Что-то происходит. Я не могу этого ни замечать. Вокруг меня летают разные страдания, затрагивая потаенные мысли нежнейшими улыбками сироток, только что сбежавших из самого себя монастыря. Я уже устал выслушивать подробности чужого бытия. Мне хочется выпрыгнуть из этого мира в потаенные уголки рая, где будет лишь вечное животное наслаждение, так непростительное в нашем мире. Мне радостно от подобных мыслей. Особенно в час толкотни и суеты: когда иду по улице, или общаюсь с кем-то. Но все, что я говорю, никак не мешает оставаться адекватным человеком. Что же здесь сложного: выучить правила игры и жить по ним. Вот я даю бумажку, мне дают за нее вещь. Вот я получаю бумажку, иду с ней куда-то, отдаю ее и получаю вещь. Вот я делаю что-то, получаю бумажку, иду куда-то, отдаю бумажку, получаю вещь. Наверное, и все правила, которые стоит знать о нашем мире. Самое смешное, что главные правила выучивались мною еще в глубоком, наполненном смущении, детстве, когда мы свободно продавали друг другу дружбу и любовь, не прикрываясь толстыми монографиями по поведенческой психотерапии и курсами высшего менеджмента с базовыми основами по аналитической экономике.
Но что - же все-таки происходит?! Я не могу с этим определиться. Грудная тревога застилает сознание пасмурным отупением. Ничего не соображаю. Лишь ощущаю приближающееся «что-то», не разглядеть хищной морды. Оно накидывается с последним поцелуем, приходит в мой дом последним шагом, оставляет после себя траур. В ниспадающих одеждах из страха (копошатся, копошатся!!!), я не могу разглядеть ее лица. Смеющееся существо из потоков непроглядной тьмы, яркой, как слепящее августовское Солнце! Падаю на колени перед зияющей пустотой. Из мрака слышу лишь дыхание происходящего. Осознание реальности – глупейшая из возможностей, но лишь она истинна. Все остальные – прижизненная смерть.
Работа, друзья, да и трах – все так похоже на нервную прогулку по неинтересному кладбищу, внезапно преградившему путь. Никак его не обойти. Приходится переступить порог, и пройти путь: от ворот до ворот. Замечать вокруг знакомые черты могил незнакомых людей. Приходится вести речь о свободе, равенстве, гуманизме; пить горькую с покойниками, е**ть гниль… Лишь став трупом, можно определить свою национальность, ориентацию, социальный статус, разжиться баблом, попасть в единство, или заработать импичмент разума. Все это получить в один миг. Получать все это вечность, как вариться в смоле обозначенное время вместе с другими замечательными людьми. Повернуть голову и увидеть, что с тобой в котле сидит отец и ловит генетически измененного судака.
-Сынок, привет!
-Привет, папа. Как дела?
-Да вот ничего. Я ловлю генетически модифицированного судака и жду импичмента.
-А я все спешу. Давай, я как-нибудь заеду к вам. У Мамы все хорошо?
-Да, конечно. Она, как всегда, сочится своими прозрениями о судьбах мира. Так что, заходи, - папа улыбнулся.
-Обязательно, - сказал я и погрузился по уши в дерьмо. Оно спозиционировало меня прямо на рабочее место, отпускающее фимиамы духа на безбрежные скалы сплошь из породы непроницаемой блажи.
Снова и снова я спрашиваю себя: в чем состояло спасение Винни? Что было в этом медведе такого, дающего ему право оставаться свиньей, не быть обязанным обществу оставаться мишкой? Он был сукой, свиньей по сути, но очень доброй (именно по приведенным обстоятельствам!). Сколько бессонных ночей я провел в позе замершего в животе плода! Я фантазировал о скрытых причинах поступков Винни, о его комплексах и тайных желаниях. Вот он подходит к мосту и смотрит на плывущие щепки, он размышляет об идее из «Имени розы»: у каждого из нас есть своя заветная щепка, ради которой стоит жить. Винни уткнулся в свои смешные плюшевые лапки и представил, как эти щепочки самых грандиозных целей людей соединяются в огромное дерево, он просматривает эту метафору на глобальном уровне, и замечает, что видит не одно дерево. Перед ним – лес, лес, которому конца и края нет. Потом я представлял, как он расставляет свои лапы в сторону. Его глаза горят огнем адских происков. Лапы покрывают белоснежные крылья, он отрывается от холма и взлетает в по-настоящему бесконечное небо. Он побывал на всех планетах, описанных в «Бхагаватам – Гите», но вернулся скоро, под покровом ночи. О его даре превращаться в птицу никто не должен знать.
После очередного клонирования, я убил и съел всю ту же овцу. Никто не видел, как я отсыпал немного фаст-фудной истины себе в карман. Словно Бонд, я оглянулся на особо подозрительную суку, и выбежал на улицу. По медикаментозно измененным сознаниям мелкой рябью шли прежние мысли. Кому есть дело до обжаренного кусочка вонючего клона? Даже и не думай, успокаивал я себя. Я очутился на крыше многоэтажки. Там я развел алтарь, отправив Солнцу мои возношения. Сладкий дым улетал на небо, а с ним и мои мысли, немного сбитые новой версией «ай лав ю». Можно открывать распродажу. Свежие кости накинули на себя ободранные плечи очередной деревенской засранки, решившей за молодость обеспечить себе старость, овца. Я сделаю тебе выручку, я отдам тебе бумажки, а ты через прилавок протянешь мне автомат. Без них не прожить на ожившем кладбище. Никто не догадается, что я покупаю у тебя автомат. Подумают, утюг. Но нет, нет. Я куплю автомат, для призраков, он действует на призраков. Если они будут знать, сколько у меня оружия, они не посмеют нарушить мой покой. Суди сама: у меня есть утюг, компьютер, хата, холодильник и плита, много чего еще. Конечно, я не сказал тебе специфику всего перечисленного, но поверь, в моем владении достаточная мощь для сопротивления. Ты же понимаешь, оружие только раньше использовалось как средство завоевания или обороны. Сейчас с его помощью люди уравниваются. Вот и я уравниваюсь. Меня тревожит одно – Винни не уравнивался…
Пролетая над ночными холмами, свободный дух знал: есть мир, есть Бог, есть то, что заставляет биться сердце в ритме мира, есть то, что заставляет биться сердце в ритме Бога.
Рабочий, медик ли, прораб ли -
Одним недугом сражены -
Идут простые, словно грабли,
России хмурые сыны.
В ларьке чудовищная баба
Дает "Молдавского" прорабу.
Смиряя свистопляску рук,
Он выпил, скорчился - и вдруг
Над табором советской власти
Легко взмывает и летит,
Печальным демоном глядит
И алчет африканской страсти.
Есть, правда, трезвенники, но
Они, как правило, говно.
Алкоголизм, хоть имя дико,
Но мне ласкает слух оно.
Мы все от мала до велика
Лакали разное вино.
Оно прелестную свободу
Сулит великому народу.
И я, задумчивый поэт,
Прилежно целых девять лет
От одиночества и злости
Искал спасения в вине,
До той поры, когда ко мне
Наведываться стали в гости
Вампиры в рыбьей чешуе
И чертенята на свинье.
Прощай, хранительница дружбы
И саботажница любви!
Благодарю тебя за службу
Да и за пакости твои.
Я ль за тобой не волочился,
Сходился, ссорился, лечился
И вылечился наконец.
Веди другого под венец
(Молодоженам честь и место),
Форси в стеклянном пиджаке.
Последний раз к твоей руке
Прильну, стыдливая невеста,
Всплакну и брошу на шарап.
Будь с ней поласковей, прораб.
1979
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
