Он ехал спасаться. Всё в электричке таращилось на его удочки, палатку, приятеля, расползшегося по сидению, как мороженое. Всё наверняка знало, что те двое – не иначе как на рыбалку. А он убегал. Жара накатывала волнами и топила усталых, завидующих пассажиров в стоячем воздухе. Падало в ноги виноватое солнце, лезло в открытые окна вперед худыми лучами.
Он собирался выпутаться немедленно, решить, как продраться через расставленные судьбой сети, но был не состоятелен. Он был деловитой рыбешкой, запутавшейся накрепко. Перебиралась за окном подобранная из одинаковых берез рощица, текла как его крайние годы – ровно, приветливо, скучно. Даже телефонная сеть и та – без прорех, на экране – полный набор палочек. Нет, его теперь всегда можно будет вернуть. Разве возвращение не стоит одного ее звонка?
Девушка по соседству держала на коленях солнце и многозначительно глядела перед собой. Его безымянный палец сверкнул кольцом, и девушка отвела взгляд. Он не любил это обстоятельное кольцо…
- Теперь уже поздно. Не уйти. – Убеждал он себя.
Друг тянул его к выходу: людская масса колебалась и расступалась перед ними, как морская вода перед носом корабля, тут же за спиной стягиваясь в прежнюю, сонную толпу.
Карабкались по узкой дорожке к водохранилищу. К горизонту припадали дырявые бесполезные облака, через которые просеивалось солнце.
- Ритка-то как? Довольна?
- А чего ей быть недовольной? – плевал он сквозь зубы.
Еще недавно он томился влюбленностью к другой. Влюбленностью легкой, пышной и свежей, как гроздья первой сирени. Он барахтался в ней ребенком, жадным до новизны, до игр и захлебывался, бывало… оставался наказанным, но приходил в себя и возвращался. Ему хотелось обратно, в прохладу ее губ, в тень ее шелестящего голоса. Теперь баста! Рита его поймала, сцапала. Назад дороги нет.
Живут в палатке. Прокатывается несколько раз по водохранилищу солнце, оседает на водяном зеркале, а потом и вовсе удаляется в неизвестность…
Звонят. Он кивает:
- Еду.
Туман заполняет утро, крошится на поля, полосой липнущие к окну, стоит упрямо и непреклонно в голове. Электричка пустая, как пасть голодного крокодила, плывет на ощупь к городу.
Через четыре часа они на месте. Уже успели домой и забрали все необходимое… Только забыли туфли.
Рита выходит, гордая, широкая, как само море, распахнутая, в больничных тапочках, со свертком в руках. Он заглядывает в сверток, видит… до сих пор неведомое, непорочное… Оно и не тянется еще к нему, и не слышит его. Но смотрит серыми глазами… смотрит так, как будто смотрит весь мир. Разве можно было хотеть это поломать, забыть, растерять?… Безумец!...
Туман медленно сползает по каменным стенам домов и вдавливается в землю горячим, ясным днем.
До восхода успели одеться,
За едой второпях рассвело.
На крыльцо выносили Младенца,
Подавали Марии в седло.
И шагнул за ворота Иосиф,
Мимолетного взгляда не бросив
На глухое спросонок село.
Петухи отгорланили зорю,
Гарнизону вручили приказ.
И вошли в обреченную зону,
Облеченные сталью кирас.
Вифлеем пробуждался дворами,
И привычно младенцы орали,
Как и в прежние годы не раз.
Поначалу входили, робея,
Ковыряли копьем как-нибудь.
И бросалась, рыча, Ниобея,
Словно рысь, на железную грудь.
И, обрызганы соком соленым,
По ребячьим мозгам несмышленым
Пролагали отчетливый путь
Виноградари царского сада,
Трудолюбием поражены.
А Иосиф семейное стадо
Уводил по тропе тишины,
По дороге, петляющей круто,
Предъявляя агентам "Сохнута"
Долгожданную визу Жены.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
