Я на корабле: стенки толстые, высокие и прочные, дна нет. Первое, что я ощущаю холод, который поднимается снизу. Огромные куски льда под нами: мы – нас много – перемещаемся по кораблю, держась за борта, на которых сделано что-то наподобие маленьких ступенек и лавочек для сидения.
Люди разные – некоторые как будто мне знакомы, некоторые знакомы точно. Но большинство людей до странности похожи на обезьянок. «Они здесь уже давно», – говорит мне кто-то.
«Что же вы здесь делаете? – спрашиваю я. – У вас даже книг нет».
Все смотрят на меня с удивлением. «А ты помнишь, какие они», – слышу хриплый голос.
Я чувствую опасность. Сжимаю в кармане маленькую Книгу в бархатной синей обложке, эту единственную книгу здесь.
Стихают шорохи и стуки от перемещений по бортам. Все смотрят на меня.
Я понимаю, чего они хотят. Открываю Книгу, читаю.
Кажется, я здесь уже давно. Затекли руки, ноги онемели. Читаю.
Вдруг что-то выбивает Книгу из рук. Прыгать в воду нельзя: лед извергается пламенем, когда в него попадает человек. Я сама видела, как обезьян поглощала дикая пучина. Хватаюсь за лестницу, пытаюсь дотянуться до Книги. Все смотрят на меня в оцепенении. Прошу: «Если вы подержите меня за ноги, я достану книгу». Никто не хочет помочь, наоборот, когда я почти дотягиваюсь до Книги, кто-то кидает в нее огромный тяжелый камень. Книга скрывается подо льдом.
Я плачу…
Вдруг кто-то подходит и шепчет: «Надо было спуститься на тросе».
«Здесь же нет ничего…»
Слышу хохот вначале на ухо, потом со всех сторон. С мачты обезьяны сбрасывают веревки и все, находящиеся на корабле, начинают летать на них из стороны в сторону. Они хотят меня сбросить под лед.
«За ее книгой», – слышу тихий смешок.
Но они лишь задевают меня своими ледяными руками, почему-то боятся схватить или толкнуть вниз.
Хотя мне как будто все равно.
Я плачу… До оцепенения…
Внезапно чувствую тепло внутри – успокаиваюсь молитвой. Ухожу, чтобы по памяти записать Слова этой Единственной Книги. У меня ведь еще есть тетрадь и карандаш. Я так много раз читала Ее, что, кажется, помню все. Меня переполняет уверенность. Карабкаясь по бортам, добираюсь до какой-то двери, которую раньше не замечала.
«Не откроешь – никто никогда не мог».
Открываю и ухожу…
Плывет в тоске необьяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет в тоске необьяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необьяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необьяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
пловец в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не обьясняя.
Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.
Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необьяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
28 декабря 1961
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
