Как она прекрасна! Ее можно сравнить с пламенем свечи. Нежный лепесток огня, едва различимо танцующий и освещающий то малое, что имело честь оказаться в ореоле его теплого света.
Молодая девушка вышла из такси. Был уже поздний вечер и свет фонарей выхватил из полумрака ее стройный силуэт в белом мягком пальто. Затем отразил контур ее высокого правильного лба и глубокие темные глаза.
- Мама, здравствуй!
Она вышла встречать заранее, и неотрывно следила за точкой геолокации, сидя перед калиткой. И теперь она наконец обнимала свою девочку, чувствуя хрупкие плечи под покровом пальто.
- Малыш, ну как же я рада! Пойдем скорее в дом. Все давно готово.
Через несколько шагов они скрылись в темноте ночи. На короткое время блеснул луч от фар отъезжавшей машины. Затем отворилась дверь, и два их силуэта оказались видны в проеме, освещенные светом прихожей. Дверь затворилась, и полоска земли с редкими листьями земляники и молодой крапивы потерялась из вида. В чистом влажном воздухе был различим теперь мелодичный и далекий нежный перелив. Соловей. Они рано принялись петь этой весной.
Трель его на секунду смолкла. Затем принялась опять, дробя прежний мотив и добавляя новый.
Ночной ветер играл с ветвями орешника. Вдали отстучала свой ритм уходящая электричка. А на бездонном полотне темного неба обозначилась маленькая мигающая точка самолета, скользящего по одному ему ведомой траектории.
Они говорили о чем-то за ужином. Ее двое детей. Их речь и изредка раздававшийся смех оживили ее мир, как оживляют и разукрашивают эту жизнь долгожданные встречи, новости, вопросы о главном. Ну как ты? Расскажи же, как ты живешь? Ты останешься конечно? Ах… нет.. Надо ехать… Ну что же. Да, он ждет.. Это прекрасно. Вы берегите себя…Вы приезжайте вдвоем.. Поздно конечно. Да…Минут десять, и приедет такси. Ты спросила про приглашение... Да нет.. Она не приедет... Ты знаешь, я никого особо не жду. У меня есть, что послушать, есть книги... Да, пишу иногда. Ну ты тоже пиши иногда, пожалуйста.
Спустя немного времени, темноту переулка прорезал луч. На углу остановилась машина. Затем отворилась дверь дома, и блики света упали на влажные от росы молодые листья земляники. Они недолго постояли втроем, затем коротко простились, и стройный силуэт скрылся за калиткой. Мягко хлопнула дверь такси. Оно плавно тронулось с места, освещая лучиком геолокации маршрут в телеграмм.
Дорогая передача! Во субботу чуть не плача,
Вся Канатчикова Дача к телевизору рвалась.
Вместо, чтоб поесть, помыться, уколоться и забыться,
Вся безумная больница у экрана собралась.
Говорил, ломая руки, краснобай и баламут
Про бессилие науки перед тайною Бермуд.
Все мозги разбил на части, все извилины заплел,
И канатчиковы власти колят нам второй укол.
Уважаемый редактор! Может лучше про реактор,
Про любимый лунный трактор? Ведь нельзя же, год подряд
То тарелками пугают, дескать, подлые, летают,
То у вас собаки лают, то руины говорят.
Мы кое в чем поднаторели — мы тарелки бьем весь год,
Мы на них уже собаку съели, если повар нам не врет.
А медикаментов груды — мы в унитаз, кто не дурак,
Вот это жизнь! И вдруг Бермуды. Вот те раз, нельзя же так!
Мы не сделали скандала — нам вождя недоставало.
Настоящих буйных мало — вот и нету вожаков.
Но на происки и бредни сети есть у нас и бредни,
И не испортят нам обедни злые происки врагов!
Это их худые черти бермутят воду во пруду,
Это все придумал Черчилль в восемнадцатом году.
Мы про взрывы, про пожары сочиняли ноту ТАСС,
Тут примчались санитары и зафиксировали нас.
Тех, кто был особо боек, прикрутили к спинкам коек,
Бился в пене параноик, как ведьмак на шабаше:
«Развяжите полотенцы, иноверы, изуверцы,
Нам бермуторно на сердце и бермутно на душе!»
Сорок душ посменно воют, раскалились добела.
Вот как сильно беспокоят треугольные дела!
Все почти с ума свихнулись, даже кто безумен был,
И тогда главврач Маргулис телевизор запретил.
Вон он, змей, в окне маячит, за спиною штепсель прячет.
Подал знак кому-то, значит, фельдшер, вырви провода.
И нам осталось уколоться и упасть на дно колодца,
И там пропасть на дне колодца, как в Бермудах, навсегда.
Ну а завтра спросят дети, навещая нас с утра:
«Папы, что сказали эти кандидаты в доктора?»
Мы ответим нашим чадам правду, им не все равно:
Удивительное рядом, но оно запрещено!
А вон дантист-надомник Рудик,у него приемник «Грюндиг»,
Он его ночами крутит, ловит, контра, ФРГ.
Он там был купцом по шмуткам и подвинулся рассудком,
А к нам попал в волненьи жутком,
С растревоженным желудком и с номерочком на ноге.
Он прибежал, взволнован крайне, и сообщеньем нас потряс,
Будто наш научный лайнер в треугольнике погряз.
Сгинул, топливо истратив, весь распался на куски,
Но двух безумных наших братьев подобрали рыбаки.
Те, кто выжил в катаклизме, пребывают в пессимизме.
Их вчера в стеклянной призме к нам в больницу привезли.
И один из них, механик, рассказал, сбежав от нянек,
Что Бермудский многогранник — незакрытый пуп Земли.
«Что там было, как ты спасся?» — Каждый лез и приставал.
Но механик только трясся и чинарики стрелял.
Он то плакал, то смеялся, то щетинился, как еж.
Он над нами издевался. Ну сумасшедший, что возьмешь!
Взвился бывший алкоголик, матерщинник и крамольник,
Говорит: «Надо выпить треугольник. На троих его, даешь!»
Разошелся, так и сыплет: «Треугольник будет выпит.
Будь он параллелепипед, будь он круг, едрена вошь!»
Пусть безумная идея, не решайте сгоряча!
Отвечайте нам скорее через доку-главврача.
С уваженьем. Дата, подпись... Отвечайте нам, а то,
Если вы не отзоветесь мы напишем в «Спортлото».
1977
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
