Под ногами шуршат листья, было бесконечно здорово их загребать ногами и смотреть как большой ворох рассыпается. Мама шла улыбаясь, отец, погруженный в свои мысли, курил. Савка насобирал самых красивых листьев, но часто останавливался, чтобы поменять их на еще более красивые. Парк осенью всегда казался Савке чуточку таинственным. В парящем золоте, посреди чернеющих стволов деревьев непременно должны скрываться нехоженые тропы.
- БААААНЯ!!! - Прозвучавший по отделению крик тети Зины вызвал оживление в палатах и выдернул Савву в мир желтых стен. Какое-то время Савва продолжил дочитывать главу. Он не смог бы уверенно сказать – действительно ли он читал или цитировал по памяти. Захлопнув томик, он обратился к Максу:
- Будем собираться?!
Макс понимающе кивнул и пошел к себе. Савва положил книгу на тумбочку и закрыл глаза. Дико болела голова, но угнетало не это. Прекратив чтение, он почувствовал, как возвращается тремор в руки. Лицо начинало жить своей жизнью, но хуже всего были вплывающие в сознание блекло-мутные пятна, то ли поглощавшие его мысли, то ли вытесняющие куда-то за грань.
На банные процедуры они обычно шли всей компанией от курилки. Там был лестничный марш наверх для внутреннего пользования. Ванн в их отделении было шесть, но обычно к ним не добавляли постороннего, проявляя определенное уважение. Собравшись около курилки, ждали когда их позовут. Дядя Саня пару раз искоса бросил взгляд на Савву. Тот стоял чуть притаптывая, кадык часто дергался, словно совершая глотательные движения, в уголках рта скопилась слюна. Витек сиял как медный таз и вообще радовался жизни. Санька был погружен в какие-то свои раздумья, Макс по обыкновению молчал.
Амбал, стоявший у двери на лестницу, на третий этаж где располагалась помывочная, услышав сверху крик: »пошли» - открыл дверь, кивком дал знак дяде Сане и тоже крикнул в ответ. Их маленькая компания поднялась наверх, Крюгер запустив их закрыл дверь и пошел следом за ними по короткому коридору.
Помывочная представляла собой достаточно большой зал, размерами не уступающий столовой. Целиком облицованный растрескавшимся кафелем с темнеющими от времени швами, стойким запахом хлорки и шестью обычными ванными, с отбитой местами эмалью, расположившимися в центре, он походил на какой-то цех. Сам процесс помывки производился при двух медсестрах и одном санитаре. Привычно скинув одежду, Савва залез в ванную и с блаженством включил максимально горячую воду. Думать не было сил ни о чем, да и не хотелось абсолютно. Казалось, все растворяется в воде. Повседневное обыденное занятие здесь было роскошью и от того приносило простое настоящее счастье. Как внушающим доверие им разрешали бриться самим, избегая »помощи» медперсонала. Зеркальце было одно, передавали по очереди. Закрыв глаза Савва улыбался.
Объемный нос из пены и взлохмаченные «рожки». Савка радостно улыбается, разглядывая гремящую крышку от шампуня. Пластмассовая голова цыпленка кажется тоже улыбается в ответ.
Бриться чертовски неудобно. Во-первых, прыгает правая щека, во-вторых, ощутимо трясутся руки. Спустя три пореза процесс был завершен. Можно было еще понежиться в горячей воде.
- Мужики, время - Крюгер тактично напомнил, что счастье не вечно.
Дядя Саня поднялся первым. Выцветшая тушь покрывала спину и плечи, длинный шрам на правом боку.
- Айда, парни.
Вылазили с неохотой. Обтершись, переоделись в свежие пижамы. Спускались словно ангелы, парящие на усталых крыльях. В курилке расселись рядком, Витька пошел заваривать чай. Легкое время. Курили молча, витая где-то в облаках дыма. Крепкий чай был хорош, под кружку с ленцой перекинулись парой-тройкой фраз и пошли блаженствовать по палатам.
Расположившись, Савва раскрыл книгу на недочитанной странице. Стараясь тщательно произносить слова, начал читать вслух. Макс, вытянувшийся на соседней кровати, прикрыл глаза.
Время расползается под шелест страниц. Собственный голос абстрагирует от «здесь и сейчас». Вышагивая по дорожке, Савва замечает, что разнокалиберные кирпичи и камни под ногами начали сменяться исключительно старыми оплывшими булыжниками. На некоторых из них виднелись полустертые пиктограммы и рунические знаки. Чем ближе Савва приближался к источнику звука, тем более влажным и практически липким становился воздух. Запах прелого дерева и листьев, папоротников, мускусная терпкость обволакивали и дурманили. Временами Савве казалось, что этот запах сливается с той белесой мутью что образует тут провалы, а там охотится за его мыслями.
Макс слушает друга и словно песчинки пересыпает свои мысли и воспоминания. Воспоминания, о которых он давно забыл. Это открытие наполняет его новым чувством.
Савва читает закрыв глаза. Правая половина рта часто судорожно дергается, лоб покрыт испариной. Внезапно, остановив чтение Савва начинает смеяться. Сначала тихо, затем громче и громче, после смех переходит в бессвязное истеричное бульканье. Макс вскочил, но что делать не знает и начинает трясти Савву.
Шагая по тропе, Савва ловит себя на мысли о своем состоянии - »КУРУ». Эта ассоциация вызывает безудержное веселье. Кажется, хохот перерастает в настоящий грохот, от которого сотрясается все вокруг: небо, чаща, дорожка, даже гнусная мелодия флейты начинает трястись, меняя ритм. Савва открывает глаза и видит испуганное лицо Макса.
- Макс…все нормально, это я…я… о своем…
Еще далёко мне до патриарха,
Еще не время, заявляясь в гости,
Пугать подростков выморочным басом:
"Давно ль я на руках тебя носил!"
Но в целом траектория движенья,
Берущего начало у дверей
Роддома имени Грауэрмана,
Сквозь анфиладу прочих помещений,
Которые впотьмах я проходил,
Нашаривая тайный выключатель,
Чтоб светом озарить свое хозяйство,
Становится ясна.
Вот мое детство
Размахивает музыкальной папкой,
В пинг-понг играет отрочество, юность
Витийствует, а молодость моя,
Любимая, как детство, потеряла
Счет легким километрам дивных странствий.
Вот годы, прожитые в четырех
Стенах московского алкоголизма.
Сидели, пили, пели хоровую -
Река, разлука, мать-сыра земля.
Но ты зеваешь: "Мол, у этой песни
Припев какой-то скучный..." - Почему?
Совсем не скучный, он традиционный.
Вдоль вереницы зданий станционных
С дурашливым щенком на поводке
Под зонтиком в пальто демисезонных
Мы вышли наконец к Москва-реке.
Вот здесь и поживем. Совсем пустая
Профессорская дача в шесть окон.
Крапивница, капризно приседая,
Пропархивает наискось балкон.
А завтра из ведра возле колодца
Уже оцепенелая вода
Обрушится к ногам и обернется
Цилиндром изумительного льда.
А послезавтра изгородь, дрова,
Террасу заштрихует дождик частый.
Под старым рукомойником трава
Заляпана зубною пастой.
Нет-нет, да и проглянет синева,
И песня не кончается.
В пpипеве
Мы движемся к суровой переправе.
Смеркается. Сквозит, как на плацу.
Взмывают чайки с оголенной суши.
Живая речь уходит в хрипотцу
Грамзаписи. Щенок развесил уши -
His master’s voice.
Беда не велика.
Поговорим, покурим, выпьем чаю.
Пора ложиться. Мне, наверняка,
Опять приснится хмурая, большая,
Наверное, великая река.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
