– Новенькая? – Словно какой-то страшный, неведомый зверь прорычала заведующая столовой, исподлобья уставившись на практикантку взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.
Даша от неожиданности вжалась в дверь, и уже пожалела, что закрыла ее, войдя. Путей к отступлению не было.
– Да, новенькая, - обреченно вздохнув, девушка уставилась в пол и мысленно перекрестилась, отдавая заведующей документы, – вот направление.
Потом, все-таки осмелев, Даша подняла глаза на будущую шефиню и, встретившись с её свирепым взглядом, сумела стоически его выдержать.
Начальница общепитовского заведения восседала за огромнейшим столом, покрытым зеленым сукном, на котором строго посередине в гордом одиночестве стоял громоздкий доисторический телефон. Сама она была под стать своему столу, такая же огромная, можно даже сказать, массивная. А белый халат только подчеркивал необъятность величавых форм. Величавым в заведующей было все, начиная от мясистого носа, усеянного горошинками-оспинками и пухлых, ядовито-красных губ, от которых практически сразу начинался тройной подбородок, до ног, обутых в валенные сапоги «прощай молодость», размера эдак 45-го. Общую картину портила маленькая голова заведующей. Эта голова никак не гармонировала с объемами и пропорциями тела, и ко всему еще у заведующей была короткая стрижка «под мальчика». Начальственный натюрморт завершал набор серебряных украшений: кольца, серьги, кулон, несколько цепочек и две брошки были также крупногабаритными. Даша, для того, чтобы быстрее прийти в себя и отвлечься, начала считать драгоценности, но сбилась со счету.
– Строптивая! Вижу, вижу, – тем временем рокотала заведующая, – а характеристика хорошая. Активистка, значит, отличница. Ну-ну, посмотрим, чему вас там, в кулинарном техникуме, научили.
Заведующая вдруг, резко привстав, зычно крикнула в сторону двери:
– Зоська! – И в ту же секунду в дверном проеме материализовалась бабища еще более крупных размеров, чем Дашкино новое начальство. Было такое впечатление, что эта исполинша стояла под дверью и подслушивала, уж слишком быстро она появилась. В кабинете стало тесно и жарко. И Дашка сразу же окрестила Зоську «Печкой».
– Чего, Петровна? – Прогудело трубным голосом из Зоськиной утробы.
– Вот тебе практикантка, – тоном, не терпящим возражений, сказала, как отрезала заведующая, - забирай и обучай! Все! Работать, работать!
Печка неуловимым движением развернула Дашу и буквально выдернула ее из кабинета. Ведя за руку, как маленького ребенка, Печка протащила девушку через всю столовую. Даша только головой вертела из стороны в сторону, замечая всё больше и больше толстых женщин. «Господи! Куда я попала, - из глаз предательски поползли слезы, - как будто в страну слонопотамов из детской сказки…»
– Эй! Не реветь! – Печка, грозно возвышаясь, стояла, уперев руки в бока.
– Селёдку чистить умеешь? – Зоська плотоядно ухмыльнулась, не услышав ответа от подчиненной. – А не важно. Будешь чистить селёдку, не велика премудрость. От сих и до сих. – И Зосина рука любовно прошлась по стенкам металлического бака.
Практикантка с ужасом уставилась на указанный бак, так называемую, «двадцатку», доверху наполненную скользкой рыбой. В техникуме она, конечно же, получила навыки чистки рыбы, и селедку разделывать приходилось, но то были единичные экземпляры. Здесь же предстояло настоящее рыбное сражение. Так Даша приступила к первой в своей жизни работе. С селедки и началась трудовая биография.
Через два часа изнурительно-вонюче-неприятной работы Даша задумалась о правильности выбора профессии, еще через два – она возненавидела селёдку, к концу рабочего дня – будущий повар ненавидела уже все, что могло быть связано с рыбой вообще. Через три дня юная практикантка написала заявление на имя заведующей столовой с отказом от дальнейшего прохождения практики, а заодно и в свое учебное заведение с просьбой об отчислении из техникума – без объяснения причин.
– Селёдка? Причём тут селёдка? – Заведующая недоуменно переводила взгляд с Даши на Зосю. Их обеих вызвали «на ковер». – Значит, ты, Зоська, утверждаешь, что она именно из-за селёдки заявление написала? Так поставь на раздачу. Хватит ей хвосты рыбные крутить. Пусть покрутится в зале. Только к первым и вторым блюдам сразу не допускай. На третьих ее подержи. Временно. Заявление твое не принимается, и точка! – Категорически добавила начальница, с укором посмотрев на практикантку. – Нечего позорить нашу столовую. Все, девочки! Работать, работать.
– Слушай, Селёдка, – Зося довольно дружелюбно обратилась к Дашке, когда они вышагивали от кабинета начальницы, - ты не обижайся, у нас все начинают с трудностей. И на Селёдку не обижайся. Ну, прилепилось к тебе это прозвище. Так ты посмотри на себя. Чисто селёдка! Тощущая, худющая. Не жрешь совсем, домой из столовки не берешь ничего. Так не годится. Мы с бабами решили взять над тобой шефство. Будем откармливать.
Даша от таких речей обомлела. Она давно заметила странные манипуляции сотрудниц столовой вокруг себя. Знала, что за глаза все зовут ее Селедкой, но не обижалась. А тетки, большей частью пожилые, все, как на подбор, дородные и громкоголосые, с первого дня участливо подсовывали ей то кусок мяса, то котлеты или блинчики с творогом, заметив, что Дашка ест последние с удовольствием. Но девушка всегда отказывалась, гордость не позволяла взять хоть что-то и не заплатить за это деньги. Отказывалась, зная наперед, что придя домой, на съемную квартиру после занятий на вечернем отделении финансового ВУЗа, в который она поступила, еще учась на втором курсе кулинарного техникума, не найдет сил что-либо приготовить себе, это в лучшем случае, или, в худшем - из чего приготовить. Потому речь Печки вызвала в Дашкиной душе взрыв эмоций, с тех пор она воспринимала своих коллег в роли любящих мам, бабушек и сестер.
«На раздаче», разливая компоты, кефир, наливая чай или кофе, Дашка все же прошла практику. Она научилась разводить кефир водой, а сметану кефиром, «делать» цвет чая ядрено-шоколадным, добавляя в чайник щепотку заварки и «жженку» из сахара, а компот варить, наливая в бак воду из-под крана и заправляя все это вареными сухофруктами да все той же «жженкой». Но сначала все столовские тонкости повергали Дашу в шок, и она, как могла, первое время боролась, воруя чайную заварку, чтобы заварить настоящий крепкий чай. И кефир не разводила водой, и в сметану кефир не лила, как это делали все остальные поварихи, но со временем, конечно, подчинились местным законам. Однако, нет, нет, да делала по-своему, за что была не раз наказана «блинами».
Наказание «блинами» - приятная в домашних условиях и жуткая по столовским меркам процедура, состояла в выпекании блинов. Жуткая, потому что печь блины приходилось сразу на 8-10 сковородах. После таких наказаний Даша становилась похожей на трубочиста: конфорки, как и громоздкие чугунные сковородки, в столовой чистились лишь перед приходом проверяющих.
Эта первая работа научила девушку прятать свою строптивость в глубине души, приспосабливаться к трудностям и ладить с людьми. Но Дарья не стала поваром. Закончилась практика, а во время неё пропало и желание дальнейшей учебы в техникуме. Во всем виновата селёдка. Вот так. И не спрашивайте теперь, почему Даша не любит готовить…
Имяреку, тебе, - потому что не станет за труд
из-под камня тебя раздобыть, - от меня, анонима,
как по тем же делам - потому что и с камня сотрут,
так и в силу того, что я сверху и, камня помимо,
чересчур далеко, чтоб тебе различать голоса -
на эзоповой фене в отечестве белых головок,
где на ощупь и слух наколол ты свои полюса
в мокром космосе злых корольков и визгливых сиповок;
имяреку, тебе, сыну вдовой кондукторши от
то ли Духа Святого, то ль поднятой пыли дворовой,
похитителю книг, сочинителю лучшей из од
на паденье А.С. в кружева и к ногам Гончаровой,
слововержцу, лжецу, пожирателю мелкой слезы,
обожателю Энгра, трамвайных звонков, асфоделей,
белозубой змее в колоннаде жандармской кирзы,
одинокому сердцу и телу бессчетных постелей -
да лежится тебе, как в большом оренбургском платке,
в нашей бурой земле, местных труб проходимцу и дыма,
понимавшему жизнь, как пчела на горячем цветке,
и замерзшему насмерть в параднике Третьего Рима.
Может, лучшей и нету на свете калитки в Ничто.
Человек мостовой, ты сказал бы, что лучшей не надо,
вниз по темной реке уплывая в бесцветном пальто,
чьи застежки одни и спасали тебя от распада.
Тщетно драхму во рту твоем ищет угрюмый Харон,
тщетно некто трубит наверху в свою дудку протяжно.
Посылаю тебе безымянный прощальный поклон
с берегов неизвестно каких. Да тебе и неважно.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
