"Подслушанный разговор" или "А мужиков-то не хватает"
Я только позволила себе несколько вставок и описаний. Текст диалогов постаралась сохранить "со всеми вытекающими".
Всё! Отказываюсь от машины хоть на время. Ну, что за удовольствие бесконечно слушать «запиленные» диски или программы радио, похожие друг на друга, как клоны. То ли дело – электричка! Плечом к плечу (как, впрочем, и другими частями тела) с народом, пропитываясь общим запахом и наполняясь «народными» рассуждениями о жизни, политике, моде, кулинарии и т.п. Не скажу, что поездка в тесном вагоне – находка для фольклориста, но для юмориста неограниченный простор для творчества.
Сорок минут и несколько подслушанных бесед… Спасибо, люди, порадовали глаза и уши. Хандры как не бывало.
…В вагон, помогая одна другой, поднимая корзины и сумки, не вошли, а кое-как забрались три далеко немолодые женщины. Им уступили место (всем троим!), что меня несколько удивило и обрадовало (не часто в переполненном вагоне можно такое увидеть). Усевшись рядом, как куры на насесте, тесно прижавшись друг к другу и обложившись своими котомками, бабушки огляделись и продолжили беседу, начатую, очевидно, задолго до прихода электропоезда.
- Ты, Марьяновна, всё на внука обижаешься, на молодёжь. А кто тебе сейчас место уступил? – Молодые. Не все они одинаковые.
При этом Федоровна (я поняла, что зовут они друг друга исключительно по отчеству) посмотрела на подростков, стоявших перед ними, словно говоря «спасибо», что несколько смутило пацанов, не привыкших совершать благородные поступки.
- Да они вообще не одинаковые, да только не такие, как мы в молодости были.
- Вспомнила тоже. Наша-то молодость послевоенная, а теперь, слава Богу, войны такой нет.
На несколько секунд старушки замолчали, вспоминая, наверное, свои молодые годы. Но только не несколько секунд…
- Мы в молодости поскромней были, да работали побольше..
- Так ведь тоже не все скромные-то были. Ты вспомни Зинаиду –то. Она и тогда среди всех наших выделялась. В поле не в платке, как мы, а с причёской ходила. Одни её сапоги чего стоили. У всех чёрные, а она к своим зелёным ещё шнурки цветные привязывала.
- Ну, вот и допривязывалась – вся жизнь на поле прошла да и кончилась там же.
- А чего ж ты ей завидовала?
- Мы все завидовали. Бригадир- то был один, а нас много. А он не тебя или вон Николаевну выбрал, а её – Зинку. Помнишь, он её на обед-то увёз, а привёз бледную, помятую. Она тогда под кустом полдня лежала. Ты тогда что говорила? - «Жалко её». А тётка Надя что тебе сказала? – «Мне вас жалко, а у неё любовь»
- Ну, да. Любовь. Аж три года была любовь, а потом куда что делось. Бригадир в город восвояси убрался, а Зинка-то с ребятенком осталась. Мы ж его все по очереди нянькали.
- Так а за что б Зинка жила, мальца кормила. Работать-то надо было. А мы что – больше поиграть, как с куклой живой.
И тут я услышала голос третьей бабушки – Николаевны. Если б я её не видела, никогда не сказала бы, что ей лет семьдесят пять. Голос – звень. Чистый, высокий. А говор – мелодия с характерным «оканьем» говорит, как ручеёк весной льётся. Вот наградил Господь. Заслушаешься.
- Да, хороший человек вырос – Семен Семеныч наш. Он ведь, когда в город-то уехал, в науку подался. Теперь где-то в институте то ли доцент, то ли декан. Никак не запомню. Он же писал, да только я разницы не понимаю.
И все трое заулыбались, вспомнив Сему.
- Да, летит время-то. Сема наш сам уже троих детей растит. Обещал летом к нам привезти, дом свой старый показать.
- Вот по одному и разберем. Всё не чужие мы ему. Свои-то давно носа не кажут. Повыростали, поразлетелись кто куда. На кой ляд им старухи…
После остановки в электричке, будто в театре, произошла небольшая смена декораций, и началось второе действие.
Пацаны в «косухах» и «банданах» переместились ближе к тамбуру, а над бабульками «зависли» две девицы весьма колоритной внешности. Бабушки мгновенно оценили отсутствие юбок (т.е. юбки были, но заканчивались они там, где начинаются ноги), цвет волос, по сравнению с которым апельсин зелёный и ногти чёрного цвета с золотой пыльцой, загибающиеся, как когти ястреба. На минуту беседа утихла. Отвернувшись к окну, чтобы не видеть этого «зрелища», Марьяновна, Фёдоровна и Николаевна думали каждая о своём. Первой испытание безмолвием не выдержала Фёдоровна.
- Николаевна, ты концерт-то вчера смотрела?
- Смотрела, да недолго.
- А что так? Времени у тебя что ли не было. Так у тебя же кроме мышей никого дома-то нет, не мешал никто.
- А не захотела смотреть до конца на это безобразие. Один мужик в колготках, а вокруг толпа девок, еле срам прикрывши, так и вьются, так и выгибаются, во все стороны дёргаются. Тьфу. Противно. И все на одно лицо. А потом ещё мужик и опять девки полуголые…Ничего святого. Срамота одна.
- Да, везде так. Мужиков-то у нас и сейчас меньше, чем баб. Вот они – бабы себя и так и эдак показывают, вроде как наша Зинка, завлекают.
Тут Федоровна тихо хихикнула и произнесла в полголоса
- Я так по молодости три раза подрыгалась – трёх сынов родила. Так я ж уже замужем была, да и было-то ночью, чтоб никто, упаси Господи, не видел и не слышал.
- Так у тебя муж уже был, а у этих-то, поди, нет. Не хватает мужиков-то.
- Что заладила «не хватает»? Женщина родить должна, матерью стать, только и после не все жёнами остаются.
- Ты сама-то поняла, что сказала? Твоя бы внучка так-то перед народом без ничего из одёжки повертелась, задом повиляла, чтобы только матерью стать, а не мужнею женой. Ты ей не то сказала бы…
- Моя внучка в депутатах ходит! Ей одеваться скромно положено.
- А какая разница? Только и того, что одета, а вилять – то приходится и не только перед молодыми и красивыми…Замуж-то не вышла?
- Так ведь за умного хочет, а где на всех умных-то набрать. Да и вообще – мужиков на всех не хватает.
Еле сдерживая себя от смеха, на следующей остановке я вышла, мысленно пожелав старушкам счастливого пути и доброго здоровья. А потом всё думала, что в чём-то эти три старых человека были правы. И молодежь теперь – другая, и по телевизору – вполне можно увидеть «репортаж из-под одеяла». Вспомнила своих сотрудниц, подруг, знакомых, статистику…
И как он медлил, то мужи те,
по милости к нему Господней,
взяли за руку его, и жену его, и двух
дочерей его, и вывели его,
и поставили его вне города.
Бытие, 19, 16
Это вопли Содома. Сегодня они слышны
как-то слишком уж близко. С подветренной стороны,
сладковато пованивая, приглушенно воя,
надвигается марево. Через притихший парк
проблеснули стрижи, и тяжелый вороний карк
эхом выбранил солнце, дрожащее, как живое.
Небо просто читается. Пепел и птичья взвесь,
словно буквы, выстраиваются в простую весть,
что пора, брат, пора. Ничего не поделать, надо
убираться. И странник, закутанный в полотно,
что б его ни спросили, вчера повторял одно:
Уходи. Это пламя реальней, чем пламя Ада.
Собирайся. На сборы полдня. Соберешься – в путь.
Сундуки да архивы – фигня. Населенный пункт
предназначен к зачистке. Ты выживешь. Сущий свыше
почему-то доволен. Спасает тебя, дружок.
Ты ли прежде писал, что и сам бы здесь все пожог?
Что ж, прими поздравленья. Услышан. Ты складно пишешь.
Есть одно только пламя, писал ты, и есть одна
неделимая, но умножаемая вина.
Ты хотел разделить ее. Но решено иначе.
Вот тебе к исполненью назначенная судьба:
видеть все, и, жалея, сочувствуя, не судя,
доносить до небес, как неправедники свинячат.
Ни священник, ни врач не поможет – ты будешь впредь
нам писать – ты же зряч, и не можешь того не зреть,
до чего, как тебе до Сириуса, далеко нам.
Даже если не вслух, если скажешь себе: молчи,
даже если случайно задумаешься в ночи, -
все записывается небесным магнитофоном.
Ты б слыхал целиком эту запись: густой скулеж
искалеченных шавок, которым вынь да положь
им положенное положительное положенье.
Ты б взвалил их беду, тяжелейшую из поклаж?
Неуместно, безвестно, напрасно раздавлен - дашь
передышку дыре, обрекаемой на сожженье.
Начинай с тривиального: мой заблеванных алкашей,
изумленному нищему пуговицу пришей, -
а теперь посложнее: смягчай сердца убежденных урок,
исповедуй опущенных, увещевай ментов, -
и сложнейшее: власть. С ненавистных толпе постов
поправляй, что придумает царствующий придурок:
утешай обреченных, жалей палачей и вдов…
А не можешь – проваливай. Знать, еще не готов.
Занимайся своими письменными пустяками.
И глядишь, через годы, возьми да и подфарти
пониманье, прощенье и прочее. Но в пути
лучше не оборачивайся. Превратишься в камень.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
