Лёгкий сквозняк чуть колыхал истрёпанные выцветшие декорации. Когда-то восхитительный занавес тяжёлого тёмного бархата нёс запахи вековой пыли и мышей. Подобно игрушкам в неприбранной детской, повсюду лежал реквизит. Непривычная тишина царила под сводами зала и подобно звучавшим здесь много раз аплодисментам оседала на подмостках.
Лёгкий сквозняк был не в состоянии справится с застоявшимся воздухом, впитавшим в себя бесчисленное множество запахов всех побывавших тут. Как был не в силах и развеять оставленный в этом воздухе флёр бесчисленных трагедий и комедий разыгранных на этой немудрёной сцене.
Единственное, что ему давалось - развевать кончики беспорядочно нашитых аляповатых заплат на костюме и колыхать бубенчики на колпаке. Владелец костюма сидел на барабане, стоявшем чуть в глубине сцены. Скорченная поза уставшего актёра работающего на износ ради публики.
Арлекин спал. Его сон не тревожил запах мышей и мелодичное позвякивание бубенчиков. Он забылся от бесконечных представлений на дощатой вытоптанной сцене.
Арлекин просто спал. Ад был пуст, на земле стало скучно.
Скользнув оперением по тяжёлым занавесям и основательно сбив с них пыль, на сцену перед одинокой фигурой опустилась тёмная птица. Нет, не грач и не ворон, и не какая-то заморская диковина. Угольно-чёрная, казалось размытая в контурах фигура. Выделялись только блестящие глаза цвета летнего ночного неба и казалось в их глубине, как и на летнем небе, вспыхивают звёзды. Подойдя вплотную, птица ткнула клювом в бубенчик колпака. Мелодичный звон подхватило эхо пустого зала.
Фигура сидевшая на большом барабане с трудом выпрямилась. Выбеленное гримом лицо расчерченно сеткой морщин. Выделялись только глаза подведённые углём, да ярко красные губы. Глаза неопределённого цвета уставились на птицу.
-Что тебе?!
Птица, как и положено птицам, чуть повернула голову, чтобы лучше видеть находящегося перед ней. На миг вспыхнуло что-то бесконечно яркое и прекрасное.
-Перестань, меня этим не проймёшь. Я выполнил свою работу и сейчас отдыхаю.
Вставать он явно не собирался, лишь примостил локти на колени и пригнув голову наблюдал за незваной гостьей. Уши колпака беспомощно висели, придавая ему сходство со старым спаниелем.
Птица прошлась перед ним, вернулась на прежнее место и вновь посмотрела. Арлекин, более всего напоминавший спившегося актёра, несколько раз мотнул головой, словно сомневаясь, отчего бубенчики вновь наполнили зал мелодичным звуком. Совершив над собой явное усилие, он встал. Тощая нескладная фигура в старом трико с ромбами заплаток. Пнув барабан с облезшей позолотой на боках, стоптанной туфлёй, он вопросительно поднял бровь. Гул от барабана осыпался с пылью слетевшей с помпона его туфли. Пустой зал радостно перекатывал новый звук эхом по углам.
Птица опасливо кося глазом чуть отошла. Зал затих, казалось эхо не прочь ещё поиграть, но поднятая бровь Арлекина служила суровым предупреждением. Птица, взглянув на Арлекина склонила голову, похожим на человеческий кивок, взлетела, заполонив крыльями почти всю сцену. Она просто раздвигала пространство своей темнотой. На Арлекина с занавесей снова посыпалась пыль. Чихнув и поминая дрянных мышей, он шагал по сцене взад-вперёд, о чём-то сосредоточенно размышляя.
Резко остановившись Арлекин тяжело вздохнул. Визит птицы не случаен и хоть внутренне ему не нравился этот визит, птица права в одном и это стало решающим для него. В этом была определённая новизна.
За кулисами лежала темнота. Арлекин шествовал в гримёрку, чего не случалось уже давно. Насвистывая бравурный мотивчик он испытывал необычайное волнение. Дверь в гримёрку давно рассохлась и с противным скрипом открылась с третьего пинка. Стол, кресло с высокой резной спинкой, огромное зеркало на стене в массивной бронзовой позеленевшей раме. Тут и там на зеркале виднелись какие-то выцветшие открытки, серые клочки бумаги, бывшие судя по-всему некогда записками и корявые бурые прутики, скорее всего - высохшие стебли цветов.Так же с зеркала свисал накладной нос. Добротный такой нос из папье-маше. На столе стояли подсвечники, валялись огрызки свечей, застыли потёки воска огибавшие полумаски и маски, карты, коробочки с белилами и гримом, кисти, игральные кости и прочие атрибуты актёрского ремесла. Не мудрствуя, Арлекин смахнул рукой всё на пол. Счастливо улыбнулся произведённому грохоту и протёр рукавом зеркало. Открыв с неожиданной лёгкостью ящик стола, достал оттуда небольшую шкатулку. Провернув несколько раз торчащее сбоку резное, в замысловатых арабесках навершие ключа, поставил шкатулку на стол.
Приглушённый скрежет скрытых шестерёнок породил тихую мелодию. Крышка шкатулки откинулась и маленькая фигурка девушки в красивом воздушном белом платье начала двигаться в такт мотиву. Морщины вокруг глаз Арлекина смягчились обозначив усталое лицо. Он смотрел в зеркало и слушал мелодию.
"Пожалуй, любая история должна начинаться просто потому что она могла бы когда-нибудь произойти или напротив, однажды уже когда-то была" - приблизительно так думал я, сидя в небольшом уютном вестибюле ожидая своей очереди и глядя в окно. За окном на город опускались сумерки , в стекле можно было видеть отражение чучела совы за моим правым плечом.Чучело стояло на стойке администратора и, скорее всего, именно ему гостиница была обязана своим названием - "Сова".
Но эта история вовсе не о сове и уж тем более не о гостинице. Возможно, её когда-нибудь увидят окна вашего города,как впрочем, она могла бы происходить и на той самой пыльной сцене. Красивая, невесомая мелодия, сопровождаемая тихим механическим скрежетом, послужила бы отличным фоном...
В животе у кита,
на котором лежит
Земля
Непечально живёт
всех ушедших людей семья.
Здесь матросы
с «Варяга»,
индейские племена,
здесь Гомер,
Че Гевара,
Бах,
и всегда весна.
В животе у кита,
на котором лежит Земля,
Пишет новый французский эпос Эмиль Золя,
Циолковский скальпелем режет кишки небес,
Здесь Мария Каллас — Алиса в стране чудес.
Для шахтеров небо
в алмазах даёт угля
В животе у кита, на котором лежит Земля,
Здесь твои прабабушки
вяжут огромный шарф,
Здесь Сервантес с Пушкиным выпьют на брудершафт.
Для крестьян плодоносят вечно теперь поля
В животе у кита,
на котором лежит Земля!
К рыбакам прилипают рыбы,
к цветам шмели,
И Рублёву разводит краски вином Дали.
Помирились враги,
обучаясь любви с нуля,
В животе у кита,
на котором лежит Земля,
Здесь для каждого нелегала есть свой сарай,
И своё здесь солнце,
и свой здесь
солдатам рай.
И гремит у бездомных поэтов
в карманах медь,
Они ходят по свету, как будто исчезла смерть,
И Есенину ослабляет петлю Рембо,
И на ослике к ним приезжает под утро Бог.
Сообщает,
что здесь их поэмы нужней, чем там...
И они отвечают: «Мы веруем, Капитан!»
Ной в своём батискафе
опять обогнул Казбек,
С потолка Микеланджело сыпется русский снег,
И с Ландау играет в шахматы Еврипид,
А над крышей Большого Уланова все парит.
И не в том ведь дело, что кровью писал Басё,
А лишь в том, что мы все молекулы — вот и все.
Так волшебные птицы клюют под собою сук,
Так луна себе ухо Ван Гога пришила вдруг.
Мы блокадники, партизаны, мы неба дно,
Мы дерёмся и спорим, язык проглотив родной.
А потом Капитан скомандует «от винта»,
И мы все попадём навечно в живот кита.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
