"...Я из бездны земной посылаю стихи..." Глава вторая
ПОВЕСТЬ
ГЛАВА ВТОРАЯ
Торк
Валерий Аркадьевич поёжился от холода – почему-то в эти апрельские дни в подвале было гораздо холоднее, чем в самый пик январских морозов. Чтобы согреться, он предпринял попытку исполнить несколько физических упражнений. Приседания получились вполне, а вот наклоны и повороты туловищем – не очень. Потолок в подвальном помещении заброшенного учебного корпуса был таким низким, что Валерию Аркадьевичу, с его метр восемьдесят, приходилось постоянно ходить в наклон. Когда уставала шея, он садился на топчан и руками массировал позвонки.
Валерий Аркадьевич Кротов был лицом без определённого места жительства. В свои сорок девять лет он без малого три года обитал в бетонных хоромах когда-то родного химико-технологического института, входившего в разветвлённую систему РАН. Вернее, сам институт находился гораздо дальше, почти в самом городе, и был давно уже приспособлен и переделан в развлекательный комплекс. Кто, когда и каким образом сумел практически за бесценок приобрести огромные учебные корпуса, добротные общежития для студентов и спортивный городок, по всей видимости, так и останется тайной – бывший ректор и проректор по хозяйственной части в одночасье разбились, когда совершали полёт на импортном вертолёте, оказавшимся их личной собственностью. А здесь, в этом здании, когда-то проводились научные исследования с опасными химическими соединениями и радиоактивными материалами. Поэтому он и был построен на отшибе, за чертой последних городских многоэтажек. Естественный радиоактивный фон вокруг корпуса был несколько повышенным, но людская молва в период оголтелой гласности такого наплела, что добропорядочные граждане и недобропорядочные бизнесмены обходили его стороной.
Двадцать пять лет назад Валерий Аркадьевич с отличием окончил обучение в этом самом институте, поступил в аспирантуру и получил приглашение занять место лаборанта в перспективной группе молодых исследователей, которую возглавлял знаменитый профессор Берсеньев – создатель того самого «гибкого железа», за формулой которого одно время охотились иностранные разведки. В курилке института поговаривали, будто бы профессора негласно охраняют не менее трёх товарищей из компетентных органов – так сказать, на всякий случай…
Дальнейшая жизнь молодого аспиранта и перспективного учёного складывалась настолько удачно, что со стороны могло показаться, вот он – баловень судьбы! Кандидатская диссертация стала заметным явлением в научных кругах, ряд научных открытий в составе коллектива Берсеньева вывело Валерия Аркадьевича в ряды ведущих сотрудников и преподавателей института, а вскоре он и сам возглавил лабораторию по разработке новейших полимерных композиционных материалов функционального назначения, названных впоследствии «наноматериалами». К такому багажу непременно требовалась красавица-жена, и она не заставила себя ждать. Валерий Аркадьевич женился так стремительно, что проснувшись на следующее после брачной ночи утро, ощутил себя глубоко семейным человеком, для которого статус мужа такая же естественная вещь, как горб у верблюда.
Вера Анатольевна стала не просто хорошей женой рассеянному и одинокому учёному, а разом заменила ему все женские ипостаси – была для него и матерью, и сестрой, и любовницей, и домохозяйкой, и ангелом хранителем. Редко, но встречаются такие женщины. Они немногословны, не надоедливы и не глупы. Они точно знают, что, когда и в какой последовательности необходимо делать, чтобы получить участок земли под дачу, встать в очередь на автомобиль, добиться положенной учёным мужам со степенью дополнительной жилплощади для кабинета, путёвки в престижный санаторий и так далее.
В дополнение ко всему, она сумела создать Валерию Аркадьевичу такой домашний быт и уют, что он искренне считал красивую и умную супругу даром неба и только что не молился на неё. Дочка Сашенька, родившаяся вскоре после свадьбы, дополнила лубочную картину всеобъемлющего семейного счастья, за которым не хотелось замечать некоторых шероховатостей в характере любимой жены. Её любовь к золоту вообще и к золотым украшениям в частности, её неуёмная страсть к накопительству, граничащая порой с мещанством, воспринимались супругом, как эдакая блажь, не стоящая серьёзного внимания. Ну, хочется ей иметь шкатулку, доверху набитую золотым барахлом – да ради бога! Ну, зациклилась она на том, что на сберкнижке должно быть не менее десяти тысяч рублей, даже если таких книжек у неё пять – и что? Да пусть! Зато у него полный гардероб лучших костюмов, зато у него столько свежих рубашек с накрахмаленными воротничками и кучей модных галстуков к ним, что институтские женщины единогласно окрестили Валерия Аркадьевича самым стильным мужчиной НИИ.
И всё казалось незыблемым, пока страну не охватила эпидемия перемен. Зараза перестройки, как генетическая мутация, изменила сущность и содержание огромного, жизнеспособного организма, каким был СССР. Словно охваченное сифилитическим недугом, некогда здоровое тело страны начало разлагаться, отторгая от себя куски кровоточащего, гниющего мяса. И никто не занимался лечением, болезнь была запущена.
Для института настали тяжёлые времена. Госфинансирование сократилось до смешного минимума, проекты закрывались, учёные-химики с мировой известностью по полгода не получали зарплаты, некоторые умудрились уехать на Запад, увозя с собой не только знания, но и плоды научных разработок, способных совершить технологическую революцию. Не все на новом месте сумели найти себя, но жили гораздо лучше своих оставшихся соотечественников. Валерию Аркадьевичу Кротову одному из первых в НИИ поступило предложение возглавить собственный институт полимеров в штате Оклахома с окладом двух российских губернаторов, виллой и почётным гражданством великой Америки.
Не поехал. Пошёл против воли любимой супруги, которая уже паковала вещи и договаривалась о скорейшем оформлении визовых документов. Услышав отказ мужа, она спокойно, как ребёнку, сделала ему внушение: «Валерий! В этой ситуации нет места глупым капризам. Времени катастрофически мало. Через две недели нужно отправить вещи, а через месяц мы вылетаем в Америку. Лучше помоги дочери упаковывать свои учебники и рабочие материалы по своей докторской. Это самое главное, о чём просили не забыть наши американские работодатели. Они люди серьёзные, поэтому подводить их – верх неприличия».
Но Валерий Аркадьевич первый раз был непреклонен. Не помогли ни более чем разумные доводы коллег по институту, ни вторичное приглашение от высокомерных американцев, ни ультиматум от жены. Первый раз на её красивом лице он заметил слёзы и морщинки. Причём, удивило супруга не сама слабость Веры Анатольевны, а её подоплёка – это были слёзы ярости и негодования. Ночью, закрыв дверь на кухню, чтобы не слышала дочь, она почти шипела: «Ты что делаешь?! Кому нужен твой глупый, неоправданный патриотизм? Родине? Так её уже нет. Твоей семье? Так нет же! Нам нужна Америка, хорошая жизнь, твоя высокая зарплата, престижный колледж, а затем и университет для дочери. Нам нужно будущее, а ты хочешь из-за идиотского патриотизма лишить нас всего. Ты что делаешь, Валера?»
Утром она взяла себя в руки и уже спокойным, почти механическим голосом выложила в лицо Валерию Аркадьевичу:
- Так вот что, мой дорогой супруг. В Америку мы с дочкой поедем в любом случае, даже без тебя. Для этого я все наши наличные средства через знакомых перевела в доллары по выгодному курсу, также поступлю и с золотом – оно постоянно в цене. Кроме этого я продаю квартиру. За неё тоже дают вполне приличные деньги. И последнее – я забираю все твои научные бумаги, дневники и черновики докторской диссертации. Там они помогут нам продержаться какое-то время.
- Но позволь, – изумлённый Валерий Аркадьевич попытался вставить хоть слово, но Вера Анатольевна властно перебила его:
- Не позволю, Валерий! Я тебе не позволю погубить наше с дочерью будущее. Оставшись здесь, ты обречёшь нас на нищету и прозябание. И сам в скором времени превратишься в спившегося интеллигента. У тебя есть выбор: либо ты до конца месяца принимаешь решение о поездке, либо мы едем без тебя, но ты должен будешь освободить эту квартиру. Это твой долг передо мной и дочерью. На этом – всё!
Так Валерий Аркадьевич Кротов стал лицом без определённого места жительства. Правда, его нельзя было назвать простым бомжом. Одежда, которую он носил, была всегда чиста и постирана. От него не воняло помойкой и нечистотами. Он не пил спиртосодержащие жидкости и за всё время лишь однажды попал в милицию, случайно оказавшись на митинге коммунистов. Но главное – он писал стихи и публиковал их в Интернете! В подвале, среди различной рухляди, имелся собранный им компьютер, а выход во всемирную паутину осуществлялся посредством мобильного телефона. Денег, конечно, уходило много, но Валерий Аркадьевич, он же – сетевой автор Торк (если прочесть справа налево, получится сокращённое от его фамилии), регулярно ходил подработать на оптовую базу, где всегда требовались грузчики. Так что хватала и на пропитание, и на оплату дорогого удовольствия.
Зато занятие поэзией мирило его с бытовыми неудобствами, с частым недоеданием и холодом. Интернет раздвигал мрачный неуют подвала, не позволял смотреть на жизненную ситуацию, как на нечто трагическое. Странно, но порой Валерий Аркадьевич ощущал себя почти счастливым. И стихи у него были сплошь о любви…
Здесь жил Швейгольц, зарезавший свою
любовницу – из чистой показухи.
Он произнес: «Теперь она в Раю».
Тогда о нем курсировали слухи,
что сам он находился на краю
безумия. Вранье! Я восстаю.
Он был позер и даже для старухи -
мамаши – я был вхож в его семью -
не делал исключения.
Она
скитается теперь по адвокатам,
в худом пальто, в платке из полотна.
А те за дверью проклинают матом
ее акцент и что она бедна.
Несчастная, она его одна
на свете не считает виноватым.
Она бредет к троллейбусу. Со дна
сознания всплывает мальчик, ласки
стыдившийся, любивший молоко,
болевший, перечитывавший сказки...
И все, помимо этого, мелко!
Сойти б сейчас... Но ехать далеко.
Троллейбус полн. Смеющиеся маски.
Грузин кричит над ухом «Сулико».
И только смерть одна ее спасет
от горя, нищеты и остального.
Настанет май, май тыща девятьсот
сего от Р. Х., шестьдесят седьмого.
Фигура в белом «рак» произнесет.
Она ее за ангела, с высот
сошедшего, сочтет или земного.
И отлетит от пересохших сот
пчела, ее столь жалившая.
Дни
пойдут, как бы не ведая о раке.
Взирая на больничные огни,
мы как-то и не думаем о мраке.
Естественная смерть ее сродни
окажется насильственной: они -
дни – движутся. И сын ее в бараке
считает их, Господь его храни.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
