Так вот про абрикосовку. Кто-то с ходу в ответ, самогонка-де это, и будет прав, но частично. Очень уж по душе мне она когда-то была. Оттенок в ней позитивный присутствовал, вроде как золотистый, и крепости в ней было в избытке, да и на вкус отменная штука. Само собой, я про ту, которую Вовка, двоюродный брат мой, гнал.
Ну, да ладно, проезжаем однажды мы Кругляковку, внушительного размера село такое, огибаем последний местный бревенчатый терем, и Вовка на тормоз запорожец свой, потому как приехали – река впереди, а если совсем быть точным - водохранилище, усеянное, сколь глаз хватает, камышом, а в тех камышах заводи - в них рыба плещет и дикие утки гнезда вьют.
Достаем мы, значит, свои рыбацкие атрибуты и узреваем вдруг, не на чем нам по воде передвигаться - забыли в гараже надувную лодку. Не сходя с места, покричали, ясное дело, друг на друга немного, но виноватого, кто б сомневался, единогласно назначить не вышло.
В общем, как ни крути, только и осталось, что озирать с тоской недоступные теперь камышовые дали и сокрушаться, за здорово живешь, мол, в галимую ситуацию влипли. Вдруг в поле зренья у нас возникает замухрышистого вида дедок. Шаркает он к кромке воды туда, где просмоленная плоскодонка, привязана к стволу ивы, и вроде как порядок какой-то наводит в ней. Вовка тут же к нему. Пошептались они между собой, и вижу, оба направились к хатке на отшибе села, которую мы чуть ранее объезжали, а через какую-нибудь минуту обратно идут и на плече брат весла несет.
Словом, получили мы в свое распоряжение нормальное такое плавсредство. Перед самым отплытием Вовка на радостях достает банку со своей абрикосовкой и наливает старичку до краев граненый стакан. Дедок без долгих слов употребил его, крякнул, утер губы ладошкой и ушел восвояси, а мы на рыбалку отправились.
Особой удачей день нас не порадовал. Наловили плотиц, но немного. Так, вечерком ухой развлечься, и поскольку рыбалка не очень-то задалась, возвратились мы в исходную точку засветло.
Не успели к берегу пристать, как там сухонькая старушечка в беленьком платочке нарисовалась. Кулачками трясет она в нашу сторону и визгливо вопит что-то ругательное по нашему адресу, а что почем сам черт не разберет. Одно напрашивалось, основательно в чем-то мы перед ней провинились, а в чем гадай только.
Короче, выбираемся мы из лодки, и, наконец, выясняется, что она обвиняет нас ни больше ни меньше, чем в скоропостижной смерти ее супруга. Ну, того дедульки, который нам лодку от щедрот своих предоставил.
Вовка, что и говорить, пустословия не терпел. Сдвигает он сурово брови и по-деловому перебивает не в меру агрессивно настроенную вдову:
- Где он счас?
- Там сердешный пластом лежит, - машет старушенция в сторону своей избушки.
- Идем, - кивает мне Вовка и решительным шагом правит путь в указанном нам направлении.
В голове у меня мелькает: «Ни хрена себе, какой карамболь нарисовался. Вот ведь вклепались в историю!» Думать-то я так думал, но от Вовки не отставал. Хотя чего спрашивается спешить было - увидеть бездыханное тело?
Огибаем мы, значит дом и тут же в глаза нам бросается небольшой стожок, из которого торчит нижняя половина тела нашего старичка. Без долгих слов Вовка вытаскивает за ноги дедка из его последнего убежища и переворачивает на спину. В ответ объявленный покойником дед неожиданно оживает: причмокивает сладко губами и норовит опять укрыться в сене.
- Живой, - резюмирует Вовка, - отдохнуть захотелось человеку чуток.
Пока бабка, сокрушенно охая, тормошила своего ненаглядного, мы возвратились к машине, разбили палатку, а дальше всё по известной программе: костер, уха, под которую уговариваем до дна мы банку с абрикосовкой, и, доложу вам, весьма забористый продукт пребывал в ней. И так хорошо на душе стало: ночь, река, а вокруг на сотни верст степи Донецкие! Вспомню их, плечи сами собой расправятся. Вдохну полной грудью, и раздольность тамошняя перед глазами встает. Охотники тогда там из ружей только постреливали, и коршуны парили себе в небесной выси. Не то, что ныне. Сам удивляюсь, как давно это было.
Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было младенцу в вертепе
На склоне холма.
Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями тёплая дымка плыла.
Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи.
Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звёзд.
А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.
Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.
Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.
Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочёта
Спешили на зов небывалых огней.
За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого,
шажками спускались с горы.
И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали
всё пришедшее после.
Все мысли веков,
все мечты, все миры,
Всё будущее галерей и музеев,
Все шалости фей,
все дела чародеев,
Все ёлки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек,
все цепи,
Всё великолепье цветной мишуры...
...Всё злей и свирепей
дул ветер из степи...
...Все яблоки, все золотые шары.
Часть пруда скрывали
верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнёзда грачей
и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды
ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.
От шарканья по снегу
сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
На эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.
Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной
снежной гряды
Всё время незримо
входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.
По той же дороге,
чрез эту же местность
Шло несколько ангелов
в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность
Но шаг оставлял отпечаток стопы.
У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
– А кто вы такие? – спросила Мария.
– Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести вам обоим хвалы.
– Всем вместе нельзя.
Подождите у входа.
Средь серой, как пепел,
предутренней мглы
Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.
Светало. Рассвет,
как пылинки золы,
Последние звёзды
сметал с небосвода.
И только волхвов
из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.
Он спал, весь сияющий,
в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.
Стояли в тени,
словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потёмках,
немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на деву,
Как гостья,
смотрела звезда Рождества.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Авторизация
Камертон
