Только бы попутку поймать... (почти правда и почти под Новый год)
Как холодно. Таких морозов сто лет не было. Еще немного – и я околею. Правильно говорила мама, что нечего тащиться в такую даль. Эх, мама, мама… Знала бы ты, что я еще и курю. Тьфу, анекдот дурацкий так некстати вспомнился. Хотя стоит закурить – может, теплее станет?
Пожалуй, надо достать одеяло и укутаться. Из трех чемоданов сооружу себе диванчик, коробкой с книгами загорожусь от проезжей части – чем не дом? А швейную машинку можно использовать, как подушку.
Хоть ноги не мерзнут в унтайках. Спасибо, мама! Это целиком твоя заслуга. Как же я артачилась, когда ты мне их насильно впихнула, не хотела брать… Пригодились. Вот от шубы я зря отказалась, а эта искусственная – одно название. Бррр! Как же холодно.
И ни одна машина не остановится. Видят же, что я не беженка, не оборванка. Даже очень симпатичная. Правда, под шапкой не видно, надо хоть лицо побольше открыть. Ну, хоть бы кто-нибудь… У всех ведь проблемы бывают. Сегодня мне не повезло, завтра не повезет вам. А вот я бы помогла. Всегда помогу.
Опять зеленый огонек, но под завязку забит салон. Им тепло. Им хорошо. Есть что-то захотелось. В желудке заурчало. Когда я ела-то последний раз?
Мама… Вот уже полтора часа вспоминаю тебя. Ты там икаешь, наверно, и даже не можешь представить себе, что творится с дочерью. Сто раз ты была права. Нет, двести, триста раз. Лучше бы я к бабушке поехала. Там и проблем с поступлением в институт не было бы – все давно схвачено, и бабуля к моему приходу всегда пирожки бы испекла или любимую картошку поджарила. Хрустящую, румяную, горячую… Я бы и от огурчиков малосольных не отказалась. Да я сейчас и водки выпить не против!
Дура! Миллион раз дура. Что я в Москве забыла? А действительно – что? Да ровным счетом ничего. А образование можно получить в любом крупном городе страны. Просто гордость и самолюбие взыграли. Захотелось самостоятельности: идти своей и только своей дорогой, самой прокладывать путь, самой преодолевать трудности.
Преодолеваю. Очердная смена квартиры. Катастрофически не везет с квартирными хозяйками: то злыдни, то мегеры попадаются. Но такого, как в этот раз – не было еще.
Надо было соглашаться на работу секретаря в студбытсовете – не «турнули» бы из общаги. Сейчас бы и крыша была над головой, и угол свой с койкой, а, может, и целая комната. Председатель совета слишком двусмысленные намеки делал. И опять моя гордость вылезла на передний план, а чувство собственного достоинство закидало этого начальствующего грузина воображаемыми помидорами. Дура, два миллиона раз дура. Могли ведь с ним договориться. Не обязательно натурой ему платить. Думаю, он и на часть моей зарплаты тоже бы согласился.
О! Что-то движется вдалеке. Надо встать да проголосовать. А впрочем… Что-то мне теплее стало. Это от воспоминаний о бабушкиных пирожках. Даже слюни потекли. Замерзли. И слюни, и слезы: я уже щёк не чувствую, а оказывается все лицо в ледяных дорожках. В сон клонит.
Мама, ты ведь предупреждала меня: не надо быть слишком доверчивой. Но как не верить человеку, если он предлагает конкретную помощь? Как я радовалась, что Надежда пригласила меня временно, пока не найду квартиру, пожить у себя – готова была на нее молиться.
Васька, сын Надежды – забавный. Хороший парень. Если не изменится характер, вырастет настоящим человеком. Жизнь с такой мамашей многому научит. Впервые с таким феноменом столкнулась. Внешне Надя чистенькая, опрятная, одета стильно, косметика… даже не знаю, где она ее достает. А как домой к ней приехали в первый раз, я прямо с порога чуть в обморок не свалилась. Как же люди могут жить в такой грязи? На конюшне – и то чище.
На конюшне… Только бы попутку поймать. Тогда можно на ипподром поехать. Точно. Ленка, наверно, сегодня дежурит, ее тренотделение первое от проходной, смогу попасть без проблем. На конюшне всегда тепло. У Ленки в железной коробке из-под кофе есть настоящий цейлонский чай. И мы его заварим кипятком. Из самовара. Настоящего, с сапогом сверху. Я буду обжигаться, а Ленка начнет ругать меня. Она думает, что умеет материться. Смешно у нее получается, почти художественно. К чаю у подруги имеется фигурное печенье: зверушки, рыбки – я его обожаю. Оно тоже в железной банке, но плоской, это я ей подарила, когда работала на киностудии. Грешна, своровала несколько коробок из-под пленки. Специально для Ленки. Точно в такой же коробке много сахара – мы им лошадей кормили, когда я у нее оставалась ночевать. Если подружка сегодня не дежурит, попрошусь в лазарет к Женьке. А там понька на карантине третью неделю уже. Он меня сразу полюбил. Конники вообще народ хороший: добрые, отзывчивые и трогательно гостеприимные люди. На конюшне чего и кого только нет: в каждом отделении - клетушки с курами, гусями, даже индюка видела, еще поросят держат, двух коров. А уж бомжей там – видимо-невидимо. А я как раз сейчас бомж… Так что одним человеком меньше, одним больше… Уж на два-три дня меня на ипподроме приютят. Точно.
А Надька-то в окно смотрит. Вон, занавеска дрожит. Неужели не дрогнет сердце? Человек она или зверь? Впрочем, звери так никогда не поступили бы. Надька хуже зверя.
Дура я, три миллиона раз дура! Зачем было Надькину квартиру вылизывать? Прямо по Райкину: «Как вспомню, так вздрогну, как вздрогну – мороз по коже!» Сколько мы с Васяткой дерьма из этой двушки на помойку вытащили! Одно сгнившее белье под ванной чего стоило. Еле дотащили его. Меня потом на обратном пути вырвало. С тараканами я целую неделю боролась. Всю крупу перебрала. Золушке и не снилось то, что пришлось мне вынести. И за это все вот такая благодарность? Не могла подождать до утра? Обязательно было выгонять меня, на ночь глядя? Истерику закатила – артистка! Небылиц придумала! Да каких! Я отбиваю у нее жениха! Чуднее не бывает. Да не нужен мне этот Митя, он, во-первых, меня на голову ниже. А во-вторых – кретин. А я к кретинам ровно дышу. Этот Митя трех слов связать не может. Не удивлюсь, если узнаю, что у него три класса образования. Увидел мою коробку с книгами и удивляется: зачем, мол, столько, когда можно просто пойти в библиотеку и взять любую. Я и Митя! Нет! Это ж надо такое придумать! Ну, и черт с тобой! Живи со своим кретином. Ваську только жалко. Пропадет парень.
А ты, мама, права. К двадцати годам уже пора научиться разбираться в людях. Одно ты не учла. Наш родной поселок на 20000 человек ни в какое сравнение не идет с мегаполисом. Дома все друг друга знают, друг другу помогают, а здесь порой соседи по лестничной клетке не здороваются. В большом городе человек человеку не друг, а враг. И выживают только сильнейшие. А я, как мамонт, вымру, если в этом городе не найдется одна, хотя бы одна добрая душа… с автомобилем…
Меня преследуют две-три случайных фразы,
Весь день твержу: печаль моя жирна...
О Боже, как жирны и синеглазы
Стрекозы смерти, как лазурь черна.
Где первородство? где счастливая повадка?
Где плавкий ястребок на самом дне очей?
Где вежество? где горькая украдка?
Где ясный стан? где прямизна речей,
Запутанных, как честные зигзаги
У конькобежца в пламень голубой, —
Морозный пух в железной крутят тяге,
С голуботвердой чокаясь рекой.
Ему солей трехъярусных растворы,
И мудрецов германских голоса,
И русских первенцев блистательные споры
Представились в полвека, в полчаса.
И вдруг открылась музыка в засаде,
Уже не хищницей лиясь из-под смычков,
Не ради слуха или неги ради,
Лиясь для мышц и бьющихся висков,
Лиясь для ласковой, только что снятой маски,
Для пальцев гипсовых, не держащих пера,
Для укрупненных губ, для укрепленной ласки
Крупнозернистого покоя и добра.
Дышали шуб меха, плечо к плечу теснилось,
Кипела киноварь здоровья, кровь и пот —
Сон в оболочке сна, внутри которой снилось
На полшага продвинуться вперед.
А посреди толпы стоял гравировальщик,
Готовясь перенесть на истинную медь
То, что обугливший бумагу рисовальщик
Лишь крохоборствуя успел запечатлеть.
Как будто я повис на собственных ресницах,
И созревающий и тянущийся весь, —
Доколе не сорвусь, разыгрываю в лицах
Единственное, что мы знаем днесь...
16 января 1934
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
