Когда мы желаем, мы помним,а не желаем помнить, всё повторяется вновь.
КРОВАВЫЙ ХЛЕБ / К событиям в Новочеркасске 1962г. Взгляд из низов./
Небольшая историческая справка.
Бездарная сельскохозяйственная политика Хрущёва, привела к полному развалу села. Насильно забиралась живность из сельских дворов, коров, овец, коз. Под предлогом, общественное, то есть колхозное, совхозное животноводческое хозяйство, вполне может обеспечить всё население страны мясом и молоком, и изделиями из них. ( Всевозможные виды колбас, сыры, сметана и так далее.) Но, через некоторый период, было объявлено, о повышении цен на эти виды продукции. После Сталинских весенних и осенних ежегодных понижений цен, это оказалось неожиданно для населения. Кроме того прошла денежная реформа. С повышением курса рубля в десять раз.Прежний рубль стал считаться за десять копеек. И соответственно цены стали расти. Там где раньше была цена десять копеек, стала в новом варианте так же, стоить десять копеек (по прежнему курсу соответствовало рублю). Всё это сыграло на благосостоянии населения, и так обедневшего в период войны. Кроме того политика « кукуризации» сельского посевного клина вырвало огромное количество гектар из площади ранних зерновых. Засеянные кукурузой, горохом, данные площади не дали ожидаемого результата. Во-первых, данные культуры не были районированы, во вторых заняли место ржи и пшеницы, чем ослабили посевные мощности зерновых, кроме того год был дождлив, и бобовые, в данном случае горох погнил на корню. Кукуруза, так как она не была приспособлена к местным условиям, ( семена были завезены из Югославии) не дозрела и пошла всего лишь на корм скоту в виде силоса. Государство недополучило огромное количество пищевого зерна. Впоследствии, его хотели восполнить за счет урожаев целинных земель. Но это будет впоследствии, да и то, как в той поговорке, « Сумела наготовить да не сумела подать» Первые урожаи с целинных земель в большинстве случаев погнили на железнодорожных станциях, не готовы были хранилища, подвижной состав, да и элеваторы не готовы были к приёму такого урожая. Он гнил на станциях в буртах. Весь патриотический запал молодежи пропал даром. И те, кто ехал с песнями и великими надеждами, начиная с1957г, порой крадучись от начальства бежали по домам. Конечно, надо отдать должное, и справедливо сказать, много совхозов было создано на Казахстанской земле, и многие переселенцы остались в них жить. Но людская вера поколебалась в патриотизм и справедливость. А после этого наступил 1962г. С недородом и повальным засильем кукурузы. Отсюда недостаточное обеспечение продуктами питания. Что и привело к недовольству населения, местами переросшее в более активные действия, чем разговоры на собственной кухне. Новочеркасское кровавое событие, явилось одним из некоторых.
В 1965г мне пришлось побывать в Новочеркасске, где я и узнал о событиях1962г. Тогда, меня и заинтересовало, что там происходило. Но что интересно, никто, из местного населения не желал вспоминать событий тех лет. Кого бы я ни спрашивал, все, либо отмалчивались, либо отвечали коротко и невнятно. И лишь один, мне рассказал, как и что происходило. Но то, что он видел, и то, что он смог понять.
Звали его просто , Василий, после тех событий он и не боялся, но как он сказал,
- Не хотелось бы попадать туда ещё раз, где я был после этой «заварушки», чего и тебе не желаю!
Рассказ Василия о событиях как они происходили.
А всё началось с простого, кроме того что в магазинах ничего нельзя было купить из продуктов, на электровозостроительном заводе директор издал указ о пересмотре расценок на производимую работу. Волнения начались в одном из цехов, другие цеха поддержали. К директору отправилась депутация с просьбой об отмене данного распоряжения. Но тот рассмеялся людям в лицо. Да ещё добавил с насмешкой,
- Хлеба нет, так вы ешьте пирожное! – После чего вся депутация была арестована прибывшей, в кабинет директора, милицией, по всей вероятности она была заранее предупреждена. Моя смена была полуночная, заступил на «вахту» после пяти. По этому, я всё это знаю лишь из рассказов товарищей. Все в смене возмущались, конечно, директорской подлостью. Курочкин, фамилия директора не сходила с языка рабочих, её склоняли на разный манер. Да и другим управленцам заочно доставалось на орехи, не дай Бог кто из них появился бы в этот момент на глаза, наверное «отметелили» по первое число. Так что, какая там работа уж была, больше языки чесали, чем у станка стояли. Говорили что-то о завтрашнем дне, мол, надо идти требовать, дальше так невозможно, хлеба нет, да ещё урезают расценки. Что мы в Америке живём? Смену закончили в основном без происшествий. Я отправился домой, где-то полвторого ночи я был дома, благо живу в посёлке Хотунок. Утром, меня разбудила мать. И попросила,
- Ты бы сбегал в магазин, а то я с вечера не купила хлеба. Мне не очень хотелось куда-либо идти, но надо было идти, лучше бы я не послушал маму, спокойнее бы жилось!
Только вышел за ворота, мимо пробежало несколько человек. Я удивился, куда это так быстро. Повернул на смежную улицу, смотрю, ещё идут люди, ну я и давай расспрашивать, куда да зачем?
-Да ты что вчерашний, не знаешь, что все идут к горисполкому требовать управы на директора НЭвЗа? Уже нас и другие заводы поддержали.
-А кто у вас за попа Гопона?- пошутил я. Ответа я конечно не получил, лишь глянули на меня из гурта зло чьи-то глаза, что мой язык сам собой прилип к нёбу, после этого я уже ни каких вопросов не задавал. Но и меня охватило любопытство. И забыв, что дома нет ни куска хлеба, и что мамка ожидает, влился в толпу и вместе со всеми зашагал к мосту через речку Тузлов, по которому проходит и дорога, и трамвайная линия в центр города. Перед мостом собралась огромная толпа. Кто-то нёс транспаранты «хлеба», «Долой Курочкина».У многих были портреты Ленина, Хрущёва и ещё к4аких-то деятелей.
Толпа собралась огромная, что-то мешало её продвижению, я привстал на цыпочки, всё равно плохо видно, тогда стал медленно протискиваться вперёд, после настойчивых действий, протолкался в первые ряды. На мосту, стояли три танка, перегораживая поперёк мост. Их моторы работали, я это понял по сизому дымку, поднимавшемуся над задней частью танка. Вдруг сизые дымки превратились в клубок чёрной тучи над машинами. Заглушая шум толпы, взревели моторы, наводя на людей ужас. Но толпа не двинулась, считая, что это просто для острастки, разве могут они пойти на людей. Но они пошли, медленно, но настойчиво, прямо почти наезжая на передние ряды.. Может впереди стоящие и попятились бы, но задние подпирали передние ряды, раздался крик ужаса. Подгоняемые страхом люди стали протискиваться между идущих танков, благо они шли не вплотную. Кто-то вскочил на бронированного монстра. Ещё, ещё. Кто-то сообразил и, скинув с себя куртку, старался закрыть смотровую щель. Его примеру последовало ещё несколько человек, танки остановились. Толпа, взревев, хлынула через бронемашины, заполняя пространство за бронированными гигантами. Кто-то старался открыть люк, нанося удары чем-то тяжёлым по нему. Толпа с довольными криками, и улюлюканьем тронулась дальше, к центру города, минуя триумфальную арку, через сквер, вышла на Московскую улицу. Московская не вмещала такой наплыв народа, и толпа растеклась по параллельно идущим, другим улицам города. Кто-то из отставших сел на идущий трамвай, что б опередить толпу.
Все стремились к центру города, к горсовету. Площадь перед ним была полностью заполнена людьми, а они всё прибывали и прибывали. Как во все времена, вездесущие мальчишки чтоб лучше видеть, забрались кто на деревья, сквера, что напротив горсовета, кто на металлический его ажурный забор .Мы тогда не знали чем оно кончится, и чувствовали себя победителями. Дескать, вот, мы какая сила.
На балкон вышли руководители города и прибывшие представители из самой Москвы. Чрез радиомегафон они стали убеждать разойтись, при этом ни каких обещаний, чтоб улучшить положение рабочих не давалось. Более решительные и нетерпеливые рабочие, в основном из молодежи, ворвались в здание горисполкома, завязалась потасовка. Начальство, находящееся в здании поспешно его покинуло, через задние двери, что выходили во двор, где стоял их транспорт. Через некоторое время все они уже находились в местном военном гарнизоне. Солдаты, что охраняли здание, растворились в толпе, протискиваясь через неё, старались покинуть площадь, однако это им удавалось с трудом. Ворвавшиеся в здание, стали со злостью крушить мебель. Через балкон летели её остатки. Толпа наблюдала за происходящим. Увлечённые этим действом, никто и не заметил, как люди в военной форме с малиновыми петлицами на гимнастёрках, с автоматами наизготовку, стала оттеснять впередистоящих от здания. Часть военных проникла в помещение. Там завязалась борьба, впоследствии, уже в заключении, я узнал что всех, кто там был, арестовали. Через некоторое время на балкон вышел офицер поднял руку, призывая к тишине, и прокричал, чтоб все расходились по домам, иначе он будет применять силу. Естественно, никто не принял его выкрики в серьёз. Что они будут стрелять что ли. Мы ведь живём в Советском Союзе. И когда прогремела предупредительная очередь над головами людей, все посчитали, стреляют холостыми. Однако первые жертвы трагедии уже были налицо. Дети, что сидели на деревьях, оказались под прямым обстрелом. Началась паника, передние в страхе шарахнулись назад, задние стали протискиваться вперёд, утолить свое любопытство. Произошла давка. Толпа, вынуждено стояла на месте, и просто не могла исполнить приказ офицера. Солдаты, сделав несколько шагов от здания. Почти в упор произвели ещё несколько очередей. Толпа болезненно застонала, и шатнулась назад.
Я находился в стороне и при первых выстрелах присел, по этому, пули меня не задели, лишь со свистом казалось, пронеслись над самой головой. Почти ползком стал пробираться в ближние кусты, что густо росли по краям площади. Думал потом дать дёру по-над соборной площадью, подальше от этого места.
Задние ряды, наконец, поняли, что эти нелюди, в солдатском одеянии, не шутят, и выстрелы будут продолжаться, пока не разбежится толпа, или не отменит приказ вышестоящее начальство.
Я не хочу, начинать разговор о национальной вражде, но заметить надо, что данные солдаты, из северокавказского военного округа, были в основном азиатами. Перед этим, как я узнал впоследствии, военнослужащие местного гарнизона отказались стрелять в своих. Говорили, что майор, отказавшись исполнять приказ, застрелился, но не стал отдавать команду о стрельбе по рабочим.
А на площади кровавое действие продолжалось. Солдаты стреляя стали шаг за шагом надвигаться на поредевшую толпу, которая в панике и так разбегалась.
Мне невольно пришёл на память сюжет из кинофильма «Потёмкин», расстрел на « Потёмкинской лестнице».
Оказавшись глубоко в кустах, я старался не привлекать ни чьего внимания. Сидел как мышь. Я не знал, сколько времени придётся ещё, там находится, так как оказался в тылу солдатской шеренги. Но сквозь нижнюю, часть кустарника мне хорошо было видно всю площадь. Солдатская шеренга, продолжала медленно преследовать разбегавшуюся толпу. Время от времени выпуская вслед, уже бессмысленно жестокие очереди. Наконец площадь опустела, лишь на площади валялись обрывки газет, какие-то свёртки, студенческие тетради, по все вероятности конспекты. Недалеко от кустов, где я продолжал прятаться. Лежал труп, средних лет, женщины, на её руке была намотана сетка – авоська, с двумя буханками хлеба, испачканными в крови. По всей площади то там, то там, лежали бугорками, трупы.
Я уже хотел потихоньку пробираться кустами, к соборной площади а там, как говориться как Бог даст, выбираться восвояси, пока не «забрила» милиция, там не станут разбираться прав или виноват, отмеряют по полному.
В это время, на площадь, урча, въехал «бортовой» грузовик, накрытый брезентовым тентом. Из него выскочило несколько солдат и стали, грузить трупы на машину. Их брали за руки и ноги, и как мешки с песком вкидали в кузов.
Не знаю, были ли там раненые, или нет, мне было плохо слышно из-за гудения машины. Когда этот ужасный труд был окончен, солдаты вновь вскочили в кузов и скрылись под брезентом. В последствии я узнаю, что ни одного из убитых не отдадут родственникам, а закопают где-то под Батайском, это по дороге в город Ростов- на- Дону. Машина ещё находилась на площади, когда туда въехало две поливо-моющие машины. Своими струями они стали смывать следы произошедшей трагедии.
Я дождался, когда машины пройдут мимо меня на середину площади и под их прикрытием стал пробираться по намеченному маршруту своего отступления. Что мне и удалось проделать с успехом. Но возвращаться домой, в посёлок Хотунок, было явно опасно. По моему предположению на мосту, через речку Тузла, обязательно будет проверка. О чём я впоследствии узнал точно. Решил пробираться к другу, что жил в общежитии электродного завода, оно находилось во дворе частного сектора на Московской улице. Трёхэтажное здание смотрело своим желтоватым фасадом из зелени, буйно растущих вокруг деревьев. И, было малоприметное, по этому, я подумал, что там будет безопаснее пересидеть некоторое время. Однако не подумал, что именно в общежитиях будут первые проверки.
Когда я пробирался к другу в комнату на второй этаж, обратил внимание, что у дверей, на посту дежурного, было пусто, а из всех комнатных репродукторов доносился голос выступающего, слышно было через закрытые двери. Приоткрыв двери , я вскочил в комнату друга. Тот сидел на кровати в одной майке и трусах, когда я ввалился в комнату, предостерегающе замахал на меня руками, дескать, тихо.
-Микоян!- проговорил он в ответ на мой вопросительный кивок. Выступал Микоян о том, что произошло на площади. Он говорил, что всем родственникам будет оплачено за погибших близких. Что никто не будет наказан, и чтоб успокоились, приступали к работе, население будет обеспечено всем необходимым для жизни. Виновные будут наказаны.
Да, впоследствии мы убедились, что виновные, мы, были наказаны.
В это время внизу у входа послышался какой-то шум, он выглянул в открытое окно.
- Ты знаешь, милиция, по-моему, будут проверять общагу. А у тебя с собой и документов, наверное, нет? Давай я тебя в соседнюю комнату, что напротив, отведу, там окно открытое, спрыгнешь и уйдёшь, что там, второй этаж. Да, совсем забыл, будь осторожен, объявили комендантский час после девяти. Ну, пока! –Произнёс он, вталкивая меня в чужую комнату. За мной клацнул ключ. Я Растерянно осмотрелся, действительно окно было открыто.Выглянул, на улице было пусто и тихо, высота второго этажа была небольшой. Ступил на подоконник, потом на карниз, пожарная лестница находилась довольно далеко, почти на другой стороне здания. Придется прыгать, решил я. Хотя высота была и не большой, но прыжок оказался, с непривычки не совсем удачен, ударился руками о землю так, что заболело в ладонях. Немного пригнувшись, шмыгнул в придорожные кусты. Отсиделся, между тем решая, что делать дальше, Любым способом необходимо добираться домой. А там само собой покажет, что делать. Дворами, стал пробираться к спуску Герцена, где стоит триумфальная арка. Уже вечерело, опускались сумерки. Подойдя к мосту, стал присматриваться, нет ли опасности. Всё было спокойно, трамваем я побоялся ехать, могут проверять. Всё-таки подумал, да что я на самом деле преступник, какой што-ли. Но что-то подсказывало об осторожности. Понемногу приблизился к мосту, из недалёких кустов вышли двое военных.
- Стой, документы! Обыщи его. -Это сержант рядовому.
-Да ребята, у меня нет ничего,- в это время обыскивающий солдат вытащил у меня из кармана сетку-авоську. Мне сразу всё вспомнилось, куда меня посылала мама и зачем.
-Да вы знаете, я ходил по хлеб, а тут кругом шум проверки. А что случилось, что происходит?- Прикинулся я дурачком. - -Ты где работаешь, куда идёшь?- спросил сержант.
-На Н.Э.З.е, - я имел в виду электродный завод,- иду домой, всё кругом позакрывано, без хлеба остался, а завтра на работу.
-Ладно, шагай! Работничек!
Я как можно быстрее, удалился от опасного места. Дома, мать встретила меня с заплаканными глазами. Стала укорять.
- Где ты шляешься? Я же знаю, ты где - нибудь да влезешь, а там вон, соседка говорила, стреляли. Отсюда слышно было.
-Да что ты беспокоишься, всё нормально. Нигде я не был, у друга задержался, вспомнил про хлеб, а уже всё закрыто, а у моста какие-то солдаты стоят. Я их спросил, а они не ответили, прогнали, нельзя говорят, да и всё. Вот я и дома. Да ладно, обойдёмся без хлеба.
После чего я пошёл спать. Утром как утром, встал раненько, надо собираться на работу, её ещё не отменяли, да и на кусок хлеба надо зарабатывать. Как всегда, пока умылся, причопурился, время было семь часов. Вдруг залаяла собака, чуть не срываясь с цепи. Я выглянул, во дворе, от калитки решительно шагали двое мужчин. У меня что-то ёкнуло в середине, и так защемило в желудке, что захотелось завыть от боли. Пронеслось в мыслях пришли за мной из КГБ. Хотя знал, что незачто. И тут же пришло из памяти, это те, с фотоаппаратами. Что бегали по крыше и фотографировали толпу, да и в толпе тоже их хватало. В тот период мы не придавали тому значения, считали, фотографируют для статей газетчики. По этому, и не прятались от объектива. А то видно специально, чтоб легче выловить было. Мысли пронеслись за несколько секунд, пока не прошеные гости шли от калитки, до крыльца дома. Спросили фамилию, имя, произнесли, «собирайтесь с нами». Так я оказался в рядах забастовщиков. Меня долго допрашивали, пришлось отведать и кулаков. Показывали несколько фотографий , где я разговариваю с каким –то парнем, потом ещё с мужиком. Вобщем, толком никакого суда небыло, объявили, что по постановлению суда, за антисоветские действия, осудить на два года. Потом в лагере мне говорили, что удивительно, мало дали, но мне хватило и этого срока по самую завязку. Ещё говорили, что несколько человек расстреляли , многих осудили на большие срока и отправили в лагеря. И всё это по приказу отца «оттепели» Хрущёва. Как передала лагерная почта, он выразился, когда ему доложили о возмущении рабочих - « А, это казачьё в революцию против нас воевало, и сейчас устраивают бунты, стрелять и ни каких…».
Ну а лагерная жизнь, это совсем другая история.
P. S.
Закончив рассказ, он хлопнул себя по колену, как бы этим хотел перечеркнуть всё прошедшее. И допросы, и лагерь, и испорченную ему жизнь. На кого жаловаться, да и кому.
Иных уж нет, другие так далёко! И власти той остался только след. Да и сейчас живём мы как-то однобоко, взывай к властям, но вряд – ли положительный от них, получишь ты ответ!
1965-4/ 10 --28/6-2010г
Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.
А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет.
А потом в стене внезапно загорается окно.
Возникает звук рояля. Начинается кино.
И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.
Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной!
Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса
заставляет меня плакать и смеяться два часа,
быть участником событий, пить, любить, идти на дно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Кем написан был сценарий? Что за странный фантазер
этот равно гениальный и безумный режиссер?
Как свободно он монтирует различные куски
ликованья и отчаянья, веселья и тоски!
Он актеру не прощает плохо сыгранную роль —
будь то комик или трагик, будь то шут или король.
О, как трудно, как прекрасно действующим быть лицом
в этой драме, где всего-то меж началом и концом
два часа, а то и меньше, лишь мгновение одно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Я не сразу замечаю, как проигрываешь ты
от нехватки ярких красок, от невольной немоты.
Ты кричишь еще беззвучно. Ты берешь меня сперва
выразительностью жестов, заменяющих слова.
И спешат твои актеры, все бегут они, бегут —
по щекам их белым-белым слезы черные текут.
Я слезам их черным верю, плачу с ними заодно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Ты накапливаешь опыт и в теченье этих лет,
хоть и медленно, а все же обретаешь звук и цвет.
Звук твой резок в эти годы, слишком грубы голоса.
Слишком красные восходы. Слишком синие глаза.
Слишком черное от крови на руке твоей пятно…
Жизнь моя, начальный возраст, детство нашего кино!
А потом придут оттенки, а потом полутона,
то уменье, та свобода, что лишь зрелости дана.
А потом и эта зрелость тоже станет в некий час
детством, первыми шагами тех, что будут после нас
жить, участвовать в событьях, пить, любить, идти на дно…
Жизнь моя, мое цветное, панорамное кино!
Я люблю твой свет и сумрак — старый зритель, я готов
занимать любое место в тесноте твоих рядов.
Но в великой этой драме я со всеми наравне
тоже, в сущности, играю роль, доставшуюся мне.
Даже если где-то с краю перед камерой стою,
даже тем, что не играю, я играю роль свою.
И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,
как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,
как сплетается с другими эта тоненькая нить,
где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,
потому что в этой драме, будь ты шут или король,
дважды роли не играют, только раз играют роль.
И над собственною ролью плачу я и хохочу.
То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.
То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно,
жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
