРТ» Евгения Степанова, где публикуют мои верлибры и литературную критику. Я ищу близкие себе по духу издания и авторов. Сейчас мои любимые поэты Владимир Бурич, Кирилл Ковальджи, Вячеслав Куприянов, Константин Кедров, Валерий Прокошин, которые демонстрируют многообразие и многополярность поэтического слова - от классики до авангарда…Я давно несу сквозь жизнь слова Михаила Пришвина, который напоминал, что как любовь может обойтись без деторождения, так и в поэзии не всегда обязательны стихи…
И доблести, и подвиги – всё мимо.
И слава не коснулась рукавом…
Но чувствую себя непобедимо,
Когда не побеждаю никого!
Виталий Кузнецов: Нам известно, Владимир, что наш журнал Вы читаете, а как Вы относитесь к нашему новому разделу «Критика»? Нужен ли молодому авторскому литературному изданию подобный критический раздел, наверняка вызывающий у многих авторов противоречивые чувства, и вообще как Вы относитесь к критике и к критике применительно в свой адрес?
Владимир Монахов: Критика дело нужное – за дельные советы умным людям выражаю благодарность, хотя иногда веду борьбу за своё слово. А дураку закон не писан, даже сил не стоит тратить на споры с ним.
Такой отдел расширит возможности журнала, создаст повседневную дискуссию, которая нужна провинциальным авторам как воздух. Но главное, чтобы критика была литературной, а не социально-партийной и не разделяла авторов-читателей - наших и не наших. Найти такого критика в провинции нелегко. И то, что я увидел в журнале, пока не вышло за пределы ЛИТОвских разборок: нравится-не-нравится – и, как следствие, поток писем обиженных. Но продолжать дело нужно… Ведь комплиментарность, как и очернение, в литературе опасны! Ведь можно пропустить драгоценность. Сколько раз слышал критические нападки на братского поэта Анатолия Лисицу, а он взял и написал замечательные строки, которые сейчас свободно гуляют по стране:
Вершина мира не Памир,
А холмик мамин на погосте!
Ради таких строк любой, даже маленький поэт перерабатывает словесную породу!
Виталий Кузнецов: Как Вы относитесь к роли современной литературы в нашем торгово-закупочном обществе?
Владимир Монахов:
Когда в стране замешивают бурю
российствующие мастера грызни -
то денег не хватает бескультурью...
Культура приучилась жить без них!
Не скажу ничего нового – продаётся или нет книга – дело вторичное, к писательству никакого отношения не имеющее. Главное, что литература, и поэзия в особенности, создаёт новый язык. И вот здесь основное поле битвы литературы, где она успешна, непобедима, что бы там ни говорили подвыпившие авторы, считающие себя неудачниками.
Поэтому главное достижение современной Сети в области изящной словесности в том, что за короткий срок она создала, сформировала и объединила самодостаточное сообщество поэтов в организованную поэтомассу, поэтотолпу. И это позволило поэзии выйти или даже, если хотите, выпасть из политического контекста истории, чтобы активно существовать самой по себе в своём собственном пространстве, даже игнорируя читателя, сделав своими читателями таких же производителей стихов, которых становится огромное множество. По существу поэтомасса производит и потребляет стихи, создав замкнутый круг творчества, куда каждый может легко проникнуть и столь же легко выйти. В этом открытом пространстве массовой поэзии Поэт перестаёт служить идеям, а молится только Слову, сосредоточив на нём новое чувство Бога – отца, сына и святого духа. Современный Поэт Интернетомассива сознательно отказывается быть носителем идеологий и учений, а становится простым, часто незаменимым работником языка. Вдыхая Слово, как чистый дух, он стремится взамен выдохнуть вокруг себя чистые стихи, хотя при этом очень часто нарушает принятые каноны стихотворного сложения. За это его обвиняют в графомании, но он не обижается, а продолжает записывать свои даже корявые строки, где-то в коллективном подсознании надеясь, что его роль не менее важна, чем роль хлебопашца, потому что всё выращенное съедают, а песни остаются. Недаром замечено, что Поэт живёт при любом режиме, каждый режим чахнет без Поэта.
Виталий Кузнецов: Как разобраться читателю, где и в чём истина и правда тяжёлой жизни?
Владимир Монахов: Читатель сам разберётся во всём - не надо думать, что он глупее писателя. И мне кажется, когда большая масса образованных людей продолжает создавать текущую литературу в Сети и на бумаге без всякого шанса и надежды на этом заработать хотя бы на примитивную материальную жизнь, говорить о закате словесности в России – преждевременно. Тем не менее, у меня есть две версии: одна оптимистическая, другая пессимистическая, но, мне кажется, они где-то сойдутся, как бесконечные параллельные прямые Лобачевского. Сочинять и публиковаться за счёт свободы Сети будут больше, и проблема качества – это проблема восприятия, и в этом смысле я смотрю оптимистично. Но читать станут меньше, и в этом мой пессимистический прогноз. Оптимально станет количество читателя не случайного, который от скуки берётся за книгу или сборник стихов, а профессионального. И если такие читатели найдут друг друга, регулярно станут обмениваться мнениями, посылать друг другу ссылки, то тогда литература выживет для какой-то пока нам неведомой новой сверхзадачи неуязвимого Дон Кихота. Литературе, как я думаю или мечтаю, в целом пока ничего не угрожает. Сократить читательский и, как следствие, коммерческий спрос сможет только навалившаяся на подрастающие за нами поколения всеобщая гуманитарная безграмотность, а за ней и дебилизация большей части населения. Об этом ещё двадцать лет назад мне говорил один крупный хозяйственный деятель эпохи заката развитого социализма. Но он говорил об очень далёкой перспективе. А мы её ощущаем литературой уже сегодня, потому как бы ни был прожит ещё один день, вечером мы увидим по телевизору, что ещё вошло в историю из Пушкина.
Виталий Кузнецов: Отразится ли небывалый количественный подъём пишущих людей в России качественно на писательском уровне нашей русской литературы, - повлияет ли это на духовный подъём России? Связано ли всё это с возрождением православной религии в России? И каковым представляется Вам её будущее?
Владимир Монахов: Увы, число классиков за сто лет зачастую неизменно…Их по десять в прозе и в стихах, хотя порой имена меняются. За 300 лет русской литературы это правило русской литературы пока находит подтверждение. Но классикам нужно окружение, и тут, как в диалектике, количество диктует качество, хотя порой бывает и наоборот. А сегодня России нужен не столько духовный, сколько экономический подъём, а они идут рука об руку, недаром же говорилось в старину – Слово и Дело! И тут такое единство, что нельзя делить на первый-второй рассчитайся.
Но в возрождении, давно замечено, главное не литератор, а оратор-вождь. Ведь «всякое великое движение на земле обязано своим ростом великим ораторам, а не великим писателям». А если вас интересует, кому принадлежит эта фраза, то полистайте «Mеin Kampf» Адольфа Гитлера. Это оттуда извлечена эта мудрая мысль. И пусть вас не смущает автор, он знал, о чём говорил. Но, смею надеяться, хороший оратор без литературы не появляется, поэтому каждый должен запомнить: не страшно, когда в искусстве мало жизни, жутко, когда в жизни мало искусства. И тут, как говорится, делайте сами выводы.
Что касается религии – думаю бесперспективно грамотным людям в библейский Интернет-век, которым правит Мать-и-матрица, бить поклоны по церквям, но и разрушать их - преступное деяние. Нужно искать раскрытие таинственной формулы Бог, ведь Земля - это место с видом на Господа Бога!…И потому:
Под светофором
В луже предзимней
Много еще зелёного.
Виталий Кузнецов: Владимир, я благодарю Вас за согласие дать нам это интервью. Уверен, ваши открытые ответы помогут многим нашим читателям взглянуть по-иному на окружающий мир, на литературу и, в частности, поэзию, которая прежде всего рождается в душе каждого человека, и лишь затем выходит на свет Словом, пытаясь явить Миру те звуки, в гармонии которых была и создана уже сама Душа – великое качество Человека. Спасибо Вам – поэту от Бога.
Далее, дорогие друзья, редакция «Северо-Муйских огней» предлагает вашему вниманию подборку ранее нигде не опубликованных стихов Владимира Монахова.
ВЛАДИМИР МОНАХОВ
Слушают - о чём это я молчу?
1.
Притихло радио:
Слушает о чём это я
Молчу.
2.
День как день.
Сам с собою разговаривает
Телевизор.
3.
Сижу дома.
Никого не вижу.
Никому не вру.
4.
Бог
материален
только
в наших
мыслях…
Мы материальны
Для Бога
только в душах…
5.
Я вооружился
словом
молчания,
и влился
в вооруженные
силы
тишины!
6.
Языковой
пейзаж
ноосферы
зашнурован
всеобщим
молчанием
о будущем!
7.
- Ты кто?
- Твоё молчание!
- А лучше бы немота! –
вздохнул с грустью поэт,
переписывая заново стихи.
8.
По винной карте
сколько раз находил
себя
и
всех своих друзей.
***
Земля по ночам
прикармливает небо –
всё мечтает засеять
безводные пустыни
падалицей звёзд!
***
В могилу комья мёрзлые легли
Прощальной и тяжёлой русской пробы.
А мёртвый думал в глубине земли:
«Жизнь весело стучит по крышке гроба!»
***
Поводыри нас снова обманули.
История ещё предъявит счёт.
Построен мир разумного безумия,
Хоть каждый думал: «Я здесь ни при чём!»
***
В гуще леса погулял топор,
и теперь здесь встала пустота,
но даёт отчаянно отпор
палый лист с последнего куста!
***
Ты на посту у вечности стоишь
И ждёшь, когда тебя другие сменят,
И слышишь, как скребется, словно мышь,
Весеннее земное наше время!
***
Поэзия следов не оставляет,
лишь сердце от опавшего листка
замрёт в саду, когда земля сырая
весне завяжет память узелка.
Вождь
Угрожал будущему –
Вот приду,
Вы меня ещё
Узнаете!
Будущее ухмылялось –
Ты уже у меня, но только
Стоишь памятниками
На главных площадях городов.
Стоишь, смотришь удивлённо,
Как люди живут не по твоим законам,
Хочешь исправить положение, а
Уже ничего не можешь сделать…
Стоишь и сердишься
Каменным сердцем разочарованного
памятника!
