Я никогда ничего не писал, но, наверное, сегодня тот случай, когда мучительно хочется оставить после себя «хоть что-нибудь». Хоть, какую-нибудь весточку этому миру. Это так странно… Это даже может показаться вызывающе, но я знаю, куда я иду, и что будет со мной завтра. Так что, я просто… просто хочу сказать…
Как все радостно начиналось! Я помню те ослепительные, радужные дни моего детства, когда я, несмышленыш, только что вылупившийся из яйца, радовался простому Солнечному Дню. Солнце всегда приятно.
А тогда, тогда я помню, была ненастная неделя, все время лили серые, тягучие и нудные дожди и было очень грустно. Взрослые самолеты сказали бы «тоскливо». Но, я помню, в детстве тоски не бывает! Бывает только Отчаянная Радость, Огромное Горе и Безмерная Грусть. Вот эта Грусть и капала каждый долгий-долгий день на наше открытое небу Гнездо, и я сидел, омытый этой Безмерной Грустью и мне ничего не хотелось. Ничего! Папа с Мамой пытались меня развеселить – приносили мне блестящие стеклышки и вкусные детальки. Но я не мог себя заставить веселиться. Нет, я очень хотел показать Маме и Папе, что я радуюсь их любви, но… я не мог, просто не мог улыбаться, когда с неба падает Безмерная Грусть. Сейчас я понимаю, что я тогда просто не умел. Не умел смеяться, когда мне плохо.
Мама часто вздыхала, а Папа хмурился и слишком часто улетал по каким-то «делам»...
Но однажды, однажды… Безмерная Грусть прошла. Я помню! Я проснулся, - а небо над головой было синее-синее! Бездонное и звонкое! Как будто, тысяча жаворонков взлетели разом и запели свои ослепительные песни! Мой Папа – Серебряный Истребитель – летал вверх и вниз, вправо и влево, закручивал немыслимые спирали и, срывался в штопор, пугая Маму и, снова, гордо взмывал ввысь, смеясь как ребенок. Мама – Большой Добрый Штурмовик – летала широкими кругами над нашим Гнездом и, наслаждаясь полетом, щурила на Солнце свои огромные, теплые глаза, временами с тревогой посматривала на меня и, с мудрой улыбкой, на папино сумасбродство.
Мне так захотелось полетать вместе с ними! Мне так захотелось в это огромное, безумно красивое небо!
Мама мне строго-настрого запретила, даже думать о полетах пока у меня не вырастут настоящие крылья и не окрепнет мотор. Папа строго смотрел и качал головой в такт маминым словам. Я помню!
Но, ... мне так ЗАХОТЕЛОСЬ!
И я выскочил из теплого круга Гнеда в эту БЕЗМЕРНУЮ РАДОСТЬ. Я ЛЕТЕЛ, я летел навстречу Солнцу, Радости и Свету, летел к Папе и Маме!
Но,… у меня не было настоящих крыльев, мой мотор был слишком слаб.
Я стал падать.
Вниз в эту Бездонную Пропасть. Я помню...
Я помню, Мама страшно вскрикнула и ринулась вслед за мной. Папа, на миг замерев, перешел на истошный рев, его пике было полно злобной решимости и отчаяния не успеть. Он обогнал Маму, он почти спас меня… Почти…
Я ударился правым крылом о выступ скалы. Было очень больно… Крыло сломалось...
Дальше... Дальше, я помню только, что я лежу в своем теплом Гнезде. Плачет Мама. Невозможное, Огромное Горе сотрясает её крепкое тело. Папа смотрит в небо. Я не вижу его слез, но я ЧУВСТВУЮ, КАК он смотрит в небо.
И сотни самолетов, пролетая над нашим Гнездом, молчали и покачивали крыльями.
Мир самолетов жесток. Прошли годы. Оторванное крыло, так и осталось оторванным крылом. У самолетов крылья снова не вырастают, они бывают только один раз на всю жизнь. Папа уже не был Серебряным Истребителем, он стал иссини-серым, распухшим, кашляющим, равнодушным ко всему на свете учебным монопланом, слишком много пьющим охладительную жидкость. Мама … Мама больше не взлетела ни разу. Она прокляла Небо, она прокляла Солнце… И умерла.
Завтра меня повезут во Дворец Безжалостных Сверкающих Пил и Тяжелых бездумных прессов. Я знаю, что это такое…
Но мой мотор обещали поставить на лодку! И моя душа еще сможет пролететь по реке, пусть только в Отражении Неба и Солнца! Пусть!
Мой Tелемак,
Tроянская война
окончена. Кто победил - не помню.
Должно быть, греки: столько мертвецов
вне дома бросить могут только греки...
И все-таки ведущая домой
дорога оказалась слишком длинной,
как будто Посейдон, пока мы там
теряли время, растянул пространство.
Мне неизвестно, где я нахожусь,
что предо мной. Какой-то грязный остров,
кусты, постройки, хрюканье свиней,
заросший сад, какая-то царица,
трава да камни... Милый Телемак,
все острова похожи друг на друга,
когда так долго странствуешь; и мозг
уже сбивается, считая волны,
глаз, засоренный горизонтом, плачет,
и водяное мясо застит слух.
Не помню я, чем кончилась война,
и сколько лет тебе сейчас, не помню.
Расти большой, мой Телемак, расти.
Лишь боги знают, свидимся ли снова.
Ты и сейчас уже не тот младенец,
перед которым я сдержал быков.
Когда б не Паламед, мы жили вместе.
Но может быть и прав он: без меня
ты от страстей Эдиповых избавлен,
и сны твои, мой Телемак, безгрешны.
1972
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
