Но твердо знаю: омертвелый дух никаких форм не создает; работы в области форм бесплодны; «Опыты» Брюсова, в кавычках и без кавычек, — каталог различных способов любви — без любви
Мастер писем, Мастер факсов, Мастер календарей...Вне клавиатуры и монитора мы тоже пользуемся шаблонами. Но далеко не факт, что все они заслуживают права на существование.
Пластиковый пакет с батоном хлеба и сметаной путался, бил по ногам, словно наказывая за непозволительные чувства, мучительно рвавшиеся наружу. Светлана остановилась под светофором, рассеянно глядя перед собой. Из задумчивости её вывела громкая музыка, доносившаяся из проезжающего мимо автомобиля. В водителе она узнала своего сослуживца Лухорина - большого любителя прекрасного пола. Вот и теперь с ним была девушка - загорелая, длинноволосая брюнетка. Пара явно планировала хорошо провести этот долгий летний вечер.
Светофор сменил гнев на милость: красного человечка на зелёного, и Светлана торопливо перешла проезжую часть. В тени деревьев, обступающих тротуар, Свете стало спокойнее. Она ловила на себе удивлённые взгляды встречных прохожих, вздрагивала, но вскоре опять принималась за внутренний монолог.
Горсть мелочи - это, конечно, пустяки, но что поделаешь: троллейбусным контролёрам несладко приходится. Работа у них напряжённая: пассажиры, пассажиры, пассажиры. Не все аккуратны и вежливы. Попробуй, всех обойди, всем билет продай, сдачу отсчитай. А троллейбус при этом качается, трясётся. Может, та женщина-контролёр и не хотела кричать, может, плохо себя чувствовала - гипертония, остеохондроз, а может, супруг пьющий или внук приболел. В такой ситуации достаточно искры, чтобы внутренний огонь разгорелся - вот и вспыхнула пенсионерка гневом из-за пригоршни копеек, протянутой вместо целой бумажки.
Света вздохнула: все мы - живые люди.
- Ах ты мой ангел. Уже с работы, Светочка?- На скамейке у подъезда расплывшейся глыбой восседала соседка тётя Гуля. - Твоя мама вот только пять минут, как пошла домой. Постояла, поговорила со мной. Много ли нам, бабкам и дедкам, надо? Расспроси нас о том, о сём, о самочувствии, о детях - нам и теплее.
- Как здоровье, Гуля Рафаиловна? - Света улыбнулась.
- Да какое там здоровье, Светочка, в семьдесят лет! Голова болит, ноги болят, желудок болит, - соседка хрипела от одышки так, словно пробежала десять километров по пересечённой местности.
- Как дети, внуки?
- А что им будет? Не тот у них возраст, чтоб, как я, хворать. Помню себя в молодости... В школьные годы я могла в один присест съесть целую сковородку жареной картошки, две отбивные, размером с ладонь, и тарелку солёных огурцов! Я и теперь себе ни в чём не отказываю - как я могу отказать себе в чём-нибудь вкусненьком? О-о-о! Я без овощей сто лет бы прожила, но без жирного холодца или домашней колбаски - ни за что!.. Уже идёшь, Светочка? Я твоей маме только сегодня говорила, какая у неё дочка замечательная. Достанется же какому-то счастливцу жена! И ласковая, и терпеливая...
Светлана опять улыбнулась, но смолчала. Тётя Гуля долгую жизнь прожила, детей, внуков воспитала. Теперь они взяли на себя домашние заботы старушки, отчего бы ни объедаться лакомствами, не греться на солнышке? Все мы - живые люди.
Мама копошилась на кухне. Шумела вода, пахло борщом и тушёным мясом.
- Светка, ты?
- Я, мама.
- Хлеба купила?
- Да. И сметаны тоже. Но я ужинать не буду.
- Почему это? А-а-а, помню, помню...
Светлана сбросила туфли, с удовольствием ощутив босыми ступнями гладкую поверхность пола. Скоро опять придётся встать на каблуки. Время поджимает, а нужно ещё душ принять, шелковое платье выгладить, но прежде перезвонить и договориться о месте встречи.
- Ира? Привет! Собираешься?
- Приветики, - голос лучшей подруги прозвучал уныло. - Куда собираться?
- На спектакль. По Уайльду. Ты что забыла?
- А, это... Нет, не забыла, Светик... Но я не могу...
- Как? Почему?
- Я... заболела. Температура у меня подскочила. Наверное, вчера на солнце перегрелась: загорала в обеденный перерыв.
- Ирочка, бедная ты моя. Врача вызывала?
- Нет. Зачем? Выпила с утра парацетамол, сейчас лежу - само пройдёт.
- Ну, выздоравливай.
- Спасибо, подруга.
Из кухни неслышно появилась мама. Уперев руки в бока, она окинула дочь скептическим взглядом:
- Что с Ирой?
- Ничего страшного, ма.
- Неужели? Отчего же она не сумела раньше до телефона доползти, подумав о том, что тебе неплохо было бы подыскать себе в компанию кого-нибудь другого или сдать билеты?
- Ма, всё нормально. Не сердись. Ира приболела. В такой ситуации мы все часто ведём себя неадекватно. Все мы - живые люди...
Солнечное, поющее голосами птиц утро, развеяло неприятное впечатление от испорченного накануне вечера. Светлана распахнула окно и потянулась навстречу свежему ветерку. Будет день - будет пища. Начать можно с чашки фруктового чая.
- Светуль, доброго денёчка! - Лухорин приобнял девушку за талию и заглянул ей в лицо - Как делишки?
- Лучше всех, Володя. Ты почему хмуришься?
- Жена вчера опять скандал закатила. Сегодня уже не разговаривает. И что ей нужно? Зарплату до копеечки приношу, на праздники поздравляю, на море каждый год вожу. А она ревнует, кричит. Дети переживают, плачут.
- Сочувствую...
- Нет в жизни счастья, Светуль! Третий раз женат, а счастья всё нет.
- Володя! Лухорин! - показалась на пороге соседнего кабинета Наташа Инвидова. - Ходи сюда. Тебя к телефону. Приятный женский голос.
Володя хихикнул:
- Главное в нашем деле - быть крепким духом и не останавливаться на полпути.
Любвеобильный Лухорин упорхнул мотыльком, послав на лету воздушный поцелуй Инвидовой. Она фыркнула:
- Гуляка.
- Володя - взрослый человек и только ему решать, как жить, - пожала плечами Светлана. - Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Все мы - живые люди.
- У тебя для всех найдётся доброе слово, - ехидно сощурилась Инвидова. - Твой Серж - идеальная тебе пара. Галантный мужчина. Сколько ни звонит, сколько ни приходит, для всех у него наготове букет комплиментов.
- Сергей на неделю в командировку уехал в соседнюю область. Сегодня он вернуться должен.
- Сегодня? Ой, значит, я не могла его вчера видеть возле торгового центра, - Наталья широко раскрыла глаза и захлопала ресницами. - Нет, ну где были мои мозги? Как твой Серёжа мог подвозить другую девушку и целовать её, если он так тебя любит?.. Хотя парень был так похож на твоего Сержа! Так похож!.. И машина точь-в-точь как у него...
Непонятно откуда вдруг влетела папка и шлёпнулась на пол, рассыпав покрытые таблицами и цифрами листы.
- Асидинцева! Возьми этот мусор и переделай! - объёмистый живот Аванеса Юрьевича на миг показался в дверях кабинета и вновь отчалил в глубину коридора - А сейчас немедленно зайди ко мне!
Света переглянулась с Натальей: Спирин был очень зол. Не то, чтобы это было в диковинку, но...
- Это не смета, Асидинцева! Это г...но! У нас тут фирма, а не клуб по интересам! Мне некогда ждать, пока ты обсудишь со всеми бездельниками новости мировой политики! Или ты вовремя выполняешь мои поручения, или я...
- Аванес Юрьевич, я ведь не сметчик, работать над основным заданием и осваивать новую программу мне сложно. Я не успеваю, - Светлана прижала к груди картонную обложку с торчащими из неё во все стороны наспех собранными бумажками.
- Не успеваешь? Значит, оставайся после работы и осваивай! А то, после половины шестого вас всех словно ураганом сносит! - Спирин посинел, затрясся: - Значит так! Три дня тебе даю! И чтоб каждый день ко мне с отчётом, а не появишься - поставлю прогулы! И с зарплаты сниму! Не за что тебе платить! Убирайся, твою дивизию!..
Чай уже остыл. Расстроенная Света бесцельно перебирала страницу за страницей.
Юрьевича можно понять: полсотни подчинённых. Никаких душевных сил не хватит каждого проконтролировать, а от работы одного зависит благосостояние всех. Все мы - живые люди...
- Что, Светуль, наш "рукамиводитель" тебе разгоняй устроил? - Владимир Лухорин присел на край стола и ухмыльнулся. - Плюнь и разотри! Он грубиян и с женщинами говорить не умеет!.. Хочешь, сходим куда-нибудь вечером? Я же тебе друг...
- Спасибо, Володя, но я сегодня занята.
- Аванес тебя после уроков решил оставить? Или с Сержем встречаешься? Кстати, хочу тебя предупредить - Лухорин доверительно склонился над Светой и понизил голос: - Накануне я видел его в ресторане "Астра". И Серж был не один, а с девушкой по имени Ира. Я познакомился с ней в фойе, когда... Впрочем, неважно... Молодые люди очень мило танцевали и, вообще, весело проводили время.
Нечаянно задетая локтем чашка полетела на пол, и чай растекся по линолеуму. Светлана машинально подняла совершенно целую чашку и внезапно что-то в её голове переключилось.
"Не судите, да не судимы будете" - закон круговой поруки, следовать которому - значило уничтожать себя, как личность, не позволять себе эмоций любого знака, не знать, в конце концов, что справедливо, а что нет, что разумно, а что глупо. Ведь то, что не даёт никакой оценки, само является ничем. До сих пор она была адвокатом для других, а для себя - обвинителем. Почему себе она всегда отказывала в праве на адвоката?
Так ли важно быть всегда толерантным и тактичным? Почему нельзя называть вещи своими именами: злобу - злобой, обжорство - обжорством, похоть - похотью, зависть - завистью, а высокомерие и жадность - высокомерием и жадностью? Почему бы прямо не заявить обманщику о том, что тебе заметна его ложь, и не чувствовать себя виноватым при виде его обиженной физиономии?
Светлана потянулась рукой к телефонной трубке, но вдруг замерла: "А вдруг Наталья и Володя ошиблись? Все мы - живые люди..."
Спать, рождественский гусь,
отвернувшись к стене,
с темнотой на спине,
разжигая, как искорки бус,
свой хрусталик во сне.
Ни волхвов, ни осла,
ни звезды, ни пурги,
что младенца от смерти спасла,
расходясь, как круги
от удара весла.
Расходясь будто нимб
в шумной чаще лесной
к белым платьицам нимф,
и зимой, и весной
разрезать белизной
ленты вздувшихся лимф
за больничной стеной.
Спи, рождественский гусь.
Засыпай поскорей.
Сновидений не трусь
между двух батарей,
между яблок и слив
два крыла расстелив,
головой в сельдерей.
Это песня сверчка
в красном плинтусе тут,
словно пенье большого смычка,
ибо звуки растут,
как сверканье зрачка
сквозь большой институт.
"Спать, рождественский гусь,
потому что боюсь
клюва - возле стены
в облаках простыни,
рядом с плинтусом тут,
где рулады растут,
где я громко пою
эту песню мою".
Нимб пускает круги
наподобье пурги,
друг за другом вослед
за две тысячи лет,
достигая ума,
как двойная зима:
вроде зимних долин
край, где царь - инсулин.
Здесь, в палате шестой,
встав на страшный постой
в белом царстве спрятанных лиц,
ночь белеет ключом
пополам с главврачом
ужас тел от больниц,
облаков - от глазниц,
насекомых - от птиц.
январь 1964
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
